Центральные персонажи большинства произведений Николая Евдокимова - его сверстники, бывшие фронтовики, строящие свою жизнь по высоким морально-этическим законам нашего общества Значительность проблематики, высокий художественный уровень, четкая и принципиальная авторская позиция - все это отличает ранее издававшиеся произведения, вошедшие в книгу Н. Евдокимова "У памяти свои законы".
Содержание:
У памяти свои законы 1
Поляков 1
Зина 11
Поляков 21
Варя 26
Поляков 31
Варя 34
Сказание о Нюрке – городской жительнице 44
Была похоронка 70
Необходимый человек 84
У памяти свои законы
Поляков
Мне уже нужно было ехать на работу, а он не звонил.
- И не позвонит, - сказала Лена.
Она причесывалась у зеркала, запрокинув голову. Волосы ее потрескивали, пахли морской водой. Там, в зеркале, я видел ее лицо. Даже после сна оно было молодым, без морщин, и красивым. Таким же, как и пятнадцать лет назад, когда мы поженились.
- Не позвонит, - повторила она, - вот увидишь.
- Не каркай!
Она вздрогнула.
- Ты обещал на меня не кричать...
- Извини, - сказал я.
Она положила гребенку, подкрасила губы и, глядя на меня в зеркало, спросила:
- Неужели тебе приятно, когда тебя боятся?
- Директора должны бояться.
- Не думаю. Это унизительно,
Я начал злиться: и без нее достаточно наслушался нравоучений. Еще недавно мне было тесно от друзей и доброжелателей, а теперь... стоило задуть ветру, и вот... опереться почти не на кого.
- Не пой с чужого голоса, - сказал я.
- У меня слуха нет. Я просто не могу петь с чужого голоса.
- Хватит, на работу опоздаешь. И Варваре пора в детский сад.
Из кухни кричала Варя, радостно сообщая, что она доела всю кашу.
Я не стал их провожать. Но когда хлопнула за ними дверь, все же подошел к окну. Варя протопала красными сапожками по ночной луже, обрызгала Лену. Лена не рассердилась, взяла ее за руку. У ворот они обернулись.
- Папа, помаши из того окошка, - крикнула Варя.
Я прошел в столовую, стал ждать, когда они обойдут дом.
В простенке между окнами на кнопке криво болталась злополучная статья из областной газеты. Кусочек бумаги, полный яда и лжи. Я сам вырезал ее, сам прикрепил тут, на видном месте. Честное слово, ничего более несправедливого я не читал никогда. Фрезеровщик Пашка Цыганков и еще три таких же демагога, как он, собрали всевозможные сплетни обо мне. Дескать, я груб, дескать, мало доверяю людям, плохо знаю их настроения, пренебрегаю мнением коллектива и за все берусь сам. Дескать, я чинуша. Так и написано. А ныне, мол, особенно недопустимы высокомерие, бюрократизм, чванство, голое администрирование. Одним словом, повезло: десять заводов в нашем городе, а Пашка Цыганков завелся именно у меня. Удивительно: его ведь считали моим любимчиком. Отблагодарил любимчик за все. Сполна.
Из-за угла дома показались Лена и Варя. Я увидел их и почти одновременно услышал, как в спальне зазвонил телефон. Я никогда не бегал к телефону, но сейчас побежал. И, пока бежал, не без злорадства подумал, что со стороны я, наверно, смешон, что обстоятельства меняют людей. Я ударился коленкой о стул, дохромал до телефона и, растирая ногу, поднял трубку.
Это звонил он, Шамаев.
- Жив? - спросил он.
- А что мне сделается? - Я бодро хохотнул.
- Настроение?
- Боевое!
Я услышал Варин голос: она звала меня, стоя под окном столовой.
- Извини, вчера позвонить не мог: был на даче.
- Пустяки, - проговорил я, вспомнив, как весь день и всю ночь ждал этого звонка.
- Думал, отдохну, а тут дождь зарядил. У вас какая погода?
Варя звала меня. Голос у нее был плаксивый.
- Жара, - сказал я.
- А у нас дожди. Между прочим, розы, которые мы с тобой сажали, зацвели. Сказка!
- Да ну? - удивился я. Я хотел удивиться радостно, но удивился кисло, фальшиво, чувствуя, что сейчас потеряю самообладание и наговорю в трубку грубостей: что за дурацкая манера тянуть из человека жилы. Да черт с ними, с розами, пусть хоть и вовсе зачахнут там от дождей.
Варя звала меня. Я знал, она сейчас заплачет: ведь я никогда не обманывал ее.
- Подожди, пожалуйста, - сказал я в трубку. - Чайник выключу.
Я положил на стол трубку, пошел в столовую. Варя стояла под окном, кричала:
- Папа!
- Здесь я. Иди, опоздаешь.
Она успокоилась, махнула мне и побежала по улице.
- А Шамаев, между прочим, позвонил, - не без торжества крикнул я Лене и вернулся к телефону.
- Ну... слушаю... - сказал я, чувствуя, что звонок этот ничего утешительного мне не принесет. И оттого, что я понял это, мне сразу стало будто спокойнее: я мог теперь хоть целый час разговаривать о погоде и о розах. - Значит, зацвели все-таки?
- Угу.
- Как жена? - спросил я. - Дети?
- Прекрасно. Лене привет передай.
- Спасибо, - вежливо сказал я, - обязательно передам.
Нет, первый я его ни о чем не спрошу, пусть сам все скажет. И наконец он не выдержал:
- Теперь о деле, а то времени мало...
- Давай о деле, - проговорил я, подумав, что нервы у меня еще крепкие, еще очень крепкие у меня нервы.
- Видишь ли, дорогуша, порадовать я тебя не смогу. Начальство шибко сердится.
- Так, - сказал я. Мне нестерпимо захотелось курить, я прижал трубку плечом, зажег сигарету.
- Что молчишь?
- Закурил... Удивительно: меня в грязи искупали, и я же виноват. Эта статейка - клевета.
- Слово "клевета" забудь, - сказал он. - Есть мнение: статья своевременна и правильна.
- Все передернуто! Каждый факт поставлен с ног на голову...
- Рассказывай! - проговорил он, и я будто увидел, как пухлое его лицо скривилось в иронической гримасе. - Хочешь совет? Критика и самокритика что такое? Движущая сила. Вот и двигай вовсю эту силу. Тебя покритиковали? Теперь отсамокритикуйся.
- В чем?
-"В чем, в чем". В чем хочешь, будь гибче.
- Нет, - сказал я, - хитрить не в моей натуре.
- А зачем хитрить? Надо умно себя вести, маневрировать надо. Между прочим, учти, кто-то подсунул идейку сделать из тебя козла отпущения.
- Уже сделали, дальше некуда.
- Есть, - сказал он. - Например, с работы снять. Для назидания другим. Есть и такое мнение.
- Ну, знаешь ли, для этого нужны факты. Факты! А тут голая демагогия, художественный свист.
- Было бы мнение, а факты найдутся.
- Какие?!
- Хватит дурака валять, - сказал он, - не маленький. Иные времена, иные песни. Все серьезнее, чем кажется. Бездушие, чинушество, грубость, администрирование - это что? Тебе мало?
- Еще недавно я хорош был: даже портрет в "Огоньке" напечатали, а теперь...
- Ты еще вспомни, что сто лет назад было.
- Ясно, - сказал я. - Сегодня же прилечу. Встречай.
- Сиди, не ершись. Я тут пока сам пошурую. У тебя программа-минимум на данный отрезок времени - отсамокритиковаться. Помни: спасение утопающих - дело рук самих утопающих. Завтра я в Москву лечу. Попробую добраться до Кирилла, с ним поговорить.
- С кем?
- С Кириллом!
- А... - У меня даже сердце екнуло от радости, я совсем позабыл о Кирилле. Мы учились с ним в институте. И кто бы мог тогда предположить, что тихий этот парень вознесется так высоко. Я потому и забыл о нем, что он был так высоко.
- А это удобно? - спросил я. - Я ж его лет десять не видел, забыл он, наверно.
- Такие люди ничего не забывают. Как-никак, он в твоем костюме на свидания ходил к своей Наденьке. Я напомню...
Это правда, Кирилл действительно ходил на свидания к своей будущей жене в моем новом костюме. Впрочем, это воспоминание не обрадовало меня: я считал себя правым и правды хотел добиваться честно, а не требовать возвращения долгов.
- Нет, - сказал я, - ты ничего не будешь ему напоминать. Это низко.
- Ладно, не твое дело. Прощай. Жди. Сиди тихо и жди. Пока.
Я положил трубку, вытер вспотевшую ладонь о колено и пошел на кухню. На столе стояла тарелка с картошкой и сосисками. Сосиски были уже холодными, они сморщились, словно постарели тут, ожидая меня.
Есть я их не стал, сварил кофе и закурил. Итак, Шамаев ничего не смог сделать, а в том, что он старался изо всех сил, я не сомневался. Он не маленькая фигура в области, но, видимо, и для него наступили невеселые времена, если он теряет влияние. Я не обольщался, я знал, он не столько старается для меня - все же мы старые друзья, - сколько заботится о самом себе: ведь и ему надо на кого-то опереться.