- Здорово, бабоньки! Ну как вы тут живете-можете? - начинал он, присаживаясь на табуретку. - Гляжу- не жизнь у вас, а чисто рай! Тепло, уютно, с крыши не каплет. Этак век захочется жить. Небось каждый месяц по гривеннику откладываете на приданое и в сундук прячете? Правильно делаете! Без приданого нынче никто замуж не возьмет. Вот наш хозяин - слыхали, какое приданое дочери отгрохал? Он ее замуж выдает и по этому случаю построил для нее и будущего зятя отдельный особняк. Говорят, будто в том особняке заплутаешься - четырнадцать комнат да зал размером побольше нашей казармы. Во всех комнатах потолки расписаны золотом, лестницы из белого мрамора. Парчовая мебель, ковры, картины, а вокруг особняка большой сад, чтобы молодые чистым воздухом дышали, а весной песни соловьиные слушали. А кроме того, хозяин, говорят, отвалил зятьку еще деньгами полмиллиона. Думаю, думаю я -- никак не пойму: откуда у людей такие деньги берутся? Наш бородач на станке каком их печатает, что ли? Сидит ночи напролет и печатает себе новенькие сотенки...
- Ну да, печатает! А фабрика-то на что? - спросила словоохотливая ткачиха Елизавета.
Федор сделал удивленное лицо.
- Вот тебе и на! Выходит, это мы с вами ему эти миллионы зарабатываем? Признаться, никогда бы я сам до этого не додумался. Ткачу - шесть целковых с полтиной в месяц, кочегару - красненькую, а ему - мешок золота? Как в сказке, ей-богу!..
- Федя, вот ты бы и женился на хозяйской дочери и жил бы себе припеваючи! Дом, сад, полмиллиона денег - все твое!
- Что ты, тетя Лизавета, да я этакую выдру и за миллион не взял бы! У меня на сердце другая. Хочу жениться на голубоглазой красавице и жить с ней душа в душу.
- Ну, и за чем дело стало? - не унималась Елизавета.
- Да вот не знаю: может, я ей не по душе?..
- Твоя красавица, видать, больно привередлива, плохо разбирается в молодцах. Вот я бы за тебя с закрытыми глазами пошла, да ты, верно, не захочешь. Стара уж, - пошутила Елизавета.
Тут в разговор вмешалась пожилая трепальщица тетя Маша:
- У тебя, Федор, ни кола ни двора - вот девушка и страшится связать свою судьбу с твоей. Одними песнями сыт не будешь.
- Что кол да двор? Это дело наживное! Была бы любовь. Есть у меня две руки - неужто одну жену не прокормлю?..
Иной раз Федор приносил с собой в казарму газету и читал про забастовки рабочих в разных городах.
- Слышь, бабоньки, - говорил он потом, - какие дела творятся на свете? Если разобраться всерьез, то выходит, что народ правильно делает. Ведь нельзя вечно терпеть-не бессловесная же мы скотина! Если рабочие дружно бросят работу по всей России, все замрет, жизнь остановится и хозяева волей-неволей пойдут на уступки. Помнят ведь, злодеи, про пятый год!..
На фабрике стали поговаривать, будто кочегар Федор в политику замешан, идет против властей. Некоторые стали его остерегаться, а женщины в казарме предупреждали Варвару:
- Смотри, Варвара, будь осторожна. Твой Федор хоть и самостоятельный парень и лицом, фигурой тоже взял, но - горячая голова! Того и гляди, накличет на себя беду, в острог попадет...
Куда там! Варвара ничего не хотела слушать! Она уже без Федора ни жить, ни дышать не могла. Каждый вечер, надев белую кофточку и накинув на плечи шелковую шаль, счастливая, сияющая, бежала к нему на свидание...
Незаметно пролетели лето и осень, начались холода. Варвара притихла, стала задумчивой. Как-то ночью, отдернув, по обыкновению, занавеску, она положила голову на подушку Матрены и сказала:
- Пусть про него что хотят говорят - мне все равно! Скажи он мне слово - я за ним на край света пойду, все муки приму... Я-то знаю, какой он хороший!
После крещения они обвенчались.
Наконец-то сбылась мечта Варвары - у нее был свой уголок. Правда, комната молодоженам досталась маленькая, сырая, обстановка убогая, но Варвара была счастлива. Как чисто, как порядливо было в ее комнатке, как старательно мастерила она коврики из лоскутков, вышивала накидки на подушки!
Матрена Дементьевна часто бывала у молодых и - что греха таить! - завидовала подружке. Однако счастье Варвары длилось недолго. Летом четырнадцатого года грянула война, перевернувшая вверх дном жизнь не только Варвары и Федора, но и множества людей.
На фабрике начали вырабатывать серое шинельное сукно, и интендантское начальство разрешило хозяину забронировать нужное ему количество квалифицированных рабочих. Все думали, что Федора не тронут,-уж кого-кого, а кочегара никак не заменить женщиной. Между тем фабрикант рассудил иначе: он поспешил одним махом и без большого шума избавиться от всех неблагонадежных. Через неделю после объявления войны Федора Власова в числе многих других мобилизовали в армию и отправили на фронт.
После отъезда мужа Варвара хотела было удержать за собой комнату, надеясь, что Федор скоро вернется. Однако это оказалось не так-то легко. Из семи рублей заработка четыре приходилось платить за комнату, а на три рубля жить было невозможно - все дорожало с каждым днем. Варваре пришлось вернуться в казарму, скрыв свою беременность, - иначе ее не пустили бы туда.
Зимой пришло извещение о гибели Федора. Варвара с горя слегла и до самьдх родов не вставала.
Родив мальчика, она почувствовала, что не жилица на белом свете, и умолила Матрену взять ее сына.
- Будь ему заместо матери, не отдавай в приют, пропадет он там! - шептала Варвара.
Через три дня она умерла...
Светало, а Матрена Дементьевна все не могла уснуть. Сколько горя, сколько страданий выпало на ее долю, как много пришлось пережить! Но жизнь ткачихи Матрены Сорокиной прошла не даром, ей было чем гордиться: она вырастила нареченного сына - Алексея Власова.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
1
План октября комбинат не выполнил.
Произнести эти пять слов легко, но трудно, очень трудно представить себе их значение для многотысячного коллектива.
Рабочие ходили хмурые, недовольные. Везде - в цехах, курилках, красных уголках, во дворе - только и слышно было: "Работали, старались, а плана опять не выполнили".
Таня, молоденькая ткачиха, как-то во время обеденного перерыва вслух высказала то, о чем многие молчали:
- Просто стыдно признаться, что работаешь на нашем прорывном комбинате! Каждому ведь не объяснишь, что люди и те снашиваются, а тут машины. Всю войну комбинат работал без ремонта, вот и дошли до ручки!..
Власов был мрачнее тучи, у него было такое чувство" словно он обокрал государство и план провалился по его вине. Он пытался утешать себя тем, что нащупал узкие места производства и теперь знает, что следует предприпять, но от этого было не легче. "Поставить правильный диагноз - это только начало, от этого больной не выздоровеет, важно вылечить его", - говорил он себе. Он считал, что главный недуг комбината - потеря коллективом веры в свои силы. Эта болезнь, как известно, затяжная, ее следует лечить только конкретными мерами. А как раз этого пока еще никто не делал.
По утрам, во время обхода цехов, Власов особенно долго останавливался около окутанных паром красильных барок и все думал: нельзя ли избавиться от проклятого тумана и хоть несколько облегчить и без того тяжелый труд красильщиков?
Однажды, наблюдая ловкую работу красильщика, выбирающего товар из барки, Власову захотелось поговорить с ним по душам.
- Ну, как работается? - спросил он, подойдя поближе.
Красильщик, не разглядев в густом тумане директора, с сердцем выпалил:
- Какая к черту работа - на ощупь! Хоть бы план выполняли, а то мучаешься впустую... И не поймешь - есть у нас на комбинате руководители и о чем они думают?
- О чем, по-вашему, они должны думать?
- О самых простых вещах: вентиляцию привести в порядок, починить полы, дать цеху новые, облегченные тележки вместо вот этих гробов. - Он толкнул рукой тяжелую тележку.
Власов пошел в кабинет мастера, позвонил диспетчеру, приказал ему разыскать главного механика и немедленно послать его в красильный цех. В ожидании механика Власов завел разговор с мастером Степановым.
- Летом еще ничего, работать можно, а вот осенью и зимой - не приведи бог, не цех, ад кромешный! - отвечал Степанов на его вопросы. - Все время дрожишь, как бы кто из рабочих ожоги не получил. Ведь воду мы греем острым паром, при таком тумане, как у нас, долго ли до греха! - Старый мастер исподлобья посмотрел на директора, погладил длинные, пожелтевшие от табачного дыма усы и добавил: - Вот нас ругают за то, что мы не красим товар в светлые тона. И правильно ругают! Во время войны народ все терпел, а теперь всем хочется принарядиться - это мы хорошо понимаем. А помочь ничем не можем. Что делать? Подумайте сами, товарищ директор: в такой грязи да при наших порядках разве получишь светло-серый или, скажем, чистый беж? О заработке рабочего тоже подумать надо...
К мастеру зашел Сергей Полетов. Увидев директора, он хотел было уйти, но разговор заинтересовал его, и Сергей остался стоять возле дверей.
- При чем тут заработок рабочих? - спросил Власов.
- А как же! Перед тем, как заправить барку под светлый товар, ее травить надо. Надо всю краску что называется начисто вылизать. На это уходит два часа. Вот красильщик и погорел. У него работа сдельная, получает с куска. Хорошо еще, если брак не получится, - иначе беда. Заодно с красильщиком погорели бы и мы с ним, - Степанов показал на Полетова. - Такой уж порядок заведен: хоть один рабочий не выполнил норму выработки - прощай прогрессивка мастеру и его помощникам.
- Положим, прогрессивки давно не было, забыли, когда получали, -'вставил Сергей.
Он хотел еще что-то сказать, но в это время появился главный механик и своей большой, неуклюжей фигурой заслонил директора.