- Эта? Ой, это просто, - ответила она. Открыла сумочку, впихнула туда книжку и двинулась за Лейном по долгому перрону к стоянке такси. Взяла Лейна под руку и говорила сама почти всю дорогу - если не всю. Во-первых, что-то насчет платья в чемодане, которое нужно погладить. Сообщила, что купила очень миленький такой утюжок, как из кукольного домика, но забыла взять его с собой. Сказала, что, похоже, знала всего трех девушек в поезде - Марту Фаррар, Типпи Тиббетт и Элинор-как-то, с которой познакомилась сто лет назад, еще в интернате - в Экзетере или где-то. А все остальные в поезде, сказала Фрэнни, на вид очень такие Смиты, кроме двух абсолютно из Вассара и еще одной абсюлютнейше из Беннингтона или Сары Лоуренс. Та, что из Беннингтона-Сары-Лоуренс, как будто всю поездку просидела в сортире - лепила, рисовала или еще что-нибудь, или как будто у нее под платье трико надето. Лейн, шедший как-то слишком уж быстро, пожалел, что не вышло устроить Фрэнни в Крофт-Хаус - это, конечно, было безнадежно, - но он зато определил ее в такое славное уютное местечко. Маленькое, но там чисто и все такое. Ей понравится, сказал он, и Фрэнни мгновенно представились меблирашки, обшитые белой дранкой. В комнате три девушки, друг с другом не знакомые. Кто заселился первой, той и продавленная тахта, а остальным достанется двуспальная кровать с абсолютно невообразимым матрасом.
- Мило, - энергично сказала она. Иногда дьявольски трудно скрывать, как раздражает общая мужская неумелость, а в частности - неумелость Лейна. Ей вспомнился дождливый вечер в Нью-Йорке, сразу после театра, когда Лейн с подозрительным избытком тротуарного благородства позволил этому кошмарному дядьке в смокинге увести у себя из-под носа такси. Это-то еще ничего - то есть, господи, вот был бы ужас, если б она была мужчиной и ловила такси под дождем, - но она помнила этот кошмарный, очень злой взгляд, что Лейн бросил на нее, возвращаясь на свою тротуарную вахту. Теперь же, странно мучаясь от того, что вспомнила это и кое-что еще, Фрэнни пожала локоть Лейна с напускной теплотой. Они сели в такси. Темно-синий чемодан с белой кожаной обвязкой отправился вперед, к водителю.
- Скинем там чемодан и прочее, прямо в дверях, а потом сходим поедим, - сказал Лейн. - Я помираю просто от голода. - Он подался вперед и сообщил водителю адрес.
- Ой как хорошо, что я приехала! - сказала Фрэнни, когда такси тронулось. - Я по тебе скучала. - Едва слова вылетели, она поняла, что вовсе не хотела так говорить.
И снова, угрызаясь, взяла Лейна за руку и туго, искренне сплела с ним пальцы.
Где-то через час оба сидели за сравнительно удаленным столиком в ресторане под названием "Сиклерз" - в центре, место крайне любимое главным образом интеллектуальной бахромой студенчества - более или менее теми же студентами колледжа, которые, учись они в Йеле или Гарварде, как-то слишком уж ненароком не устраивали бы свои свидания в "Мориз" или "Кронинз". "Сиклерз", можно сказать, единственный ресторан в городе, где стейки не "вот такенной толщины": большой и указательный палец разводятся при этом на дюйм. "Сиклерз" - строго Улитки. "Сиклерз" - место, где студент и его подруга либо заказывают салатик оба, либо - как правило - оба не заказывают из-за чесночного соуса. И Фрэнни, и Лейн пили мартини. Когда минут десять-пятнадцать назад принесли бокалы, Лейн свой пригубил, затем откинулся на спинку и кратко обозрел зал с почти зримым довольством на лице: он оказался (свято, должно быть, веря, что этого никто не оспорит) в правильном месте с безупречно правильной на вид девушкой; она не только необычайно хороша собой, но и, что еще лучше, не относится слишком уж категорически к тем, которые в кашемировых свитерах и фланелевых юбках. Фрэнни заметила эту краткую маленькую демонстрацию и восприняла ее как таковую - не больше и не меньше. Но по некоему старому и еще крепкому договору со своей душой она предпочла устыдиться того, что заметила, - и уловила это, и приговорила себя слушать воспоследовавший монолог Лейна с особым подобием внимания.
Лейн же теперь вещал, как человек, который говорит без передышки уже добрую четверть часа и полагает, будто нащупал такой темп, когда голос ему больше не изменит.
- В смысле, если выразиться грубо, - говорил он, - ему, скажем так, не хватает тестикулярности. Понимаешь? - Он риторически ссутулился, подаваясь к Фрэнни, своей внимательной слушательнице, и опираясь локтями по обе стороны мартини.
- Чего не хватает? - переспросила Фрэнни. Сначала пришлось откашляться - так долго она вообще не открывала рта.
Лейн помедлил.
- Маскулинности, - сказал он.
- Это я поняла.
- В общем, таков был лейтмотив всего, так сказать, - то, что я пытался довольно тонко очертить, - сказал Лейн, не отступая от общей линии своего монолога. - Ну в смысле, господи. Я честно думал, что все с треском провалится в тартарары, а когда получил назад с этим зверским "отл." футов шести в высоту, клянусь, я чуть наземь не грохнулся.
Фрэнни еще раз откашлялась. Очевидно, свой срок неподдельного внимания она отсидела до конца.
- Почему? - спросила она.
Лейн вроде как-то сбился.
- Что почему?
- Почему ты думаешь, что все бы с треском провалилось?
- Я же только что сказал. Только что закончил. Этот Бругман - большой спец по Флоберу. Ну, по крайней мере, я так считал.
- А, - сказала Фрэнни. Улыбнулась. Отхлебнула мартини. - Великолепно, - сказала она, глядя на бокал. - Я так рада, что не двадцать к одному. Ненавижу, когда в них абсолютно только джин.
Лейн кивнул.
- В общем, кажется, работа у меня в комнате. Если на выходных получится, я тебе прочту.
- Великолепно. С удовольствием послушаю.
Лейн снова кивнул.
- В смысле, я ж не сказал ничего миропотрясающего, ничего такого. - Он поерзал на стуле. - Но… не знаю… мне кажется, я неплохо подчеркнул, из-за чего он так невротически цеплялся за mot juste. В смысле - с учетом того, что мы знаем сегодня. Не просто психоанализа и прочей белиберды, но определенно всего этого, до определенной степени. Понимаешь, да? Я никакой не фрейдист, но определенные вещи нельзя списать как просто фрейдистские с большой буквы. В смысле, до определенной степени, мне кажется, я был в полном праве отметить, что по-настоящему хорошие ребята - Толстой, Достоевский, Шекспир, елки - палки, - не цедили так слова, черт возьми. Они просто писали. Понимаешь? - Лейн глянул на Фрэнни с неким ожиданием. Ему казалось, она слушает с какой-то особой сосредоточенностью.
- Будешь оливку?
Лейн глянул на свой бокал, затем снова на Фрэнни.
- Нет, - холодно ответил он. - Хочешь?
- Если не будешь, - сказала Фрэнни. По лицу Лейна она поняла, что задала не тот вопрос. Что еще хуже - ей вдруг совсем расхотелось оливку и стало непонятно, зачем вообще спрашивала. Но когда Лейн протянул ей бокал, деваться было некуда - только принять оливку и с нарочитым удовольствием употребить. Затем Фрэнни достала из пачки Лейна сигарету, он дал ей огня и закурил сам.
После запинки с оливкой над столом повисло краткое молчание. Лейн его нарушил - лишь потому, что просто не умел не досказать анекдота.
- Этот Бругман считает, что мне надо эту зверскую работу опубликовать, - выпалил он. - Но я не знаю. - Потом, будто неожиданно вымотался - или, скорей, его истощили те запросы, что мир, жадный до плодов его интеллекта, к нему предъявляет, - он принялся ладонью растирать себе лицо с одной стороны, по ходу неосознанно и бесстыдно смахнув из уголка глаза слизь. - В смысле, критики по Флоберу и прочим парням - до черта, по дюжине за дайм. - Он подумал, как-то чуточку угрюмо. - Вообще-то, мне кажется, по нему не было по-настоящему изобличительных работ последние…
- Ты говоришь, как практикант. Вылитый.
- Извини? - с выверенным спокойствием поинтересовался Лейн.
- Ты говоришь как вылитый практикант. Извини, но похоже. Честно.
- Да? И как же разговаривают практиканты, позволь осведомиться?
Фрэнни видела, что он раздражен - да еще как, однако в эту минуту, равно недовольная собой и злая на него, желала высказаться до конца.