- Ты правильно сказал, дорогой, не ты решаешь. И на парткоме поспорим, и в горкоме посоветуемся… Теперь слушай новость, я уже Сергею Нефедовичу сказал. - Голос управляющего стал торжественным. - Завтра вылетаю в министерство. Проект Луконина помнишь? Он ходил с ним к тебе. Так вот - полностью принят! В Москве сказали - вполне назрело, сами об этом думали. Надо готовиться к освоению всего мирового океана, всех глубин, не только отмелей. Наше светломорское задание - вся Атлантика, от северных льдов до льдов южных. Большая вода, такая большая - голова кружится! - Кантеладзе резко обвел рукой вокруг головы и повернулся к Соломатину. - Значит, как условились. Пусть Луконин сдает судно старпому - и немедленно сюда.
- Сегодня же отправлю радиограмму, - сказал Соломатин.
9
Степан и Гавриловна спросили у швейцара областной больницы, как повидать Алевтину Куржак. Проходившая мимо медицинская сестра сказала, что передаст Алевтине их просьбу. Минут через десять эта же сестра вновь появилась в вестибюле.
- Лина с полчаса будет занята. Она дала ключ от своей комнаты. Пойдемте, я провожу вас.
Она вела гостей по длинному коридору, потом они пересекли двор подошли к двухэтажному домику, поднялись на второй этаж. Сестра отперла одну из комнат.
- Подождите здесь Алевтину.
Сестра ушла. Гавриловна, не садясь, осматривалась. Комната была разделена ширмой на две половины, с обеих сторон к ширме примыкали кровати. На одной половине стоял стол с двумя стульями, на другой - шкаф и стул у кровати. И оттого, что мебели больше не было, две коморки, выкроенные ширмой из одной комнаты, казались довольно просторными. Степан предложил:
- Разденемся, Гавриловна, и сядем. Неудобно в пальто. Она замахала на него рукой.
- Сесть можно, а раздеваться не будем. Лина рассердится, что командуем у нее.
- Где же командуем? Смирненько посидим.
- Не надо, не надо! Ты не знаешь Лину. - Она, не раздеваясь, присела. Степан, пожав плечами, сел на второй стул. Гавриловна вздохнула. - Ужасно боюсь!
Он засмеялся.
- Чего бояться? Не выгонит же. Вы же ни в чем не виноваты.
- Не виновата, а боюсь. Как мы со стариком упрашивали ее остаться! Шли вместе сюда и просили, просили. На все один ответ - не хочу, не просите. И не выслушав, может прогнать. Ты ее не серди.
- Чем же я могу ее рассердить?
- Настырных она не любит. Чуть не по ней, вспыхнет, как порох.
- Вы начинайте, я поддержу.
- Нет, ты, ты! Я потом добавлю.
В комнату быстро вошла Алевтина в пальто, накинутом поверх халата. Гавриловна и Степан встали.
- Я так и думала, что вы. Сестра сказала - пожилая женщина и молодой мужчина. Что же вы сидите одетые? Раздевайтесь, не на улице. - Она принесла из второй половины стул и уселась первая.
- Да мы ненадолго, - сказала Гавриловна и повернулась к Степану. - Степа, говори.
- Пришли узнать, как твое здоровье, Лина, - кашлянув, начал Степан. - И вообще… как устроилась?
- Здоровье отличное. Устроилась неплохо. Спим с Татьянкой в одной кровати, но ей это даже нравится. Что еще вас интересует?
Гавриловна сразу забыла уговор, что разговор ведет Степан.
- Вернись домой, Лина! Поскандалила, свое доказала - хватит.
- Мой дом теперь здесь.
- Отец две ночи ни минуты не спит. Сердце у тебя есть?
- Я тоже ночи не спала. Говорить об этом не будем. Гавриловна, сдерживая слезы, обратилась к Степану:
- Поговори с ней, Степа.
Степан осторожно сказал, осматриваясь:
- Комната вроде маленькая.
- Нас всего трое. И с Полиной мы - сменщицы. Друг другу не мешаем. Оформим с Кузьмой развод, подам заявление на жилплощадь. Часть нового дома отдают больнице.
Гавриловна горестно воскликнула:
- Оформим развод! Как у тебя язык поворачивается!
- Не получается у нас жизнь с Кузей…
- А мы с отцом? О нас подумала? Ближе дочери была! И Татьянка… Как нам быть без Татьянки, подумай!
Алевтина сказала после короткого молчания:
- Мама, не надо, мне тоже нелегко!
- Поговори с ней, Степа! - сказала Гавриловна. - Скажи ей…
Алевтина раздраженно прервала ее:
- Лучше я поговорю с вами! Послали Кузе радиограмму, что я ушла? Получили ответ?
Гавриловна вытерла слезы.
- Не посылали…
- Так зачем пришли? Чего хотите? Я же поставила условие - немедленно радируйте о моем уходе!
Гавриловна молчала. В разговор снова вступил Степан:
- Лина, рассуди, как радировать? Кузе в рейсе не легко, сама понимаешь. Один срок отплавал, сразу другой начал. На берегу ни одного часа не побыл. А тут на голову такое несчастье.
Алевтина резко повернулась к нему.
- Откуда знаешь, что несчастье? Может, радость? Может, только этого и добивается, чтобы я ушла? Не даю по ресторанам шляться. Или ждать, пока открыто не выгонит меня из своего дома?
Гавриловна бурно запротестовала:
-, Лина, не смей! А мы со стариком на что? Да заикнись Кузя, чтобы тебе уйти, сами его выгоним! Навек от него тогда отречемся! Отец сказал: в обиду дочку не дадим!
Алевтина не успокоилась, а рассердилась:
- Значит, допускаете, что он может заикнуться о том, чтобы мне уйти? Значит, и вправду, беспутная свобода ему дороже? Мама, вы меня знаете, от уговоров, только хуже будет!
Гавриловна тихо плакала, Степан молчал. Алевтина гневно отвернулась от обоих. Гавриловна вытерла платком лицо, заговорила снова:
- Татьянка-то как?
- Веселая, здоровая.
- Отец сказал - без внучки и не смей домой… Так соскучился! Линочка, я возьму ее из садика сегодня? Пусть у нас переночует.
Гавриловна встала. Степан вскочил. Гавриловна поспешно сказала:
- Ты оставайся. Поговоришь еще с Линой. Алевтина холодно сказала:
- Вижу, сговорились - кто какое давление на меня окажет. Оставайся, Степан. Будем разговаривать, раз так у вас запланировано.
Гавриловна, снова заплакав, поцеловала невестку.
- Начинай, я слушаю, - спокойно сказала Алевтина, когда Гавриловна ушла. - Уверена, тебя просили уломать меня, и сам ты хочешь от себя что-то сказать. Говори теперь.
Смущенный, он не мог сразу заговорить, как задумывал.
- Ты такая резкая, Лина… Не знаю, с чего и начать.
- Хорошо, я помогу тебе. О чем тебя старики просили - забудь. Разговор бесполезный да и не верю, чтобы тебе было приятно вести его. Но, наверно, хочется знать, окончателен ли разрыв с Кузьмой?
- Всем хочется знать!
- А тебе - особенно. Не так?
- Мое отношение ты знаешь…
- Знаю, да. Хоть ничего ты прямо не говорил, все равно - знаю. И вот что хочу тебе объяснить. Не изменится Кузя, прежним вернется на берег - навсегда разойдутся наши дороги. Что тогда станешь делать?
Степан разволновался так, что у него стал дрожать голос:
- Лина, ты недавно при всех… За Степана, мол, замуж пойду, он Танечке будет лучше родного отца… Лина! Можешь не сомневаться!
Алевтина не сводила взгляда с его раскрасневшегося лица.
- Знала, что именно так и ответишь. Просьба к тебе. Обещай заранее, что исполнишь.
Степан все сильней волновался.
- Все, что потребуешь - за счастье сочту!
- Просьба такая: не приходи ко мне больше. А повстречаемся на улице, обойди стороной.
Потрясенный, он воскликнул только:
- Лина!..
Она поспешно заговорила, предваряя неизбежные вопросы:
- Не думай, что я по настроению. Рассердилась вдруг или каприз… Нет, говорю, что давно задумывала сказать.
Он с трудом выговорил:
- Виноват я в чем перед тобой?
- Не знаю, кто виноват, кто прав… Сама я немало виновата.
- Ты виновата? Перед кем?
- Не знаю, не знаю! - сказала она нетерпеливо. - Не спрашивай о том, на что себе самой не могу ответить.
Он помолчал.
- Все-таки дай понять, чем я тебя обидел? Она ответила почти ласково:
- Не обидел, нет. И человек ты хороший, и ко мне относился всегда лучше, чем я заслуживала. - Теперь и она несколько секунд молчала. Он с тревогой и надеждой смотрел на нее. - Как бы это объяснить, чтобы без обиды… Скверная я становлюсь, когда ты рядом.
Он сказал с недоумением:
- Разве я на что скверное подбивал тебя когда?
- Нет же, нет, - ответила она с досадой. - Не понимаешь ты! Говорю от души: ничего кроме добра от тебя не знала. Вижу, что обещал Гавриловне за Кузю просить. И верю - слова бы плохого о нем не сказал. Но вот, когда смотрю на тебя… Очень уж ты отличный!
Степан проговорил с грустной усмешкой:
- Плохой, оттого что хороший. Вроде бы так получается.
- Может и так. Поставить тебя с Кузей рядом - ты всем берешь. Внимательный, добрый, всегда услужливый.
- И это - плохое?
- Обожди! Я столько в эти дни передумала, так много по-новому вижу. Я ведь на Кузю почему сердилась? Что он на тебя непохожий. Мне хотелось, чтобы он ко мне был, как ты… И во всем наперекор шла, а он горячий, сразу на дыбы. Лежала здесь ночью без сна и думала: что бы стоило лаской его усмирить, подойти, обнять: "Перестань, дурачок!" На ласку он беззащитный… Нет, силой поворачивала к себе!
- Ты и лаской с ним пробовала. Столько радиограмм посылала на судно! И чем он ответил?
- В том-то и дело, что ласки не было. Раздражение, упреки… Еще пуще вздыбливала его.
- Значит, все это шуточки были, что давеча говорила у Куржаков? А для чего шутила?
- Не шуточки, Степа… Протянул бы мне в ту минуту руки, может, и кинулась бы тебе на шею. Я не в себе была…
- Сейчас, стало быть, пришла в себя?