- Да и для большой я дам свое платье, - заметила Павла Абрамовна.
- Ну спасибо! - промолвил Данило Захарович и поцеловал жену в лоб. - Все дадим кое-что, приоденем, накормим на первое время. Знаете: с миру по нитке - голому рубашка. Потом определим детей куда-нибудь в училища. Вы подайте просьбу об определении детей графине Дарье Федоровне Белокопытовой. Я вам дам ее адрес. Это мы устроим. Останетесь одни, легче будет работу приискать. Глядишь, детки подрастут, выучатся, поступят на службу, - ну тогда и заживете лучше, будете отдыхать под старость. Все уладится, все уладится! Бог не без милости!
Чем ласковее становился Боголюбов, чем мягче звучал его голос, чем более надежд на спасение подавал он, тем ближе подступали к глазам забитой судьбою женщины слезы, тем сильнее сознавала она в простоте душевной доброту этого человека, оскорбленного ее мужем и позабывшего зло. При последних его словах она бессознательно поднялась со стула и упала к его ногам.
- Благодетель, родной!.. Не оставьте… не оставьте сирот!.. Вам бог… бог заплатит за все… вам и детям вашим! - рыдала она.
Ее сын остался стоять за стулом с понуренною головой, опустив глаза вниз. Дети Боголюбова, за исключением старшего сына, по-прежнему стоявшего у окна спиной к действующим лицам, с любопытством и недоумением смотрели на эту сцену. Маленькая девочка в папильотках, сидевшая около матери, не угомонилась и спова обратилась с вопросом:
- Мама! она богу молится?
Мать снова погрозила ей пальцем и неодобрительно покачала головой.
- Она милостыньку просит? - продолжала расспрашивать неугомонная девочка. - Ты ей дашь?
Боголюбов между тем старался поднять бедную родственницу.
- Не надо, не надо унижаться! - бормотал он в необычайном смущении. - Я все сделаю, что могу, что могу!
Марья Дмитриевна тяжело поднялась с полу. Боголюбов обратился к жене:
- Поищи же, Паша, что-нибудь из платья.
Хозяйка томно поднялась со своего места, взяла на руки меньшого ребенка и скрылась за дверью столовой. Вслед за матерью пошла и шестилетняя девочка. Боголюбов попросил Марью Дмитриевну подождать и направился в свой кабинет. В столовой остались одни бедные родственники и Леонид. Мать и сын хранили молчание, потупив головы, как бы ожидая решения своей участи. Леонид в замешательстве как-то сбоку поглядывал на них и переминался на одном месте, поминутно шаря в своем кармане. Его лицо разгоралось все более и более. Наконец он нерешительно и неловко на цыпочках пошел по направлению к бедным посетителям. Обойдя Марью Дмитриевну, он тихонько дернул за рукав Антона. Тот вздрогнул и обернулся.
- На, это тебе! - пробормотал Леонид едва слышным голосом и неуклюже старался что-то всунуть в руку оборванному мальчугану.
- Мне не надо, - медленно, как бы спросонья ответил тот, отстраняя руку.
- Да возьми! - приставал Леонид, весь раскрасневшийся от застенчивости и волнения.
Марья Дмитриевна очнулась от раздумья и обернулась к детям. Она увидала, что ее сын не берет предлагаемых ему денег.
- Вы его извините, батюшка. Он у меня дикий, - тихо заговорила она. - Он людей не видал, от постороннего человека пряника не примет. Как в деревне рос.
Но ни Антон, ни Леонид не обращали на нее никакого внимания. Они стояли друг против друга, Антон с потупленною головой, с глазами, смотревшими исподлобья, Леонид с протянутою рукой, с красным лицом, покрывшимся каплями пота.
- Что же ты? - тихо приставал Леонид.
- Нищий я, что ли? - хмуро ответил Антон. Леонид почти плакал.
- Послушай, ведь мы братья, - растолковывал он бедному маленькому дикарю.
- Какие братья? - спрашивал тот, не понимая детским умом своих родственных отношений с этим богатым мальчиком.
- Да, братья! Наши отцы были братья и мы братья. Ты возьми, голубчик. Ты мне после отдашь. Теперь у меня есть деньги.
На глазах Леонида сверкнули слезы. Он наклонился к маленькому дикарю и горячо обнял его. Антон совсем растерялся и безмолвно, с неловкостью крестьянского мальчика, взял деньги.
- Я, пожалуй, возьму… Только мне не надо, - еще раз пробормотал он в смущении. - Я матери отдам…
- Отдавай, кому хочешь. Это твои деньги, - весело и добродушно проговорил юный Боголюбов.
- Пошли вам господи всякого счастья в жизни! - промолвила Марья Дмитриевна.
Мальчик сконфуженно пожал ее руку, торопливо обнял еще раз маленького дикаря и пошел, пробормотав своему новому родственнику:
- Ты приходи ко мне.
Минуты ожидания проходили одна за другой в полнейшей тишине, нарушаемой только вздохами Марьи Дмитриевны; наконец в столовой появились хозяин и хозяйка дома. Боголюбов нес три десятирублевые бумажки и адрес графини Белокопытовой; его жена несла несколько обносков детского и своего платья и белья.
- Вот вам от всех нас, - проговорил хозяин. - Оставьте свой адрес, когда буду в состоянии, пришлю что-нибудь. Сами не ходите понапрасну. От вас сюда далеко. Детей надо отдать в приюты куда-нибудь. Напишите прошение графине и подайте его лично послезавтра так часу в четвертом или в третьем. Только не говорите, что вы меня знаете. Надо, чтобы она не знала, что мы родня. Подайте просьбу о вспомоществовании к митрополиту, все что-нибудь выйдет…
В эту минуту в комнате появилась шестилетняя девочка, ускользнувшая вслед за матерью из столовой. Она тащила в руках куклу и приблизилась к бедным родственникам.
- Маленькой девочке снеси, - тихо пробормотала она, протягивая Антону куклу.
- Ангелочек добрый! - заметила Марья Дмитриевна, отирая глаза. - Дайте ручку поцеловать. Что ж ты, Антоша, не поблагодаришь; поклонись барышне, поцелуй…
Мальчик опомнился, наклонился, поднял девочку на руки и звучно поцеловал ее в губы.
- Ах, глупый, глупый! - покачала головой мать. - Вы его извините, он совсем у меня как есть мужик необразованный. Чем бы ручку поцеловать у барышни, а он ее в губы лезет целовать…
- Ничего, ничего! - промолвил Боголюбов с добродушной улыбкой. - Теперь идите с богом!
Бедная женщина, изливаясь в благодарностях, завязав узел, приказав сыну поцеловать ручку у дяденьки и тетеньки, поплелась из богатого жилища.
Хозяева вздохнули свободнее, когда кончилось это тягостное свидание.
- Догулял! - проговорила Боголюбова. - Шутка ли, пятерых без куска хлеба оставил! Теперь будет нам еще возни с этой семейкой.
- Ну, какая возня! Выйдет лишний рубль, два, вот и все, - задумчиво промолвил Боголюбов. - Не обедняем, матушка. На сирот бог посылает. Детей пристрою как-нибудь в приюты.
- Пристроишь, а каковы еще дети выйдут. Ведь это какой-то волчонок, - заметила жена. - Ни одного раза никому в глаза прямо не взглянул, а туда же лезет целоваться в губы. Верно, в отца пойдет.
- Ну, матушка, трудно сказать, кто в кого пойдет! Наш-то вон, Леонид Данилович, пошел, кажется, ни в отца, ни в мать… На Невском, при народе, щедрость показывает, отдавая дядюшке последние деньги, а тут, когда все, даже Лидя, отдавали, что могли, голодной семье, он повернулся спиною к беднякам и поскорей улизнул, чтобы кто-нибудь не взял у него гроша для этих несчастных.
- Уж ты всегда на Леонида готов нападать! - вступилась мать, еще так недавно навлекшая на сына грозу.
- Да ведь больно, больно, что с этих пор от своего сына ждать нечего. Лентяй, барчонок, белоручка, хвастунишка… Ты вон про чужих толкуешь, еще не зная их, а лучше бы о своем подумала.
Боголюбов был не в духе.
- Я так и знала, что уж эти нищие принесут нам неудовольствие!
Боголюбов молча ушел в свой кабинет, хлопнув дверью. Впервые в жизни оказав благодеяние своим ближним, он не чувствовал полного удовольствия, не ощущал елейного настроения духа и как будто был недоволен собою. Походив по своему кабинету, он взглянул на часы и начал собираться в должность.
- Что ж, не могу же я всего отдать. У меня у самого семья, своя семья! - пробормотал он вслух и со вздохом, взяв портфель под мышку, вышел из своей квартиры тихими и мерными шагами, как он обыкновенно ходил на службу, храня строгий и внушительный вид.