Мать и отец встретили его на улице. Дома, после шумных лобызаний, отец завел разговор о политике... Мать, заглядывая в глаза, допытывалась, почему Гриша так похудел, и потчевала на скорую руку собранным угощением. Брат Петька требовал, чтобы Гриша рассказывал ему о немцах. Пятилетняя сестренка Наташа качалась у него на ногах и, смеясь, кричала, чтобы он подбрасывал ее выше. Всем в доме он был необходим, и как они только жили без него?
А Гриша страдал, нервничал: в окно он видел, как, нетерпеливо поглядывая в сторону их дома, прогуливается Катенька и дергает себя за кончик косы.
А дома, как нарочно, находились для него все новые дела. Услыхав о Гришином приезде "оттуда", с поля брани, пришли любопытные соседи и своими расспросами задержали Гришу до вечера.
Едва Гриша вышел из дому, как Катенька ухватила его за руку и потащила за собой.
- Не удался наш сюрприз. Только не думайте, что это я разболтала. У нас такая противная улица! Сразу пять человек сестре сообщили. Дарочка ждала тебя, ждала и ушла в спальню. Я видела, она сидела там и плакала. Это первый раз после папиной смерти. Я вас очень заждалась. Как папа умер, она стала ужасной гордячкой, так соседи говорят. А на самом деле - это чтобы горе не растравлять. Все лезут со своими жалостями: "Ах, бедные, ой, как будете жить такой семьей, что без кормильца делать?" А Дарочка говорит, что она не любит, когда ее жалеют, и Митя не любит, а почему? Разве дурно, когда тебя жалеют? А мама говорит, что гордыня - большое зло, что гордые всегда несчастные, а ласковые телята двух маток сосут. А вы как думаете? Мама говорит, что у меня благодатный характер, я со всеми дружна и мне всегда весело.
Но Гриша не слышал, что говорила Катенька, и даже забыл, что она рядом.
Он открыл тяжелую дверь балкона, шагнул через порог. Посреди комнаты в черном платье стояла девушка. Большими настороженными глазами она отчужденно и надменно взглянула на Гришу. Он растерялся и онемел. Они стояли посреди комнаты, Гриша не мог заставить себя поднять глаза. Он потерял всякую власть над собой, стоял неловкий и безмолвный, и молчание это, казалось, горой навалилось на него.
Катенька заглянула в комнату, сестры встретились взглядами, и Катенька, фыркнув: "Подумаешь!" - хлопнула дверью.
- Привокзальная площадь стала такой маленькой и грязной,- облизав пересохшие губы, близоруко улыбаясь, сказал Гриша.
- Вы верно заметили: после Петербурга наш городок кажется провинциальным,- отвечала Дарочка.
- И в поезде было так душно, набилось столько мешочников, даже ног негде было вытянуть.
- А... Вы устали с дороги, так идите домой отдыхать.
Приоткрылась дверь, и Катенька крикнула:
- Гриша, мама просит вас с сестрой к столу! - и победно хлопнула дверью.
Боясь коснуться друг друга, как чужие, они прошли в столовую. Вся семья
собралась за вечерним чаем. Дарочкина мать, Мария Петровна, поднялась
навстречу Грише и заплакала, склонив голову на его плечо. Он так обрадовался этой бесхитростной встрече, что вместо того, чтобы утешить Марию Петровну, глупо улыбался. Так глупо, что Дарочка отвернулась. И стала смотреть на него еще равнодушнее, еще строже, а потом, сославшись на головную боль, ушла в свою комнату. Как только она ушла, Гриша сразу стал естественным и веселым. Он перецеловал всех Дарочкиных сестер и братьев и уселся с ними играть в лото. Катенька торжествовала, все младшие говорили Грише "вы", а она "ты".
- Гриша, ты не накрыл барабанные палочки. Гриша, у тебя квартира! - и посматривала на мать, на малышей: "Ну, что, мол?"
Но скоро Гриша загрустил - нелепость встречи с Дарочкой жгла его. Катенька сразу приметила перемену в его настроении и сказала:
- Ох, надоело это ло-то-о! Пойдемте, Гриша, посмотрим, прошла ли у Дарочки голова?
- Да, да! - обрадовался он.
Но дверь в Дарочкину комнату была заперта.
С того дня так и пошло: со всеми Дарочкиными родными у него были искренние, теплые отношения, а с нею игра в молчанку. На людях они разговаривали, смеялись. А как только оставались одни, Дарочка сейчас же находила предлог уйти. Это обижало Гришу, делало его неуклюжим, молчаливым, нелепым.
Стояли последние дни апреля, пасха в этом году выпала поздняя, и поэтому в каждом доме, на всей их улице, во всем городе к ее приходу готовились особенно тщательно. Земля давно отпаровала, разрывая землю острием своих стеблей, лезла зеленая тугая трава. В домах суетливо выставляли вторые рамы. Женщины мыли стекла, потом белили их мелом и, подождав, пока они высохнут, протирали бумагой. Стекла становились прозрачными, как воздух, и солнце яростно играло в них ослепляющим блеском. Казалось, весь город приступил к генеральной уборке, в домах стоял вкусный запах свежевыбеленных стен, в комнатах было пусто и гулко. Подушки, ковры, матрасы лежали на солнцепеке посреди двора. В каждом дворе, подобрав платья, девчонки чистили толченым кирпичом сверкающие самовары... Тугие, каждую минуту готовые лопнуть почки и рядом с ними уже распустившиеся, еще влажные листья на кустах сирени, бездонная голубизна неба - все это создавало приподнятое, тревожное настроение ожидания чего-то большого, светлого, неповторимого... Никогда потом Гриша не переживал таких чудных дней. У Гриши в доме все было перевернуто вверх дном, и, пообедав на ходу, он отправился к Маловым, думая, что там уже дарит чистота.
Но у них на балконе еще был хаос: старые вещи, рассохшиеся стулья, всевозможные картонки, вторые рамы, старая обувь, обрывки бумаг - все это загораживало проход, словно баррикада. Здесь с азартом хозяйничала раскрасневшаяся Катенька.
- Как хорошо, Гриша, что вы пришли,- встретила она его радостно,- вы
будете мне помогать. Это все надо вынести в сарай, а кое-что просто выкинуть в сорный ящик. Они с Митей вешают гардины и портьеры, хитренькие, а я тут должна со всем этим мусором управляться. Дарочка говорит, мальчишек попроси, чтобы помогли, а я с ними поссорилась, мы в чижика играли, и они жилили, терпеть не могу жил! Гриша, вот от сарая ключ, вы несите эти рамы, а я этот хлам
в сорный ящик.
Гриша, в чистом костюме, в накрахмаленной сорочке, с радостью ухватился за тяжелые пыльные рамы и потащил их в сарай, напевая: "Цыпленок жареный, цыпленок пареный, цыпленок тоже хочет жить..."
Когда он возвращался из сарая, навстречу ему шла Катенька с огромной коробкой старой обуви - наверху лежали пожелтевшие, стоптанные, с худыми подошвами белые Дарочкины ботинки.
- Куда вы?
- Мама сказала, чтобы я обувь выкинула в сорный ящик,- объявила Катенька.
- Дарочкины ботинки в сорный ящик! - закричал Гриша.
- Подумаешь,- засмеялась Катенька,- они же старые-престарые.- Катенька, взметнув косами, помчалась к мусорному ящику.
- Катенька!
- Выдумали,- не оглядываясь, крикнула девочка,- мама сказала, что хлам надо безжалостно выкидывать.
- Что вы говорите, Катенька,- возмутился Гриша,- ну что вы говорите, их же можно к сапожнику.
Всегда тихий и застенчивый, на этот раз он решительно догнал Катеньку и перед самым мусорным ящиком выхватил у нее из коробки Дарочкины ботинки. Катенька рассердилась. Выбросив обувь вместе со старой картонкой, ока хотела отнять ботинки у Гриши и, неожиданно обхватив его за шею руками, крепко поцеловала.
- Ах, какая вы прелесть, Гриша! Подождите, я сейчас! - И она, подпрыгивая, понеслась в дом.
Гриша остался посреди двора, не зная, куда спрятать ботинки, что еще там выдумает Катенька? Вдруг она приведет Дарочку? Нет, вон она возвращается одна. Она протянула большой лист белой бумаги.
- Ах, Гриша, какой вы непонятливый, дайте! - она взяла у него из рук ботинки и завернула их бережно в бумагу. - Возьмите, я все поняла, вы отнесете их домой, спрячете и сохраните как реликвию? Да? Я все поняла, Гриша. И не хитрите насчет сапожника, я вас насквозь вижу. Ну, идите домой и приходите мне помогать. Хорошо?
То ли Катенька разболтала обо всем сестре, то ли просто время убрало естественный барьер отчужденности после долгой разлуки... Вечером он стоял один, не зажигая огня, в своей комнате - горячие руки крепко обняли его:
- Гриша!
- Дарочка!
Весь вечер, всю ночь просидели они, обнявшись, на скамейке у дома, у шелестящих кустов сирени, всю ночь они говорили о предстоящей свадьбе, слушали, как хозяйничает в уснувшем городе весна.
3
Катенька часто заходила к Грише в госпиталь. И потому, что это было по пути из гимназии, и потому, что ее тянуло туда непреодолимо. Она не задумывалась над тем, почему не может пройти мимо госпиталя равнодушно, и не понимала, что гонит ее туда безотчетное стремление, надежда - вдруг она сможет облегчить чьи-то страдания.
Вот и теперь, как обычно, она зашла за Гришей после гимназии, чтобы вместе идти обедать домой.
- У меня сегодня завал, Катенька, иди одна, я закончу не раньше, чем часа через три,- сказал Гриша. Он сидел в своем маленьком кабинете, заставленном белыми шкафами, и писал истории болезней.
- А я подожду,- сказала Катенька, прислонила свою школьную сумку на пол к шкафу и села напротив Гриши на белый, круглый, треногий табурет.- Давай я буду писать, у меня почерк красивый, а вы диктуйте.
- Спасибо, не нужно,- не поднимая головы, ответил Гриша.
- Гриша, неужели я здесь ничем не могу помочь?
- Помочь? Не знаю, Катенька, вы ведь не имеете медицинского образования,- рассеянно сказал Гриша, продолжая писать.
- Гриша, разве больным одни лекарства нужны?