"Главным в рассказах Олеши было выяснение авторского отношения к миру, - писал В. Перцов. - Рассказы Олеши можно было бы считать автобиографическими, настолько тесно притерты они к фактам жизни автора, если бы не открытая публицистическая тенденция расширить в них значение случайного до общезначимого. […] Расчет с индивидуализмом - в этом был пафос и творческая концепция…" (Перцов В. К созидателям нового мира (Рассказы Ю. Олеши 20-х годов) //Вопросы литературы. 1969. № 11. С. 77. См. также: Перцов В. Мы живем впервые. О творчестве Юрия Олеши. М., 1976).
"Объектом художественного видения у Олеши становится мироощущение героя как его смысловая и отчасти социальная позиция. […] Герой взят в мироощущающем плане - как он воспринимает мир: образно или автоматически. […] Поэтому менее всего герой может быть выражен в поступках, действиях. Он весь в своей речи, в стиле речи или близком по стилю авторском пересказе. […] Герой Олеши - герой слова, но в глубине - герой тонкого чувства, особенного восприятия. […] Маски, за которыми скрывается автор, очень прозрачны. В большинстве случаев - это рассказчик, миросозерцатель и романтик, дублирующий автора. […] Эти рассказы носят ярко выраженный лирико-философский, иногда публицистический, характер" (Бадиков В. В. Герой и автор в прозе Юрия Олеши//Филологический сборник. Алма-Ата, 1967. Вып. 6–7. С. 298, 309). "Для новелл Олеши иногда характерно построение по принципу метафоры, то есть стремление не путем простого называния, а символически (на романтической основе) раскрыть тему" (Розанова Е. И. О некоторых особенностях поэтики Ю. Олеши-новеллиста (тропы и детали)//Вопросы русской литературы. Львов, 1966. Вып. 3. С. 18).
Говоря о стиле Ю. Олеши, М. Чудакова отмечает, что "Олеша остался безучастным к поискам всевозможных форм сказа […] и вообще к любым способам "слушания" живой речи. […] Проза Олеши своим отношением к слову ближе к Бунину - с его стремлением упорядочить и "улучшить" современную книжную речь" (Чудакова М. О. Мастерство Юрия Олеши. М., 1972. С. 26, 29). При этом, по мнению исследовательницы, "читатель Олеши почти всегда превращен в собеседника" (там же, с. 76).
Вишневая косточка
Впервые - Октябрь, 1929, № 8; вошло в сборник "Вишневая косточка" (М., 1931).
Печатается по изд.: Олеша Юрий. Повести и рассказы. М., 1965.
"В "Вишневой косточке" главное действующее лицо рассказа - Время. Управляемое время - это план. "Вишневая косточка" - лирический рассказ о пятилетке, о времени, подчинившемся человеку. Время - в масштабах Плана - требуется для того, чтобы на пустыре, где покоилась вишневая косточка, поднялся индустриальный гигант пятилетки, время - символ и реальность того, что из вишневой косточки, закопанной Федей на пустыре в честь и в память неразделенной любви, выросло вишневое дерево, и, наконец, малое, бытовое время, нужно для того, чтобы пришедший на свидание понял, что ждать ему нечего: любовь Планом не предусмотрена" (Перцов В. К созидателям нового мира//Там же. С. 78–79).
"Внезапный переход от повествовательной к драматической форме еще более усиливает резкость переключения бытового эпизода в план высокой символики. Неизвестно, кто такой Авель, кроме того, что он "мой сосед", а библейское имя, конечно, не может быть случайным в стилистике Олеши; оно подчеркивает философский смысл диалога. […] Но отсутствие реальной мотивировки, оправдывающей включение Авеля в философский спор, не нарушает чувства правдоподобия в рассказе, где главное - встреча и сшибка мыслей. […] Авель не противопоставлен Феде, они думают в одном направлении, но каждый в своем ключе, как реалист и как романтик. Для того и для другого время - это материя, из которой делается будущее. […] Авелю - узкому практику […] план дает возможность вообразить в будущем бетонный гигант на пустыре, но у него как будто не хватает фантазии увидеть там вишневое дерево. […] В конце рассказа романтик и реалист находят общий язык. […] Авель проявляет понимание того, что в Плане должны быть предусмотрены вещи, не оцениваемые с точки зрения непосредственной полезности. Федя - романтик усваивает, что План - это потребность нового мира, оформление стихийного порыва масс к будущему, к социализму. Профработник Авель оправдывает свое библейское имя - сына первых людей на земле. Пятилетний план - это своеобразное переосмысление библейского образа: дерева жизни в райском саду" (там же, с. 79–81).
В. Бузник пишет о рассказе: "Для писателя теперь не существовало сомнений, что поэзия, красота, высокие и нежные чувства необходимы людям нового мира не менее, чем материальные блага и техническая цивилизация. […] Вместе с тем деловая сторона действительности, так называемая "проза жизни" и ее герои не изгонялись из страны Воображения и Внимания. Рубеж между обыденным и прекрасным, между страной Вещей и страной Поэзии был вообще уничтожен. Поэзия не презирала прозу жизни, а та не была утилитарно-бескрылой" (Бузник В. В. Русская советская проза двадцатых годов. Л., 1975. С. 260).
Борис Андреевич Пильняк (Вогау) (1894–1941?)
(Комментарии составил Е. А. Яблоков.)
Систематически печататься начал с 1915 г. Первый сборник рассказов вышел в 1918 г.
В 20-е годы Б. Пильняк выпускает сборники: Простые рассказы. Берлин. 1922; Смертельное манит. М., 1922; Никола-на-Посадьях. М.; Пг., 1923; Английские рассказы. М.; Л., 1924; Рассказы с Востока. М., 1927; Расплеснутое время. М.; Л., 1927. Итоговым прижизненным сборником рассказов Б. Пильняка стали "Избранные рассказы" (М., 1935). Многие рассказы 20-х годов вошли в Собрание сочинений Б. Пильняка в 8-ми томах (М.; Л., 1929–1930; т. 3, 5, 6, 8 - рассказы).
В 20-е годы Б. Пильняк являлся одним из самых популярных писателей, его творчество было предметом широкого обсуждения и изучения. Так, в 1928 г. вышел сборник статей, посвященных творчеству писателя (Борис Пильняк. Л., 1928).
Пристальное внимание критиков к Б. Пильняку свидетельствовало о том, что его творчество развивалось в русле важнейших тенденций прозы послереволюционных лет. Вслед за А. Белым он активно развивал начала лирической, "орнаментальной" прозы, опробовал новые принципы композиции. Влияние опыта Б. Пильняка на литературу 20-х годов было весьма велико.
Суждения о произведениях писателя были противоречивыми. М. Горький, в целом отрицательно относившийся к его творчеству, утверждал, что Б. Пильняк "бессилен овладеть сюжетом" (Горький М. Собр. соч. В 30-ти т. Т. 29. С. 475).
"Кажется порою, что у Пильняка просто ряд записанных назидательных фабул с комментариями автора" (Гофман В. Место Пильняка//Борис Пильняк. Л., 1928.С. 17). Характерно мнение Ю. Тынянова: "Пильняк - оползень; только на основе полного жанрового распада, полной жанровой неощутимости мог возникнуть этот рас сыпанный на глыбы прозаик, каждая глыба которого стремится к автономии. […] Выход для оползня - оползать все больше - в документе, в истории, в олитературенной газете, может быть, намечается этот выход для этой литературы, которая уже почти не "литература" (Тынянов Ю. Н. Литературное сегодня//Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 163).
Наряду с монтажностью, "экспериментальностью" произведений писателя критики указывали на отсутствие в них психологически разработанных характеров. Отмечались тенденция к натурализму, повышенное внимание Б. Пильняка к инстинктивному, бессознательному в человеческой личности, к проблемам пола, рода и т. п. "Пильняк - писатель "физиологический", - отмечал А. Воронский. - Люди у него похожи на зверей, звери как люди. […] Женщине и любви Пильняк уделяет очень много места, до чрезмерности. И здесь исключительно почти выступает физиологическая сторона" (Воронский А. Борис Пильняк//Воронский А. Искусство видеть мир. М., 1987. С. 234–235, 236). Говоря о близкой связи между проблемой кратковременности жизни человека и проблемой продолжения рода, А. Пинкевич называл мотив смерти в числе важнейших у Б. Пильняка (см.: Пинкевич А. Борис Пильняк//Пильняк Б. Собр. соч. М.; Л., 1929. Т. 1. С. 11).
Исследователи 20-х годов обращали внимание на эволюцию писателя, развитие его мировоззрения и стиля. В 1928 г. А. Воронский говорил: "Последние вещи писателя стали более строгими в отношении физиологической эротики. […] Пильняку предрекали много бед и напастей. О Пильняке писали как о литературном изгое и контрреволюционере. […] Его имя сделали нарицательным и ругательным в некоторых кругах. А он оказался в итоге более чутким к нашей современности, чем многие иные прочие, получившие соответственные патенты и награждения. Он живо и внимательно приглядывается к окружающему, он не стоит и не топчется на месте, исправляет с готовностью свои ошибки" (Воронский А. Борис Пильняк//Там же. С. 256–257). "Произведения Б. Пильняка, написанные в 1925–28 гг., показывают, что он отошел от "заумности" (стилистической) […] и стремится дать ясные и строгие по стилю произведения" (Пинкевич А. Борис Пильняк//Там же. С. 10).