- Вот, барышни, какое дело, монета нужна. Каждый зарабатывает как умеет. Вы уж не сердитесь. Хотите, одна в кабинку может ко мне сесть, если в кузове жестко.
Варя и Оля не захотели разлучаться, они сердились на шофера за предательскую продажу сена. А они-то еще помогали ему таскать это сено, исцарапались, искололись…
В одной из следующих деревень машина остановилась возле двухэтажного бревенчатого дома, на котором была вывеска с надписью: "Чайная".
Ничего не объясняя своим пассажиркам, шофер ушел в дверь под этой вывеской. Обе сидели и злились, смотрели на часы; время шло, четыре часа, за которые этот человек обещал доставить их в Новгород, уже кончались, а впереди было еще километров пятьдесят или даже шестьдесят.
Прождав сорок минут и увидев, что солнце вот-вот спрячется за лес и наступит ночь, Оля не выдержала, сказала:
- Я пойду за ним.
Она вошла в чайную, народу там было немного, шофер сидел в компании за квадратным столом без скатерти, на столе стояли полупустые бутылки, граненые стаканы, на тарелке лежала расковырянная вилками щучья голова. Шофер, пытаясь упереться в стол локтем, который все время соскальзывал, говорил соседу: "Ты мне друг? Нет, ты скажи, ты мне друг?" Оля растерялась, увидав такую картину. Может быть, Варин отец умирает, а они тут сидят из-за этого нечестного человека.
- Как не стыдно! - воскликнула она, подходя к загулявшей компании. - Вы обещали, что мы доедем за четыре часа. Если бы мы знали, что будет так, мы бы не поехали.
- У, ти, моя маленькая гулинька! - ответил шофер, улыбаясь во все лицо. - Маленькая гулинька рассердилась… Не сердись… Мы сейчас кончим. И я вас в один миг… с ветром полетим. Или грудь в крестах, или голова в кустах!
Оля вышла из чайной и сказала Варе, которая все еще сидела в кузове, что их дело плохо, с пьяным шофером только и будет, что голова в кустах. Варя рассердилась. Она выскочила из кузова грузовика на дорогу.
- Пошел он к черту! - сказала она непривычно зло. - Давай ловить другую машину. Неужели никто нас не довезет эти пятьдесят километров?
Через несколько минут и в самом деле со стороны Ленинграда появился грузовик, фары у которого были зажжены, потому что уже смеркалось. Варя и Оля встали посреди дороги. Грузовик остановился перед ними. Это был громадный военный грузовик, из его кабинки, через опущенное стекло, выглянул офицер, по знакам на погонах, кажется, лейтенант или старший лейтенант.
- Вы что, гражданки? - спросил он, но увидав, что гражданки - молодые девушки с чемоданчиками в руках, вышел из машины. - Подбросить, что ли, куда? - заговорил он с улыбкой. - Куда конкретно?
- В Новгород, - сказала Варя.
- Эх, жалость! - ответил он. - В Новгород не могу. Не доедем восемнадцать километров. Ну, может, еще маленько в порядке нарушения дисциплины подбросим. А в самый Новгород никак нельзя.
- Ну, пожалуйста! - воскликнула Оля. - Хотя бы там где-нибудь поближе. Немножко-то мы и пешком пройдем.
Лейтенант предложил Варе и Оле, чтобы они сели в кабину рядом с шофером; места, сказал он, там достаточно для двоих, а он пойдет в кузов и заберется на груз, покрытый новым зеленым брезентом. Варя и Оля дружно заявили, что они вовсе не хотят его стеснять, лучше уж они пойдут в кузов.
- Вы оттуда свалитесь, - настаивал лейтенант.
Уговорились на том, что залезут на брезент все трое и лейтенант будет следить за тем, чтобы девушки не упали.
Взобрались на такую высоту, что смотреть оттуда на темную дорогу было страшнее, чем с самолета. Лейтенант указал им, где лучше лечь, за какие веревки держаться. Поехали. Разговорились. Оля сказала, что у нее брат тоже военный, служит на границе. Лейтенант сказал, что он артиллерист, стоит под Новгородом в летнем лагере, а вообще-то он нездешний, он из-под Рязани. Принялся вспоминать родные места, родное село Ермолово, спел смешные-пресмешные частушки, которые называл страданиями.
Ехалось весело, и довольно скоро добрались до лагеря лейтенанта.
- Дальше, извините, ехать не могу, - сказал он смущенно. - Здорово попадет. Но вы пока обождите тут на дороге. Вон у нас скамеечка возле шлагбаума, посидите, а я схожу к начальству, объясню положение. Если разрешат одно дело, то все будет в порядке.
Варя и Оля сидели на скамеечке, с окрестных низинных полей вместе с туманом полз сырой холод; в ноги, в руки, в шею, в лицо зверски впивались комары.
- Ох, наши новгородские комары злые! - сказала Варя.
Через полчаса из ворот лагеря, постреливая и урча, выкатился мотоцикл с коляской.
- Садитесь! - радостно сказал лейтенант. - Начальство сегодня доброе.
Варя и Оля вдвоем, вместе с чемоданчиками, кое-как втиснулись в коляску и помчались в темноте, почти сидя одна у другой на коленях. Было неудобно, затекали руки и ноги, все мышцы уставали от напряжения. Разговаривать было тут невозможно, объясняться приходилось с помощью криков.
В тот момент, когда лейтенант, указывая вперед рукой на цепь огоньков, прокричал: "Вот он и Новгород!" - полил страшный дождь. Укрыться от него было некуда. Лейтенант крикнул:
- Как будем - ехать или искать крышу?
- Ехать! - крикнули Варя и Оля. Обе они уже все равно были насквозь мокрые.
Плохо бы им пришлось в ту ночь, если бы с ними не оказался этот замечательный лейтенант-артиллерист; он довез их до гостиницы, вытребовал номер с двумя кроватями; Оле показалось - ей, во всяком случае, так послышалось, - что он при этом даже упомянул имя какого-то генерала: дескать, сам генерал просил, это его родственницы. Устраивая девушек в номере, он распорядился, чтобы им истопили печку - надо же одежду просушить, - чтобы вскипятили чаю; и только когда ему уже ровным счетом ничего не оставалось делать в гостинице, тяжко вздохнул, попрощался и уехал, сам мокрый и простывший. В шуме дождя за окном застреляла и затихла вдали его мотоциклетка.
Варя и Оля переглянулись, Оля сказала:
- Зря мы у него не спросили, как хоть его фамилия.
- Зря, - согласилась и Варя. Она пошла разыскивать телефон, чтобы позвонить в больницу и узнать об отце. Оля присела возле топившейся печки, в которой гулко трещали еловые поленья, она смотрела в огонь и думала о Викторе Журавлеве: получил он ее письмо или нет и что он в этот поздний час делает, спит ли или готовится к зачету, который в среду. Оля подумала и о своих аспирантских делах. В последнее время она много лодырничала, и эти дела остановились. Давно Оля не была в городской библиотеке, тетрадки с выписками, которые Виктор Журавлев мог видеть в ее сумке, подброшенной ему, - это еще тетрадки зимнего времени, весна и лето не обогатили Олю познаниями истории общественных отношений в древней Руси. Но, в общем-то, так и должно быть, не надо слишком огорчаться и терзать себя угрызениями, лето - время, не для занятий, а для отдыха. Пожалуйста, приди сейчас в институт - кого ты там застанешь? Разве только хозяйственных работников да членов приемной комиссии. И в городской библиотеке летом далеко не так людно, как бывает в иные времена года.
Оля смотрела в огонь, и перед нею, озаренный пламенем, вставал бронзовый человек, покоряющий пламя.