- Подумаешь! У нас тоже была одна такая маменькина дочка, но мы быстро привели ее в чувство, сейчас паинькой стала!.. Ну как, читали? Молодец-таки Никонов, у него всюду блат. Втиснул-таки твою писанину в газету!
- Что значит "втиснул"?-Вадиму вдруг стало обидно.- Если стихи бездарные, то никакой блат не поможет!
- Рассказывай! Мы с Сашей люди свои и в медицине разбираемся. Не ты ли засыпал все журналы и газеты своими стихами, а толк какой? Один и тот же стандартный ответ: "Использовать не можем. Вам нужно тщательно поработать над отделкой стихов..." Рисоваться нечего, напечатали-ну и ладно. Я, например, рад за te6n. В данный момент вопрос заключается в другом: неужели мы не отметим это событие надлежащим образом?
- Надо бы, но, понимаешь...- Саша похлопал себя по боковому карману.- Последнее время мамаша моя совсем отбилась от рук, без конца ворчит! Я человек не щепетильный, могу все снести - лишь бы деньги. Беда в том, что ругать ругает, а денег не дает.
- Ясно. Короче говоря, история в этом тесном мире вечно повторяется. У меня тоже всего полсотни. На худой конец поллитровочку, конечно, можно раздавить. Жаль! Такое событие хотелось бы отметить по-человечески. Сесть за столик, обложиться закуской и хоть на время позабыть о бренности жизни.- Борис уставился на Вадима.- Небезынтересно было бы узнать мнение служителя Парнаса.
- Что, если позвонить Лене? Она единственная дочь у своих свободомыслящих родителей, служителей искусства, и у нее всегда водятся деньги. Не замотаем же, вернем!- Последней фразой Вадим как бы оправдывался перед самим собой.
- Идея,- быстро согласился Саша.
Борис брезгливо поморщился, но промолчал.
Вадим вышел из телефона-автомата с сияющим лицом.
- Порядок! Лена будет ждать нас у Моссовета,- сообщил он,-оттуда до "Арагви" два шага.
- У меня есть предложение,- оживился Саша.-
Раз в деле участвует представительница прекрасного пола, позовем и Милочку.
- Ну ее! - Борис швырнул сигарету и зашагал вперед. Он знал, что Милочка не придет.
Борис был очень злой на нее. Последнее время она, как ему казалось, держалась надменно, да и вообще вела себя весьма странно. Главное - не хотела встречаться с "им, даже от билетов в театр отказалась.
"Зазнайка! Подумаешь, видали мы таких!"-думал он, давая себе слово больше не звонить, прекратить знакомство. Но через короткое время его еще сильнее тянуло к ней. Может ли это быть? Он стеснялся признаться в этом даже самому себе, но временами тоска по Милочке становилась такой сильной, что он не находил себе места...
В ресторане после каждой рюмки Борис все больше мрачнел, говорил Лене грубости, чуть не подрался с Вадимом и, не вытерпев, наконец побежал к автомату звонить Милочке.
- Я очень плохо чувствую себя,- сказала она.
На его настойчивые просьбы прийти хоть на десять минут для серьезного разговора ответила, что это ни к чему, и повесила трубку...
"Ни к чему? Как бы не так! Назло всем возьму и женюсь на ней, тогда посмотрим". То, что Милочка может не захотеть выйти за него замуж, ему даже в голову не приходило. Приняв такое решение, Борис успокоился и вернулся к столику веселый.
3
Лариса Михайловна была в полном расстройстве чувств. Жизнь, налаженная ценой стольких ухищрений забот и сделок с совестью, рушилась, и уютный, богато обставленный дом, в котором каждая вещь была приобретена ею, превращался для нее в сущий ад. Правда, и раньше она не имела душевного покоя. Грозная тень калеки мужа вечно стояла над ее жизнью. Но она надеялась, что со временем дети встанут на ноги, все как-то наладится. А теперь... Леонид ушел, ушел, должно быть, навсегда; Милочка, обычно такая веселая, жизнерадостная, замкнулась в себе, редко выходит из комнаты и ни с кем не хочет разговаривать. Лариса Михайловна убедилась, что дети не приняли ее "жертвы", ее забот об их будущем,- и не только не приняли, но, как видно, сурово осудили ее поступок (о том, что, выходя замуж за Толстякова, она преследовала только эгоистические цели, Лариса Михайловна не задумывалась даже теперь). Вот и Юлий Борисович избегает встреч с нею. И наконец, к довершению всех бед, изменился и Василий Петрович - стал раздражительным, ворчит по каждому пустяковому поводу и говорит обидные резкости...
Часами сидела она у туалетного стола, с горечью разглядывала морщинки на лице, темные круги под глазами. Молодость прошла, никакая косметика не вернет ей былую свежесть и красоту. А ведь было время, когда многие, очень многие добивались ее благосклонности, в том числе и Юлий Борисович. А теперь?..
После долгих размышлений Лариса Михайловна решила, что ей непременно нужно повидаться с Юлием Борисовичем,- в конце концов он единственный человек, которому она может рассказать обо всех своих бедах и огорчениях, ничего не скрывая. Он разумный человек, он может дать хороший совет... И кроме того, не признаваясь в этом даже самой себе, она где-то в тайниках души надеялась, что такая встреча может привести к восстановлению их прежних отношений. Ведь она так одинока, так нуждается в поддержке!.. А если этого и не случится, то по крайней мере наступит конец мучительной неопределенности...
В субботу она суетилась весь день. Уложила волосы у лучшего дамского мастера парикмахерской "Гранд-отель", сделала маникюр, заглянула по привычке в антикварный магазин и купила статуэтку пузатого китайского монаха из фарфора. Впрочем, даже такое удачное приобретение не обрадовало ее. Чтобы назавтра быть свежей и бодрой, Лариса Михайловна легла рано. Утром она поднялась чуть свет, приняла ванну, долго возилась у зеркала и потом, взяв такси, отправилась к Никитским воротам.
Когда она позвонила, Юлий Борисович лежал еще в постели. Накануне у него были Борис и Вадим. Сидели допоздна, и, кажется, они выпили лишку. Сейчас у него болела голова, слегка поташнивало. Он был зол на весь мир. Этот мальчишка заладил ходить к нему в гости, брал деньги взаймы и не возвращал. Мало того - пришлось два раза свести его в ресторан.
Накинув "а себя халат и ворча, что ходят, мол, всякие бездельники и не дают человеку отдохнуть даже в воскресенье, Юлий Борисович пошел открывать дверь. У порога стояла Лариса Михайловна в котиковой шубке и меховой шапочке. От неожиданности он невольно отступил назад.
- Можно?-спросила Лариса Михайловна, стараясь казаться веселой и непринужденной.
- Конечно... Хотя, по-моему, это и не очень разумно...
Делая вид, что не расслышала эту не слишком приветливую реплику, она разделась в передней, не спеша поправила перед зеркалом волосы и вошла в комнату.
Юлий Борисович последовал за ней с обреченным видом, даже слегка втянув голову в плечи, словно ожидая удара. Приход к нему Ларисы Михайловны в такую раннюю пору ничего хорошего не предвещал.
Никонов сошелся с Ларисой Михайловной в первый год войны, спустя месяца два после ухода Ивана Васильевича Косарева на фронт. До этого между ними установились легкие, непритязательные отношения. Бывая в фабрикоуправлении, Никонов обязательно заглядывал в контору, пошутить, посмеяться с кокетливой "плановичкой", говорил ей комплименты, рассказывал анекдоты, а иногда приносил маленькие подарки - плитку шоколада, флакон духов. Лариса Михайловна, в свою очередь, всячески давала понять, что молодой инженер ей нравится. Впрочем, новый помощник начальника механических мастерских заигрывал не только с "плановичкой". Все женщины - служащие комбината - находили его симпатичным и галантным кавалером.
Сдавая дела помощнику, Иван Васильевич попросил его не оставлять семью без внимания. "Лариса остается совсем одна с двумя детьми, ей будет нелегко... Прошу вас, Юлий Борисович, в случае чего, помочь ей",- сказал он на прощание. Никонов даже обиделся: "Разве
об этом нужно просить?" Он взял на себя роль доброго опекуна и часто заходил к Ларисе Михайловне по вечерам.
Очень скоро между ними установились близкие отношения, и когда Толстяков тоже стал ухаживать за ней.
Юлий Борисович встревожился. Встать поперек дороги директору он считал по меньшей мере неразумным: захоти Василий Петрович - броня Никонова будет аннулирована и он окажется на фронте... К тому же у него никаких серьезных намерений не было: не станет же он связывать свою жизнь с женщиной, которая старше его на восемь лет, да еще с двумя детьми на руках!
И Юлий Борисович откровенно посоветовал Ларисе Михайловне подумать о будущем, о детях.
- Видишь ли, надеяться на возвращение твоего мужа нечего. В этой войне слова "пропал без вести" равносильны слову "погиб". Предположим, что он попал в плен,- разве он выживет? Если у Василия Петровича серьезные намерения, колебаться, по-моему, нечего. Он человек влиятельный, с большими связями, с ним ты и твои дети будете жить, как у Христа за пазухой. Ради тебя, ради будущности твоих детей я готов пожертвовать всем, даже моей любовью к тебе...
И она не заставила долго уговаривать себя, вышла замуж за директора, на связи с Никоновым не прерывала.
Столь удачно сложившиеся обстоятельства вполне устраивали Юлия Борисовича. Сняв с себя ответственность за судьбу Ларисы, он в то же время приобрел возможность если и не влиять через нее на Василия Петровича, то уж, во всяком случае, быть всегда в курсе его замыслов и намерений. Время шло, Никонову все больше надоедали ее навязчивость, бесконечные упреки и частые сцены ревности. Он тяготился затянувшейся связью и искал благовидного предлога, чтобы порвать ее...
Лариса Михайловна долго пудрилась у туалетного столика, еще раз поправила прическу и, повернувшись к нему, сказала:
- Вижу, ты не рад моему приходу!
- Отчего же? Я просто не ожидал. Ты ведь могла предупредить меня по телефону...