В общем, мы все ближе и ближе к карусели подходили, уже слышно, как эта чеканутая музыка играет, которая там всегда. Играет "О, Мари!" Ее тут и лет полета назад крутили, когда я совсем еще мелкий был. Вот путёвая фигня с каруселями - там всегда одни и те же песни крутят.
- Я думала, карусель на зиму закрывают, - Фиби такая говорит.
Впервые, считай, вообще сказала что-то. Наверно, забыла, что ей положено злиться.
- Может, потому что Рождество, - говорю.
А она ничего не ответила, когда я так сказал. Наверно, вспомнила, что все-таки положено злиться.
- Прокатиться хочешь? - спрашиваю. Я-то знал: наверняка хочет. Когда она совсем мелкой малявкой была и мы с Олли и с Д.Б. ходили с ней в парк, она по карусели просто с ума сходила. С фигни этой, нафиг, ее просто было не стащить.
- Я слишком большая, - говорит. Я думал, она не ответит, но вот ответила.
- Ни фига, - я ей говорю. - Залезай. Я тебя подожду. Давай.
А мы уже совсем рядом стояли. Там несколько малявок каталось, в основном совсем мелких, и сколько-то предков ждали снаружи - на лавочках сидели и всяко-разно. Я чего тогда - я сходил к окошечку, где билеты продавали, и купил билет. И дал ей. Она совсем рядом стояла.
- На, - говорю. - Погоди - вот остальные гроши. - И я стал было совать ей то, что она мне одолжила.
- Ты у себя оставь. Подержи пока, - говорит. И тут же сразу: - Пожалуйста.
Такая тоска берет, когда кто-то говорит тебе "пожалуйста". В смысле, Фиби или как-то. Тоска такая навалилась, как я не знаю что. Но гроши я обратно в карман спрятал.
- А ты со мной не поедешь? - спрашивает она. И глядит на меня при этом как-то уматно. Сразу видно - уже не сильно сердится.
- Может, в следующий раз. Я пока за тобой посмотрю, - говорю. - Билет взяла?
- Да.
- Ну вали тогда - я вон там на лавочке буду. Посмотрю за тобой. - Я пошел и сел на эту лавку, а Фиби пошла и залезла на карусель. Обошла ее всю. В смысле - один раз по кругу всю обошла. Потом села на такую здоровую, бурую и битую на вид лошадь. А потом карусель поехала, и я смотрел, как Фиби катится, круг за кругом. Там сидело всего пять-шесть других малявок, а песню карусель играла - "Дым попал в глаза". Очень джазово так и уматно звучала. И все малявки пытались уцепиться за золотое кольцо, и Фиби такая с ними тоже, а я все колотился как бы, что она сверзится с этой лошади, нафиг, только ничего не сказал, не сделал ничего. Ведь какая с малявками фигня - они если хотят за кольцо золотое хвататься, то пускай хватаются, не надо им ничего говорить. Свалятся так свалятся, а говорить им при этом что-нибудь - фигово.
Потом все закончилось, Фиби с лошади слезла и подошла ко мне.
- А теперь ты разик прокатись, - говорит.
- Не, я лучше на тебя посмотрю. Наверно, лучше посмотрю все-таки, - говорю. И еще грошей ей немного отсыпал. - На. Купи еще билетов.
Она взяла.
- Я больше на тебя не злюсь, - говорит.
- Я знаю. Давай скорей, сейчас опять поедет.
И тут вдруг ни с того ни с сего она меня поцеловала. Потом руку ладошкой вытянула и говорит:
- Дождик. Дождь начинается.
- Я знаю.
А потом она чего сделала - я чуть не сдох: потом она залезла ко мне в карман и вытащила этот красный охотничий кепарь, и мне на голову нахлобучила.
- А ты чего - не хочешь? - спрашиваю.
- Можешь поносить пока.
- Ладно. Только ты быстрей давай. На карусель опоздаешь. И лошадь твою займут или еще чего.
Только она все равно не дергалась.
- А ты по правде сказал? Ты правда никуда не уезжаешь? Правда потом домой пойдешь? - спрашивает.
- Ага, - говорю. Причем - по-честному. Я ей не наврал. Я по-честному потом домой пошел. - Ну давай уже, - говорю. - Начинается.
Она побежала и купила билет, и вернулась на карусель эту, нафиг, точняк вовремя. Опять по всему кругу прошла, пока не отыскала свою лошадь. И забралась на нее. Помахала мне, и я в ответ помахал.
Ух, вот тут и ливануло сверху, просто гадски. Как из ведра, чесслово. Все предки - и штруни, и все вообще - подбежали и столпились под самой крышей карусели, чтоб до костей не промокнуть или как-то, а я еще сколько-то на лавке посидел. Промочило меня будь здоров, особенно шею и штаны. Кепарь меня по-честному прикрывал в каком-то смысле, только я все равно промок. Да и наплевать. Мне вдруг ни с того ни с сего так путёво стало - от того, как Фиби такая все ездит и ездит, круг за кругом. Я чуть, нафиг, не заревел вообще, так мне путёво стало, сказать вам правду. Фиг знает, почему. Просто она так, нафиг, мило смотрелась там, круг за кругом, в этом своем синем пальтишке и всяко-разно.
Господи, вот жалко - вас там не было.
26
Вот и все, чего я рассказать хотел. Наверно, можно бы еще про то, чего я делал, когда домой пришел, и как заболел и всяко-разно, и в какую школу осенью пойду, когда отсюда вылезу, только мне чего-то не в жилу. По-честному. Мне сейчас про это не особо интересно.
Куча народу, особенно этот мозгоправ, который у них тут, меня спрашивает все время, собираюсь ли я как-то примениться, когда в сентябре в школу вернусь. По-моему, дурацкий вопрос. В смысле, откуда знать, что собираешься делать, пока не сделаешь? Правильный ответ: ниоткуда. Мне кажется, я знаю, но откуда? Чесслово, дурацкий вопрос.
С Д.Б. не так фигово, как с прочими, но он тоже мне кучу вопросов задает. В прошлую субботу приехал с этой своей английской девкой, что у него в новой картине снимается, которую он написал. Вполне себе ломака такая, но очень симпотная. В общем, один раз, когда она в дамскую комнату увалила, которая, нахер, тут аж в другом крыле, Д.Б. меня спросил, как мне вся эта фигня, про которую я вам только что рассказал. И тут уж хер знает, что и сказать. Фиг его знает, как она мне, если по правде. Не надо было стольким людям рассказывать. Я только, наверно, знаю, что мне вроде как не хватает всех, про кого я рассказывал. Даже этого Стрэдлейтера и Экли, например. Мне, пожалуй, даже этого, нафиг, Мориса не хватает. Умора. Вообще никому ничего никогда не рассказывайте. А расскажете - так и вам всех начнет не хватать.
Девять рассказов
Дороти Олдинг и Гасу Лобрано
Нам известно, как звучит хлопок двух ладоней.
Но как звучит хлопок одной?
Дзэнский коан
Самый день для банабульки
В отеле поселились девяносто семь рекламщиков из Нью-Йорка и так забили все междугородные линии, что девушке из 507-го пришлось ждать соединения с полудня чуть ли не до половины третьего. Однако времени она не теряла. Прочла в женском карманном журнале статью "Секс - развлечение. Или ад?" Вымыла щетку и расческу. Свела небольшое пятно с юбки бежевого костюма. Перешила пуговицу на блузке из "Сакса". Выдернула два свежих волоска, пробившихся из родинки. Когда телефонистка наконец вызвала девушкин номер, та сидела в нише окна и докрашивала ногти на левой руке.
Такие девушки совершенно ничего не станут бросать, если звонит телефон. У таких, судя по всему, телефон не умолкает с наступления половозрелости.
И вот телефон разрывался, а она подвела кисточку к ногтю мизинца и очертила контур лунки. После чего закрыла пузырек и, встав, помахала в воздухе левой - невысохшей - рукой, туда-сюда. Затем сухой рукой взяла из оконной ниши уже полную пепельницу и перенесла на тумбочку, где стоял телефон. Села на заправленную узкую кровать и - на пятом или шестом звонке - сняла трубку.
- Алло, - сказала она, отставив левую руку подальше от белого шелкового халата, который только на ней и был - да еще шлепанцы: кольца остались в ванной.
- Нью-Йорк вызывали, миссис Гласс? На проводе, - сказала телефонистка.
- Спасибо, - ответила девушка и пристроила пепельницу на тумбочке.
Пробился женский голос:
- Мюриэл? Ты?
Девушка слегка отвернула трубку от уха.
- Да, мама. Ты как? - ответила она.
- Я до смерти за тебя переживала. Ты почему не позвонила? У тебя все хорошо?
- Я пыталась дозвониться вчера вечером и позавчера. Здесь телефон…
- У тебя все хорошо, Мюриэл?
Девушка увеличила угол между ухом и трубкой.
- Все прекрасно. Только жарко. Такой жары у них во Флориде не бывало с…
- Ты почему не позвонила? Я до смерти за…
- Мама, дорогая моя, не ори на меня. Я прекрасно тебя слышу, - сказала девушка. - Вчера вечером я звонила дважды. Один раз прямо после…
- Я и отцу твоему сказала вчера вечером, что ты, наверное, позвонишь. Так нет же, он… У тебя все хорошо, Мюриэл? Скажи правду.