Веселый моряк, ладно скроенный, белозубый, с чутьчуть покачивающейся, но не разболтанной походкой, он, как никто другой, умел развлечь гостей интересной беседой, рассказом о необыкновенных приключениях и "переплетах", в которых ему довелось побывать. Он и сам, наверно, не мог бы точно сказать, что в этих рассказах было правдой, а что вымыслом, но, не подчеркивая своего личного участия во всем том необыкновенном, о чем говорил, капитан тем самым как бы давал понять: ему ничего не надо приукрашивать, так как он не главный герой событий. И в то же время ни у кого не возникало сомнений, что именно сам капитан Зарубин и являлся тем героем, без которого ни одно из рассказанных им приключений не было бы таким интересным и необыкновенным…
Кок поставил на стол большой поднос с каким-то незнакомым ни Марине, ни Марку блюдом, рядом - несколько соусов, салатов, внес огромный торт, поверх которого зеленовато-синим, цвета морской волны кремом было написано: "Танкер "Калуга"".
Зарубин наполнил бокалы шампанским, рюмки - коньяком.
- Дорогие друзья! - сказал он, встав и подняв свою рюмку. - Завтра мы уходим в море. Мы встретим на своем пути штормы и ураганы, наш корабль пройдет через бури и грозы, дикие стихии не раз обрушатся на наше судно, нам порой будет очень трудно, но - слово моряка! - мы всегда будем помнить о вас, славные докеры, о ваших честных руках и ваших чистых сердцах. За вас, докеры, за вот эти по-настоящему золотые руки!
Марина стояла рядом с ним, он взял ее руку и поцеловал.
Докеры ответили аплодисментами на тост капитана. Марк аплодировал вместе со всеми. Капитан хорошо сказал: "Честные руки, чистые сердца…" Марк был горд сейчас. За себя, за Марину, за всех докеров на белом свете. "Все правильно, - думал Марк, - докеры дают жизнь кораблям, новую жизнь… И правильно, что моряки на всех широтах вспоминают нас…"
Тосты следовали один за другим. Капитан наполнил бокал Марины темно-красным вином, попросил:
- Скажите нам напутственное слово.
Глаза Марины блестели, лицо порозовело. Она подняла бокал и долго смотрела на него. Яркий свет пронизывал тонкий хрусталь, рубиновое вино искрилось, и Марине казалось, что в ее руке горящий факел.
Она улыбнулась капитану и сказала:
- Мы тоже никогда не забываем моряков. Никогда. Потому что они большие наши друзья… Есть такая поговорка: "Душа моего друга - моя душа". Это хорошо. Правда, капитан? Нас спаяло родство душ… Так говорил Марк… Марк Талалин.
…Начались танцы. Марк танцевать не хотел. Он подсел к штурману, бывалому моряку с огрубевшим от соленых ветров лицом. В отличие от своего капитана, штурман был немногословен. "Да, в Бискайском дает! - говорил он. - Тропики?.. Чертовски жарко… Циклон?.. Закрутит так закрутит…"
Марк закурил, поискал глазами Марину. Ее нигде не было. Сначала он не обратил на это особого внимания: наверно, на минутку вышла.
Штурман в это время говорил:
- Андрей Зарубин - настоящий моряк. Дело знает… С ним можно плавать… Вот только насчет женщин… Он щелкнул пальцами, невесело улыбнулся. - Без меры… Не одобряю… Моряк должен быть честным во всем…
Марк тяжеловатым взглядом обвел кают-компанию.
Кружились пары, за столом шел оживленный разговор. Кто-то негромко пел: "Капитан, капитан, улыбнитесь…"
Еще не осознанная, без всякой связи со словами штурмана тревога подкрадывалась к Марку. Он не смог бы объяснить, что с ним произошло. Вдруг стало зябко, будто от иллюминаторов потянуло промозглым, гнилым ветром. Марк невольно вздрогнул. Тыльной стороной ладони провел по лбу - он всегда так делал, когда волновался. Потом опустил руку на плечо штурмана, спросил:
- Что вы сказали?
Штурман не понял:
- О чем ты, парень?
- О капитане… О женщинах…
- А-а… Говорю - не одобряю. Тебе налить?
- Не надо!
Он резко поднялся из-за стола, еще раз оглядел каюткомпанию и вышел.
Тревога не покидала: неожиданный уход Марины из кают-компании и ее долгое отсутствие он теперь связывал со словами штурмана о Зарубине.
На мгновение Марк остановился, подумал: "Этого не может быть! Столько лет дружбы, разве она может обмануть?"
Он уже собрался было вернуться в кают-компанию, как вдруг услышал смех. Ее смех. Так смеяться могла только Марина. Только она…
Марк осторожно, проклиная себя за низость ("Крадусь, как ночной вор, чтобы подслушать!"), обошел вокруг палубной надстройки и увидел их.
Они стояли у борта, капитан обнимал Марину за плечи.
Марк словно оцепенел. Ему не хотелось верить, что все это происходит в действительности. Он прислонился спиной к надстройке и даже закрыл глаза. Потом снова открыл.
- …Рейс закончится - и ты встретишь меня, - говорил Зарубин. - Знаешь, есть такая песенка: "Ты стояла у причала, поджидая моряка…" Хорошая песенка, а?
- Я думаю сейчас о Марке, - сказала Марина. - Ему было бы тяжело, если бы он узнал.
- Тебе его жаль?
Марина не ответила.
- Ты его любишь?
- Он славный…
- А я? - Зарубин приблизил свое лицо к Марине, смотрел на нее напряженно, испытующе. - Кто же для тебя я?
- Ты?.. Сама не знаю. Мне легко с тобой. А с Марком… У него все слишком глубоко. Иногда это угнетает меня.
Они помолчали. Марк продолжал стоять, не находя в себе силы сбросить оцепенение. Ему казалось, что он физически ощущает, как тяжелый груз лег на его плечи.
Марк услышал, как вздохнула Марина, потом тихо сказала:
- Если бы он был не такой честный… Если бы он был не такой чистый… Ты смеешься? Не надо, прошу тебя…
- Ты становишься философом, Марийка. А в такую ночь надо жить. Видишь, какая ночь?.. С твоим Марком ничего не случится. Пусть он останется твоей пристанью, а я…
Два шага отделяли Марка от них. Он оттолкнулся от надстройки, тяжело, с усилием сделал эти два шага и остановился, слегка пошатнувшись, словно от усталости. А Марина на миг застыла и сжалась вся. Такой Марк никогда ее не видел. Никогда.
Марк молчал. Хотелось кричать, а он молчал.
- Это ты, Марк? - растерянно спросил капитан, пытаясь отступить, но за его спиной стояла Марина.
- Я, - ответил Марк. Помолчал и, заикаясь от гнева и волнения, сказал: - А ты, З-зарубин, хозяин г-гостеприимный. Умеешь р-развлекать гостей.
- Обязан, - усмехнулся капитан.
Марк отодвинул Зарубина в сторону, взглянул в лицо Марины.
- Вышел подышать, а увидел п-подлость, - глухо проговорил он. - Ч-человеческую подлость.
Марина не произнесла ни звука. Стояла, плотно сомкнув веки и прикусив нижнюю губу. Ей было стыдно.
Зарубин с издевочкой проговорил:
- Ревность - это пережиток, Талалин. Слышишь меня? Современный молодой человек должен быть выше подобных банальностей.
Марк рывком повернулся к нему:
- Ты мерзавец, З-зарубин. Н-негодяй, каких мало.
Капитан хотел что-то ответить, но в это время хлопнула дверь матросского кубрика. Зарубин насторожился: вахтенный матрос? Чего-чего, а скандала в присутствии кого-нибудь из членов экипажа капитан боялся. Раззвонят - потом оправдывайся…
Прислушиваясь, Зарубин совсем тихо сказал:
- Слушай, Талалин, ты преувеличиваешь. Ничего ведь не произошло. Слово моряка, слышишь? Я пойду сейчас, гости, наверно, заждались…
- Подожди, капитан. Я сказал, что ты м-мерзавец и негодяй. Но ты еще и трус! Бежишь, как крыса… Как крыса, понимаешь? Как крыса! Как крыса!
Марк повторял одни и те же слова и не мог остановиться. Он чувствовал, как внутренняя дрожь выходит наружу и он не в силах с ней совладать. И еще он не в силах был совладать с непреодолимым желанием схватить Зарубина за горло, придушить его.
"Не надо!.. - убеждал он себя. - Не смей!.." А руки уже протянулись к Зарубину, схватили его.
Зарубин не сопротивлялся. Только вытянул шею, стараясь разглядеть, не идет ли тот, кто вышел из кубрика.
Вдруг Марк резко притянул капитана к себе и с силой ударил его в челюсть. Марина слышала, как охнул Зарубин. Она хотела закричать, но Марк сказал:
- Теперь уходи, З-зарубин.
Марина осталась стоять у борта, растерянная и жалкая, боясь шевельнуться, не смея поднять глаз.
- Мразь… - Марк повернулся и, ссутулившись, пошел на корму, где были привязаны шлюпки.
- Марк! - крикнула Марина. - Марк, не уходи!
- Мразь, - тихо повторил Марк.