Зато гонщика в белом шлеме вынесло на вираж первым. Его машина хотела кинуться на барьер и разбить барьер в щепы. Но недаром этот гонщик был чемпионом страны. Он повернул машину боком и оттолкнулся от дорожки левой ногой, обутой в стальной башмак. Из-под башмака посыпались искры. В таком виде чемпион миновал поворот. А на прямой дал мотоциклу волю - помчался на заднем колесе. Переднее стлалось над землей. За чемпионом рвались гонщики в красном и желтом шлемах.
Был момент, когда чемпион опрометчиво повел машину вдоль внешней бровки, уступив внутреннюю соперникам. В открывшийся коридор устремился гонщик в красном шлеме.
- Дробязго атакует чемпиона! - сообщил комментатор сквозь грохот.
Трибуны взвыли, соревнуясь с моторами.
- Дробязго! Голубчик! - исступленно орал Кирилл.
- Дробязго! - визжала Елочка.
А ведь до этого сидела, уткнувшись в носовой платок, - брезговала метанолом.
Мне тоже хотелось закричать. Хороший, полновесный вопль так и просился наружу. Я, может, многое бы отдал, только бы запустить его ввысь. К белым облакам. Но я не таковский.
"Спокойнее. Нервы", - приказал я себе.
Я представляю себя в седле чемпиона. Я не умею водить мотоцикл и не знаю, что там, зачем и как все делается. Но я энергично сжимаю руль и стараюсь держать себя в руках. Мотоцикл рвется подо мной. Гудит наждачная дорожка. Но я остаюсь хладнокровным. И мы с чемпионом вновь вырываемся вперед. Дробязго остается за спиной. Вот что значат нервы! Мы проходим четыре круга первыми и зарабатываем три очка.
После четырех заездов дорожку трамбуют. Трибуны на это время затихают и погружаются в умственную работу: подсчитывают в таблице очки. А всего сегодня двадцать заездов.
Двадцать заездов - неплохая зарядка для такого человека, как я. Я спускаюсь с трибуны еще более закаленный. Готовый к новым испытаниям железный человек. А Кирилл и Елочка спорят. Елочка что-то недопоняла, и Кирилл доказывает. Елочка уперлась на своем - и ни в какую. Не согласна - и все. Хоть тресни. Чудаки! У них нет контроля над собой. Вот и спорят.
Над южной трибуной поднимается новый свист. Опять свистят шоферу поливочной машины. Он идет внизу с путевым листом. Неожиданно он стал тут популярным человеком. Ему свистят. Шофер величественно потрясает правой рукой. Он быстро привык к славе, будто всю жизнь только и делал, что купался в ее лучах.
- Шесть часов! - спохватился Кирилл.
Он потянул Елочку за собой. Они разом обогнали меня. Их головы замаячили в толпе у выхода. Сегодня мы выпускаем первый номер "Бучи", и Кирилл боится опоздать. Он трясется от нетерпения. А я вот не трясусь. Я главный редактор. Я отвечаю за газету и, как видите, не трясусь. Я только увеличиваю шаг.
Эх, суета сует!
6
Я откинулся на спинку стула и осмотрел свою армию. Семнадцать красавцев мужчин и Елочка - одно загляденье. И я у них главным редактором.
- Пли! - крикнул я, и ребята взялись за авторучки. И за кисти. По-моему, это остроумная команда. Я придумал ее сам. Я, признаться, парень с юмором. Иногда как скажу что-нибудь, так все лопаются от смеха.
Я решил еще раз попробовать свои силы в юморе.
- Ну-ка подбрось тему, - приказал я Мите Лаврову, заведующему отделом происшествий.
Митя полистал блокнот и предложил тему. Что-то о неуспевающих студентах.
- Не отвлекай, - сказал я Елочке и разложил на столе пачку чистой бумаги.
Смешно не получалось. Видно, сегодня я не в ударе. Тогда я оставил это дело и занялся своими прямыми обязанностями. Прежде всего прошелся по аудитории, в которой мы обосновались. Мое внимание привлек художник Петя Востряков. Он бездельничал.
- Почему не работаешь? - спросил я у Пети.
- Думаю.
- Что же думать? Вон дирекция открыла новый спортивный зал, а плакат "Добро пожаловать!" не повесили. Вот и нарисуй: зал открыли, а плаката нет.
- Как же я нарисую, что плаката нет?
- Прикинь. Думаешь, все это просто? Тяп-ляп? Хитер парень!
Я проверил другого художника. Другой художник, Коля Филиппенко, рисовал обобщенный образ девицы-стиляги. Он усадил перед собой Елочку и рисовал стилягу с нее.
Я сделал замечание:
- Идешь по пути наименьшего сопротивления, Коля. Так сможет каждый дурак.
- А я и есть каждый дурак. Не мешай, - увлеченно буркнул Коля.
- Да, не мешай, - жеманно поддакнула Елочка.
Еще бы: она позирует впервые в жизни. Для нее неважно, кого рисуют с нее. Коль ее внешность принадлежит обществу, пусть рисуют что угодно. То, что нужно. Она так рассуждает. Я знаю.
Я глянул за Колино плечо. Обобщенный образ стильной девочки получался на славу. Вылитая Елочка. Я зашел сбоку, закрыл правый глаз и посмотрел на нее одним левым.
- Ты, оказывается, стильная, - сказал я Елочке, - А мы с Кириллом не знали. Вот новость!
- Что еще? - фыркнула Елочка.
- Не мешай, - механически повторил Коля.
Он высунул язык и водил пером по бумаге. Даже забыл макать перо в тушь. Я посмотрел на Елочку одним правым глазом.
- Ты ее лучше отсюда рисуй. Отсюда она вылитая герлс. Видел в "Крокодиле"? Отсюда она точно такая.
Елочка зашипела в сторону, где я стою. Она боялась шевельнуться и не видела меня. Могла лишь предполагать.
Я пошел к Кириллу. Он сидел в углу аудитории и быстро строчил шариковой авторучкой. Она так и бегала по бумаге. Я сел рядом. Вспомнив, что он заведующий отделом фельетонов, спросил:
- О чем?
Он долго молчал. Все строчил. Потом, не поднимая головы, сказал:
- О Гусакове.
- Ты просто неврастеник.
Он не отвечал.
- Кирилл, а Елочка, оказывается, стильная. Я только сейчас заметил.
Он ожесточенно затряс кистью руки: отойди, не мешай.
У окна меня перехватил Вася Сусекин. Он сунул пачку бумаг.
- Здесь все прогульщики. Я побежал.
Он показал спортивный чемоданчик. Вася тренирует курсантов, ему и вправду надо бежать. Военные любят пунктуальность.
- Ладно, - сказал я. - Отдай бумажки Бурлакову.
Комсорг Бурлаков у нас ответственным секретарем. Он собирает готовые материалы и клеит на лист зеленой бумаги. Это занятие называется версткой. То есть когда человек ползает по полу с ножницами и банкой клея.
- Валяй, валяй, - подбодрил я Бурлакова.
Это мой долг - вливать бодрость в других. Скорее даже обязанность. Иначе мне станет стыдно. Если я не буду делать это, получится, что я бездельник.
Я совершил круг по аудитории и вернулся к Елочке. Теперь она позировала Пете Вострякову. Тот рисовал обобщенный образ передовой студентки. Я зашел со спины Вострякова, приставил ладонь к бровям и посмотрел на Елочку из-под этого козырьке. Если смотреть на нее таким манером, она действительно похожа но передовую студентку. Не поймешь Елочку. На кого она все-таки похожа? Не стильную девицу или передовую студентку?
Хлопнула дверь, и вбежал наш собственный корреспондент.
- Готово! - сообщил он и жестом удалого картежника швырнул на стол колоду фотографий.
Сверху в качестве туза лежал Вася Сусекин. Уж не знаю, какой он туз, бубновый или трефовый, но только именно он открывал колоду прогульщиков. Его сняли вполоборота. Словно его окликнули, и он обернулся. Я строго взглянул на корреспондента.
- Это как понять? Почему среди них Вася?
- Он драпал с лекции. Я окликнул, он обернулся - я сразу щелк! - похвастал корреспондент и показал, как нажимал на спуск фотоаппарата.
- Все равно нельзя. Он заведует отделом прогульщиков.
- Так это ж сенсация!
- А престиж?
- Без сенсации нет газеты. Сенсация - основа.
- А-а, золотая лихорадка? Клондайк? Ты это брось. Нервы и престиж. Вот главное сейчас.
Но он не согласен. Он разводит руками. Он пожимает плечами. Он кривит губы. Он призывает ребят в свидетели. Я смотрю на ребят: скажите ему в конце концов!
- Это не по-комсомольски, - важно произнес Бурлаков. - Васю нужно на самое видное место.
Я моментально сообразил, в чем дело.
- Вася не в твоей организации. Он на спортфаке. В этом все дело.
- Дурак!
Бурлаков обиженно отвернулся. Он меня обозвал дураком и при этом еще обиделся. Из своего угла пришел Кирилл. Сейчас он поможет.
- Никто не думает о чести мундира. Мы только образовались, и нельзя сразу пятнать мундир. Он совсем новенький. Правда, Кирилл?
- Наоборот, нас станут уважать. Ты неправ. Йог.
- Но…
Тут я подумал: "Я спорю - значит, распустились нервы. Это плохо".
- Хорошо. Даю санкцию. Вот она. Берите.
Я положил ладонь на фотографию Сусекина.
Потом дела пошли гладко. Ребята разошлись вовсю. Стихи, фельетоны и рисунки плодились, будто при массовом производстве. На фоне поэтов и художников я выглядел здесь лишним. На меня покрикивали:
- Эй, не путайся под руками!
- Эй, положи на место!
Будто я не руководитель. Я подумал и пришел к выводу, что виноват сам. Кто же руководит, слоняясь по аудитории? Руководить надо сидя. Через курьера. Я уселся за стол и подозвал Елочку.
- Вызови такого-то, - распоряжался я.
Елочка приводила такого-то, и я допрашивал:
- Над чем трудишься?
Или:
- Покажи, что ты там сделал?