Мужчин в поселке становилось все меньше. К первой годовщине Октября здесь был сформирован коммунистический рабочий отряд для отправки на фронт. Отряд провожали с музыкой, с песнями и со слезами.
В конце ноября ударили морозы, прочно лег снег, и Поля Ягодка организовала женский обоз для доставки топлива. Каждое утро вереницы женщин с саночками отправлялись на лесосеку и на себе возили дрова. Но сколько они могли вывезти?
Облицованные кафелем печи Дома коммуны давно уже не топились. Из слишком просторного зала Никифор Гусев переселился в прежний кабинет управляющего. Там поставили железную печурку, которую экономно топили щепой и обломками старой мебели.
Тяжело приходилось Совету. Сюда тянулись со всякими нуждами, а нужд с каждым днем становилось все больше и больше, и все они были на виду, и все были главными и неотложными.
В уезде появилась банда некоего Юшки. Однажды Гусеву передали пакет, неизвестно кем оставленный на крыльце Дома коммуны. В пакете была записка, написанная печатными буквами: "Большевицкая сволочь! На новый год мы устроим тебе елку с илюминацией".
Прочитав записку, председатель Совдепа нахмурился:
- Значится, угрожают. - И вдруг усмехнулся: - А елку-то мы, пожалуй, сами устроим. Давай, Татьяна Матвеевна, оповести насчет экстренного заседания Совета. Вызывай всех.
Вечером на экстренном заседании Гусев ошарашил товарищей предложением: под Новый год устроить в Доме коммуны елку для красноармейских детишек.
- Ты что, Никифор, случаем не того? - удивленно спросил военный комиссар Бережков и постучал костяшками пальцев по лбу.
- Значится, нет.
- Право слово - с ума сошел. Время ли теперь елки устраивать? Люди с голоду пухнут, а он про елку.
Но Гусева неожиданно поддержала Поля Ягодка.
- А что такого? - выкрикнула она. - Хоть чем-то детишек порадовать… Я баб приведу, полы в зале вымоем, по поленцу дров принесем, печки истопим…
Предложение Гусева приняли большинством. И даже добавили: до Нового года всем работникам Совдепа, ЧК, милиции, а также членам партии отчислять от хлебного пайка половину на гостинцы детишкам.
Хлопоты об устройстве елки взяли на себя Велихова и Поля Ягодка.
- Ой, батюшки, беда-то какая, - сокрушалась Ягодка. - Ни одного гармониста в поселке не осталось. А без музыки какая же елка.
- Да что тебе гармонист, вон в зале рояль стоит. На ней и играй, - успокоил Гусев.
- А кто играть будет?
Вспомнили, что на рояле может играть жена доктора Брянцева Ольга Ивановна. Для переговоров ее вызвали в Совдеп.
Встревоженная вызовом, докторша пришла вместе с мужем.
- Значится, к вам у нас просьба, - начал Никифор. - Вот такое-то дело…
Узнав, о чем ее просят, Ольга Ивановна согласилась, но пожелала проверить инструмент. Ее проводили в холодный зал. Открыв рояль, докторша побренчала по клавишам и объявила:
- На этом инструменте играть невозможно.
- Буржуазии было возможно, а для пролетарских детей нельзя? - багровея лицом, сурово выговорил начальник ЧК Золотов.
- Рояль совершенно расстроен.
- Это, должно быть, Сашка Сильченко доконал ее, - сконфуженно объяснил Гусев. - Он, значится, одним пальцем "Интернационал" тут разучивал.
- А настроить вы можете? - спросили у докторши.
- Нет, тут нужен настройщик.
Но человека, который мог бы настроить рояль, в рабочем поселке не было. Тогда решили послать секретаря Союза коммунистической молодежи Сильченко, как главного виновника порчи рояля, в губернский город Владимир за настройщиком. Мастера привезли, и за два фунта хлеба он наладил инструмент. Сильченко же вызвался привезти из лесу елку. Ее установили в зале. Татьяна Матвеевна и Поля Ягодка начали убирать зеленое деревце гирляндами, склеенными из разноцветной бумаги, стеклянными шариками, которые для такого случая выдули заводские стеклодувы. Работники Совдепа по нескольку раз в день заходили поглядеть, как украшается елка.
- Тут, значится, свечки нужны бы, - мечтательно говорил Гусев. - Да где их возьмешь теперь?
- Свечки я, пожалуй, достану, - обнадежил начальник ЧК. - С попом поговорить надо.
Какой разговор состоялся с попом, Золотов оставил при себе, но два десятка тоненьких церковных свечей передал Поле Ягодке.
Вечером 31 декабря Дом коммуны сиял всеми окнами. С утра натопленные печи источали сладостное тепло. Матери привели ребятишек. В прихожей, на первом этаже, навалом лежали пальтишки. Поля Ягодка, повязанная новой красной косынкой, разрумянившаяся от волнения и словно помолодевшая, кричала: "Постойте, постойте… Сейчас я свечки зажгу!"
И вот распахнулись двери просторного зала. Нарядная елка, сверкающая огнями, вызвала шумный восторг. Ольга Ивановна, ударив по клавишам, заиграла "Турецкий марш". Сам Никифор Гусев сказал приличествующее торжественному моменту слово. И забурлило веселье. Татьяна Матвеевна и две молоденькие учительницы завели хоровод. Пели "Смело, товарищи, в ногу", "Каравай" и протяжно-жалостливую "Слети к нам, тихий вечер, на мирные поля". Потом одна из учительниц спросила:
- Дети, кто из вас знает стишок или песенку?
- Я знаю песенку, - сипло отозвался черноглазый малыш лет шести в ситцевой синей рубашке и смущенно потупился.
- Вот и отлично, - похвалила учительница. - Как тебя зовут, мальчик?
- Леха.
- Это же Ленька Маринцев! - обрадованно выкрикнула Поля Ягодка. - У него отец в Красной Армии.
- Леня, так спой же нам песенку! - сказала учительница.
Осмелевший мальчик шагнул вперед, шаркая большими подшитыми валенками, уставился ясными глазами на елку и, шумно шмыгнув носом, запел:
Тятька с мамкой на полатях,
А я, мальчик, на полу.
Тятька мамке греет спину,
А я, бедный, никому.
В зале громыхнул хохот. Поля Ягодка, схватившись руками за живот и будто переломившись, смеялась до слез. По лицу учительницы пошли красные пятна.
- Вот это, значится, удружил! - качал головою Никифор Гусев.
- А я еще знаю, - окончательно осмелел отважный певец.
- Нет, нет. Довольно, - сказала Татьяна Матвеевна. - Теперь, дети, давайте петь хором. Ну-ка! - И, как регент, взмахнув руками, начала неестественно тонким голосом:
В лесу родилась елочка,
В лесу она росла…
Тут в дверях зала появился чем-то взволнованный Сильченко. Беспокойно пошарив глазами, он нашел Гусева и, протиснувшись, зашептал ему на ухо.
Никифор нахмурился, кивнул головой одному, другому и озабоченно направился к выходу.
- Куда? - шепотом спросила у него Поля Ягодка.
- Ты, Пелагея, значится, займись тут. А мы - по делу…
Татьяна Матвеевна продолжала петь про зеленую елочку, детишки нестройно вторили ей, а докторша старалась подобрать мотив на рояле, что было не так-то просто. Веселье било ключом. Лишь Поля Ягодка все оглядывалась на дверь.
Гусев вернулся минут через сорок.
- Ну, как тут? - спросил он, весело улыбаясь. - Поди-ко, уж и гостинцы пора раздавать. Ну-ка, Поля, распоряжайся.
Две женщины внесли в зал большую корзину, наполненную мелко нарезанными кусочками черного хлеба.
- Хлеб!.. Хлеб!.. - восторженно закричали детишки.
- Хлебушек! - зачарованно прошептала чья-то белокурая девчушка и всплеснула руками.
- Становитесь в очередь, да не толкайтесь, всем хватит, - деловито распоряжалась Поля Ягодка. - Всем, говорю, достанется. По целой четверке и по две сушеных грушки вышло. Вот вам гостинцы-то.
Ребятишки толпились вокруг нее, тянули ручонки, и она совала в каждую руку по кусочку колючего, тяжелого, но так завлекательно пахнущего черного хлеба.
Одни ребята тут же торопливо и жадно жевали, другие, отойдя в сторонку, рассматривали черные куски, будто это были сладчайшие пряники.
После раздачи хлеба Татьяна Матвеевна стала снимать с елки стеклянные шарики и одаривать ими детей. Леньке Маринцеву она дала сразу два.
Поля Ягодка гасила догоравшие свечи. Внизу матери одевали своих ребят.
Елка кончилась. В Доме коммуны остались только свои, совдеповцы. Все собрались в кабинете Гусева.
- Никифор, чего молчишь, что там случилось-то? - начала Поля Ягодка.
- Что, что… Склад хлопка на прядильной подожгли.
- Господи! Как же теперь?
- Значится, потушили. Заметили вовремя. Я ведь Бережкову и Золотову загодя сказал, чтоб наряды усилили. Кипы три всего обгорело. А эти, которые поджигатели, через фабричный двор сиганули, но Золотов со своими ребятами и Сашка Сильченко в догон за ними пошли. Да вот, кажись, и вернулись, - сказал председатель, прислушиваясь к топоту шагов на крыльце.
В кабинет вошли облепленные снегом, возбужденные начальник ЧК и Сашка Сильченко.
- Ну? - спросил Гусев.
- Все! - ответил Золотов и, вырвав из рук председателя самокрутку, жадно затянулся едким дымком самосада. - Троих взяли живьем, а двух - в том числе самого Юшку - ухлопали. Юшку-то вот Александр срезал.
- Он по мне из нагана ударил, - сказал Сильченко, - а я по нему… Подбежали, глядим - он хрипит уже и снег руками царапает…
- Ой, страсти какие! - охнула Ягодка.
- А елку-то все-таки мы устроили, - усмехнулся Гусев. - Значится, верх-то за нами остался.
- Иначе и быть не могло, - сказал Бережков. - Я так думаю, товарищ Гусев, что мы навечно теперь утвердились.
…Из тех, кто в канун девятнадцатого года устраивал эту елку, теперь, насколько я знаю, в живых осталась только одна старая пенсионерка Пелагея Андреевна Ягодкина. Да уж и тех, для кого Совдеп устраивал елку, тоже осталось немного - годы идут…