Наконец я слез с кровати в одной пижаме и открыл дверь. Даже свет включать не надо было, потому что уже день. Там стояли эта Солнышко и Морис - субчик из лифта.
- Что такое? Вам чего надо? - говорю. Ух, а голос у меня дрожит, как я не знаю что.
- Да ничё особого, - говорит этот Морис. - Тока пятерку.
Он за них обоих разговаривал. Эта Солнышко только радом стоит, рот разинув и всяко-разно.
- Я ей уже заплатил. Пятерку дал. Спросите сами, - говорю. Ух как же у меня голос-то дрожит.
- Десятка, шеф. Я ж те сказал. Десятка за палку, пятнашка до полудня. Я те грил.
- Вы не это мне сказали. Вы сказали пятерку за раз. Сказали, пятнадцать до полудня, - это да, но я отчетливо слышал, как вы…
- Рассупонивайся, шеф.
- Чего ради? - говорю. Ох, это сердце меня чуть из комнаты, нафиг, не выталкивало. Все-таки надо было хоть одеться, что ли. Жуть, когда стоишь в одной пижаме и какая-то вот такая хренота творится.
- Пошли, шеф, - говорит этот Морис. И толкает меня этой своей захезанной рукой. Я чуть на пердак не свалился - Морис этот огромный же, падла. А потом я и вякнуть не успел, как они с Солнышком уже в номере. Будто хозяева, нафиг. Эта Солнышко на подоконнике расселась. А Морис этот плюхнулся в кресло, растеребил себе воротничок и всяко-разно - он в лифтерской форме еще был. Ух как меня трясло.
- Лана, шеф, отстегивай. Мне на работу еще.
- Я ж вам раз десять сказал, я вам ни цента больше не должен. Я уже дал ей пятерку…
- Кончай херню пороть, ну? Отстегивай.
- Чего это ради я должен ей еще пять? - говорю. Голос у меня срывался и чуть по комнате не скакал. - Харэ меня трамбовать.
Этот Морис всю куртейку свою расстегнул. Под ней у него был этот фуфлыжный воротничок, а ни рубашки, ничего больше не было. Жирное волосатое пузо.
- Никто никого не трамбует, - говорит. - Отстегивай, шеф.
- Не буду.
Когда я это сказал, он встал с кресла и на меня пошел и всяко-разно. С таким видом, будто он сильно-сильно устал или ему сильно-сильно скучно. Ох как же я перессал. еще помню, я как бы руки на груди сложил. А вообще все бы не так фигово, наверно, если б на мне этой, нафиг, пижамы не было.
- Отстегивай, шеф. - Он уже совсем ко мне подошел. Заладил, как пономарь: "Отстегивай, шеф". Вот дебил.
- Не буду.
- Шеф, ты мя вынуждаешь из тя вышибить чутка. Я не хочу, но так похоже, - говорит. - Ты нам должен пятерку.
- Ничего я вам не должен, - говорю. - А будете вышибать, я заору как не знаю что. Всю гостиницу разбужу. Полиция и всяко-разно. - Голос у меня дрожал, гадство.
- Валяй. Ори, нафиг, сколько влезет. Отлично, - говорит этот Морис. - Хочешь, чтоб предки узнали, как ты ночь со шлюхой тут барахтался? А еще приличный пацан такой? - Он вполне себе соображал, для хезушника-то. По-честному.
- Оставьте меня в покое. Если б вы сказали десятка, я б не рыпался. Но вы отчетливо…
- Не отстегнешь, значит? - Он меня, нафиг, совсем к двери прижал. Чуть не топтался по мне, с этим своим захезанным волосатым пузом и всяко-разно.
- Оставьте меня в покое. И убирайтесь, нахер, из моего номера, - говорю. А руки у меня по-прежнему сложены и всяко - разно. Господи, вот же я ушибок.
Тут Солнышко рот впервые раскрыла.
- Эй, Морис, - говорит. - Мне лопатник у него взять? Он у него там на как его там.
- Ага, давай.
- Оставьте мой бумажник в покое!
- Взяла уже, - говорит Солнышко. И помахала у меня перед носом пятеркой. - Видишь? Я у тебя только пятерку взяла, которую ты мне должен. Я не жулик.
И тут я вдруг разревелся. Что угодно бы отдал, только б не реветь, а заревел.
- Нет, - говорю, - вы не жулики. Вы только сперли у меня пять…
- Заткнись, - говорит этот Морис и пихает меня.
- Оставь его в покое, а? - говорит Солнышко. - Пошли уже, а? Долг взяли, капуста у меня. Пошли. Давай, ну?
- Иду, - говорит Морис. Только не пошел.
- Я серьезно, Морис, эй. Оставь его в покое.
- А я ж его рази пальцем? - спрашивает он, весь такой невинненький, как я не знаю что. А потом чего - потом он щелбан дал мне по пижаме, очень сильно. Не скажу куда, но больно было, как не знаю что. Я ему сказал, что он, нафиг, гнусный дебил.
- Это чё такое? - говорит. И ладонь к уху поднес, с понтом, глухой. - Чё? Кто я?
А я по-прежнему ну как бы реву. Зла, нафиг, не хватает, и колотит, и всяко-разно.
- Ты гнусный дебил, - говорю. - Ты тупое дебильное жулье, года через два на улице ты на кофе клянчить будешь, как все эти оборванцы. И все гнусное пальто у тебя будет в соплях, и ты будешь…
Тут он мне и двинул. Я даже ни дернулся, чтоб уклониться, ничего. Только чую, как он неслабо мне в живот заехал.
Но меня ни вырубило, ничего, потому что я помню, как лежу на полу, а они из номера выходят и дверь за собой закрывают. Я потом еще долго на полу лежал, как тогда со Стрэдлейтером. Только теперь я думал, что подыхаю. По-честному. Вроде как тону или чего-то. Засада в том, что не вздохнуть. Когда я наконец встал, в ванную пришлось тащиться скрючившись, я за живот держался и всяко-разно.
Только я же долбанутый. Ей-богу, долбанутый. Где-то на полдороге в ванную я как бы стал прикидываться, будто мне пулю в живот зафигачили. Это Морис меня подстрелил. И теперь я тащусь в ванную накатить бурбона или как-то, чтоб нервы успокоить и по - честному уже за дела приняться. Я прикинулся, как выхожу из ванной, весь такой при параде и всяко-разно, с пушкой в кармане, чуть покачиваюсь. Потом такой спускаюсь по лестнице - не на лифте. За перила держусь и всяко-разно, а из угла рта струйка крови по чуть-чуть. И чего делаю - спускаюсь так на несколько этажей, кишки придерживая, кровища кругом, а потом жму кнопку лифта. И только этот Морис открывает двери, как видит меня с пушкой и давай визжать этим своим ссыкливым голоском, чтоб его оставили в покое. Но я ему все равно всажу. Шесть выстрелов, прямо в жирное волосатое пузо. Потом швырну пушку в шахту лифта - стерев сначала пальчики и всяко-разно. Затем доползу до номера, позвоню Джейн и попрошу приехать и перевязать мне кишки. Я так и видел ее: сигу мне подносит, чтоб я покурил, пока из меня кровь хлещет и всяко-разно.
Кино, нафиг. От него вся херня. Без балды.
В ванной я просидел где-то час - в ванне и всяко-разно. Потом обратно до кровати доплелся. Уснуть сразу не получилось - я ж даже не устал, - но уснул наконец. Хотя лучше всего было б вот чего - в жилу было бы покончить с собой. Хоть в окошко прыгай. И прыгнул бы, наверно, кабы точно знал, что меня сразу чем-нибудь накроют, как приземлюсь. Не в жилу, если толпа дурацких глазолупов стоит и пялится, когда от меня одна каша.
15
Спал я недолго, потому что когда проснулся, было всего часов десять. Как только выкурил сигу, мне тут же захотелось жрать. В последний раз я зачикал те два гамбургера с Броссаром и Экли, когда мы в Эйджерстаун в кино ездили. Давно. Чуть не полвека назад. Телефон стоял рядом, поэтому я стал было звонить, чтоб завтрак в номер принесли, но как бы испугался, что его пришлют с этим Морисом. Вы долбанулись, если думаете, будто я по нему соскучился. Поэтому я полежал немного в постели и выкурил еще сигу. Решил было звякнуть этой Джейн, проверить, может, она уже дома и всяко-разно, только что-то мне было не в струю.
Я поэтому чего - я этой Сэлли Хейз звякнул. Она ходила в Мэри А. Вудрафф, и я точняк знал, что она уже дома - я ж от нее письмо получил пару недель назад. Она мне, конечно, не сильно в струю, но мы много лет знакомы. Я раньше думал, что она вполне себе такая сечет, - по собственной глупости думал. Все потому, что Сэлли много чего знает про театр, пьесы и литературу, да и о прочей всякой фигне. Если кто-нибудь про такую хрень много знает, сильно не сразу просечешь, дура она или нет. У меня много лет ушло в случае Сэлли. Наверно, и раньше бы просек, если б мы с ней так много, нафиг, не обжимались. У меня большая засада в том, что я вечно думаю, будто эта, с кем я обжимаюсь, нормально сечет. Оно тут, нафиг, совсем ни при чем, только я все равно так думаю.
Ладно, в общем, я ей звякнул. Сначала горничная ответила. Потом ее штрик. Потом она подошла.
- Сэлли? - говорю.
- Да - а кто это? - отвечает. Та еще фуфлыжница. Я уже ее штрику сказал, кто это.
- Холден Колфилд. Ты как?
- Холден! Я прекрасно! Как ты?
- Шикарно. Слышь. Ладно, ты вообще-то как? В смысле, как школа?
- Отлично, - говорит. - Ну то есть - сам знаешь.
- Шикарно. В общем, слышь. Я тут подумал - ты сегодня как, занята? Сегодня воскресенье, но по воскресеньям пара дневных спектаклей есть. Скидки и прочая фигня. Не против сходить?
- Было б здорово. Славно.