Навстречу Макару и Петру шло большое многообразие женщин, одетых в тугую одежду, указывающую, что женщины желали бы быть голыми, также много было мужчин, но они укрывались более свободно для тела. Великие тысячи других женщин и мужчин, жалея свои туловища, ехали в автомобилях и фаэтонах, а также в еле влекущихся трамваях, которые скрежетали от живого веса людей, но терпели. Едущие и пешие стремились вперед, имея научное выражение лиц, чем в корне походили на того великого и мощного человека, которого Макар неприкосновенно созерцал во сне. От наблюдения сплошных научно-грамотных личностей Макару сделалось жутко во внутреннем чувстве. Для помощи он поглядел на Петра: не есть ли и тот лишь научный человек со взглядом вдаль?
- Ты небось знаешь все науки и видишь слишком далеко? - робко спросил Макар.
Петр сосредоточил свое сознание.
- Я-то? Я надуваюсь существовать вроде Ильича-Ленина: я гляжу и вдаль, и вблизь, и вширку, и вглубь, и вверх.
- Да то-то! - успокоился Макар. - А то я намедни видел громадного научного человека: так он в одну даль глядит, а около него - сажени две будет - лежит один отдельный человек и мучается без помощи.
- Еще бы, - умно произнес Петр. - Он на уклоне стоит, ему и кажется, что все вдалеке, а вблизи нет ни дьявола! А другой только под ноги себя глядит - как бы на комок не споткнуться и не удариться насмерть, - и считать себя правым, а массам жить на тихом ходу скучно. Мы, брат, комков почвы не боимся!
- У нас народ теперь обутый! - подтвердил Макар.
Но Петр держал свое размышление вперед, не отлучаясь ни на что.
- Ты видел когда-нибудь коммунистическую партию?
- Нет, товарищ Петр, мне ее не показывали! Я в деревне товарища Чумового видел!
- Чумовых товарищей и здесь находится полное количество. А я говорю тебе про чистую партию, у которой четкий взор в точную точку. Когда я нахожусь на сходе среди партии, всегда себя дураком чувствую.
- Отчего же так, товарищ Петр, ты ведь по наружности почти научный.
- Потому, что у меня ум тело поедает. Мне яства хочется, а партия говорит: вперед заводы построим, - без железа хлеб растет слабо. Понял ты меня, - какой здесь ход в самый раз?!
- Понял, - ответил Макар.
Кто строит машины и заводы, тех он понимал сразу, словно ученый. Макар с самого рождения наблюдал глиносоломенные деревни и нисколько не верил в их участь без огневых машин.
- Вот, - сообщил Петр. - А ты говоришь, человек тебе намедни не понравился! Он и партии, и мне не нравится: его ведь дурак-капитализм произвел, а мы таковых подобных постепенно под уклон пускаем!
- Я тоже что-то чувствую, только не знаю что! - высказался Макар.
- А раз ты не знаешь что, то следуй в жизни под моим руководством; иначе ты с тонкой линии неминуемо треснешься вниз.
Макар отвлекся взором на московский народ и подумал: "Люди здесь сытые, лица у всех чистоплотные, живут они обильно, - они бы размножаться должны, а детей незаметно". Про это Макар сообщил Петру.
- Здесь не природа, а культура, - объяснил Петр. - Здесь люди живут семействами без размножения, тут кушают без производства труда.
- А как же? - удивился Макар.
- А так, - сообщил знающий Петр. - Иной одну мысль напишет на квитанции, - за это его с семейством целых полтора года кормят… А другой и не пишет ничего, - просто живет для назидания другим.
Ходили Макар и Петр до вечера; осмотрели Москву-реку, улицы, лавки, где продавался трикотаж, и захотели есть.
- Пойдем в милицию обедать, - сказал Петр. Макар пошел, он сообразил, что в милиции кормят.
- Я буду говорить, а ты молчи и отчасти мучайся, - заранее предупредил Макара Петр.
В милиционном отделении сидели грабители, бездомные, люди-звери и неизвестные несчастные. А против всех сидел дежурный надзиратель и принимал народ в живой затылок. Иных он отправлял в арестный дом, иных - в больницу, иных устранял прочь обратно.
Когда очередь дошла до Петра и Макара, то Петр сказал:
- Товарищ начальник, я вам психа на улице поймал и за руку привел.
- Какой же он псих? - спрашивал дежурный по отделению. - Чего ж он нарушил в общественном месте?
- А ничего, - открыто сказал Петр. - Он ходит и волнуется, а потом возьмет и убьет: суди его тогда. А лучшая борьба с преступностью - это предупреждение ее. Вот я и предупредил преступление.
- Резон! - согласился начальник. - Я сейчас его направлю в институт псхопатов - на общее исследование…
Милиционер написал бумажку и загоревал:
- Не с кем вас препроводить, - все люди в разгоне…
- Давай я его сведу, - предложил Петр. - Я человек нормальный, это он - псих.
- Вали! - обрадовался милиционер и дал Петру бумажку. В институт душевноболящих Петр и Макар пришли через час.
Петр сказал, что он приставлен милицией к опасному дураку и не может его оставить ни на минуту, а дурак ничего не ел и сейчас начнет бушевать.
- Идите на кухню, вам там дадут покушать, - указала добрая сестра-посиделка.
- Он ест много, - отказался Петр. - Ему надо щей чугун и каши два чугуна. Пусть принесут сюда, а то он еще харкнет в общий котел.
Сестра служебно распорядилась. Макару принесли тройную порцию вкусной еды, и Петр насытился заодно с Макаром.
В скором времени Макара принял доктор и начал спрашивать у Макара такие обстоятельные мысли, что Макар по невежеству своей жизни отвечал на эти докторские вопросы, как сумасшедший. Здесь доктор ощупал Макара и нашел, что в его сердце бурлит лишняя кровь.
- Надо его оставить на испытание, - заключил про Макара доктор.
И Макар с Петром остались ночевать в душевной больнице. Вечером они пошли в читальную комнату, и Петр начал читать Макару книжки Ленина вслух.
- Наши учреждения - дерьмо, - читал Ленина Петр, а Макар слушал и удивлялся точности ума Ленина. - Наши законы - дерьмо. Мы умеем предписывать и не умеем исполнять. В наших учреждениях сидят враждебные нам люди, а иные наши товарищи стали сановниками и работают, как дураки…
Другие больные душой тоже заслушались Ленина, - они не знали раньше, что Ленин знал все.
- Правильно! - поддакивали больные душой и рабочие и крестьяне.
- Побольше надо в наши учреждения рабочих и крестьян, - читал дальше рябой Петр. - Социализм надо строить руками массового человека, а не чиновничьими бумажками наших учреждений. И я не теряю надежды, что нас за это когда-нибудь поделом повесят…
- Видал? - спросил Макара Петр. - Ленина - и то могли замучить учреждения, а мы ходим и лежим. Вот она тебе, вся революция, написана живьем… Книгу я эту отсюда украду, потому что здесь учреждение, а завтра мы с тобой пойдем в любую контору и скажем, что мы рабочие и крестьяне. Сядем с тобой в учреждение и будем думать для государства.
После чтения Макар и Петр легли спать, чтобы отдохнуть от дневных забот в безумном доме. Тем более что завтра обоим предстояло идти бороться за ленинское и общебедняцкое дело.
Петр знал, куда надо идти, - в РКИ, там любят жалобщиков и всяких удрученных. Приоткрыв первую дверь в верхнем коридоре РКИ, они увидели там отсутствие людей. Над второй же дверью висел краткий плакат "Кто кого?", и Петр с Макаром вошли туда. В комнате не было никого, кроме товарища Льва Чумового, который сидел и чем-то заведовал, оставив свою деревню на произвол бедняков.
Макар не испугался Чумового и сказал Петру:
- Раз говорится "кто кого", то давай мы его…
- Нет, - отверг опытный Петр, - у нас государство, а не лапша, идем выше.
Выше их приняли, потому что там была тоска по людям и по низовому действительному уму.
- Мы - классовые члены, - сказал Петр высшему начальнику. - У нас ум накопился, дай нам власти над гнетущей писчей стервой…
- Берите. Она ваша, - сказал высший и дал им власть в руки.
С тех пор Макар и Петр сели за столы против Льва Чумового и стали говорить с бедным приходящим народом, решая все дела в уме - на базе сочувствия неимущим. Скоро и народ перестал ходить в учреждение Макара и Петра, потому что они думали настолько просто, что и сами бедные могли думать и решать так же, и трудящиеся стали думать сами за себя на квартирах.
Лев Чумовой оставался один в учреждении, поскольку его никто письменно не отзывал оттуда. И присутствовал он там до тех пор, пока не была назначена комиссия по делам ликвидации государства.
В ней тов. Чумовой проработал 44 года и умер среди забвения и канцелярских дел, в которых был помещен его организационный гос-ум.
М. М. Пришвин
Анчар
Люблю гончих, но терпеть не могу накликать в лесу, порскать, лазать по кустам и самому быть, как собака. У меня было так: пущу, а сам чай кипятить, не спешу даже, когда и подымет: пью чай, слушаю и, как пойму тон, перехватываю, становлюсь на место - раз! и готово.
Я так люблю.
Была у меня такая собака Анчар. Теперь в Алексеевой сече, откуда лощина ведет на вырубку, - в этой лощине над его могилой лесная шишига стоит…
Не я выходил Анчара. Привел раз мне один мужичок гончую, был это рослый, статный кобель и на глазах очки.
Спрашиваю:
- Краденый?
- Краденый, - говорит, - только давно было, зять щенком из питомника украл, теперь за это ничего не будет. Чистая порода…
- Породу, - говорю, - сам понимаю, а как гоняет?
- Здорово. Пошли пробовать.
И только вышли из деревни, пустили, поминай как звали, только по седой узерке след остался зеленый… В лесу этот мужичок говорит мне:
- Я что-то озяб, давай грудок разведем.