- Сейчас многие говорят о богатом воображении Булгакова-художника. Это правильно. Но и его богатое воображение всегда опиралось на какие-то реальные факты действительности. Видимо, мало кто знает, что даже самые фантастические фигуры ученых из повестей его имеют своих реальных прототипов. Помните Персикова из повести "Роковые яйца"? Профессор работает в лаборатории, и руки его необыкновенно умело обращаются с микроскопом. Это потому получилось так правдиво, что руки самого Михаила Афанасьевича умели по-настоящему обращаться с микроскопом. И в сцене операции в "Собачьем сердце" чувствуется, что автор много знает и многое умеет. А читатель весьма высоко ценит эту писательскую осведомленность. Но собственного опыта ему было мало для создания этих залпом написанных повестей. Проблеме творческого гения человека, могуществу познания, торжеству интеллекта - вот чему посвящены фантастические повести "Роковые яйца" и "Собачье сердце", а несколько позже и пьеса "Адам и Ева". Персиков открывает неведомый до него луч, стимулирующий размножение, рост и необыкновенную жизнестойкость живых организмов. По словам его ассистента, он открыл что-то неслыханное, открыл луч жизни, герои Уэллса по сравнению с ним просто вздор. И не вина Персикова, что по ошибке невежд и бюрократов произошла катастрофа, повлекшая за собой неисчислимое количество жертв, гибель изобретения и самого изобретателя. Все это он, конечно, выдумал, но, описывая наружность и некоторые повадки профессора Персикова, Михаил Афанасьевич отталкивался от образа живого человека, моего родственника, о котором я уже говорила вам: Евгений Никитич Тарновский тоже был профессором, но в области, далекой от зоологии: он был статистик-криминалист. О его общей эрудиции я уже говорила. Ученый же в повести "Собачье сердце" - профессор-хирург Филипп Филиппович Преображенский, прообразом которого послужил дядя Михаила Афанасьевича - Николай Михайлович Покровский, родной брат матери писателя, Варвары Михайловны, так трогательно названной "Светлой королевой" в романе "Белая гвардия". Так вот, Николай Михайлович Покровский, врач-гинеколог, в прошлом ассистент знаменитого профессора Снегирева, жил на углу Пречистенки и Обухова переулка, за несколько домов от нашей "голубятни". Здесь же жил другой дядя Михаила Афанасьевича - милейший Михаил Михайлович, врач-терапевт… Кстати, брат Николай Афанасьевич тоже стал знаменитым врачом. Михаил Афанасьевич хорошо знал жизнь и характеры своих близких, особенно его заинтересовал как личность Николай Михайлович Покровский, вспыльчивый, непокладистый, но добрый и отходчивый. Он так и не узнал, что послужил прообразом гениального хирурга Преображенского, превратившего собаку в человека, сделав ей операцию на головном мозгу. Помните, ученый ошибся: он не учел законов наследственности и, пересаживая собаке гипофиз умершего человека, привил ей все пороки покойного… Из хорошего пса получился дрянной человек! И тогда хирург решается превратить созданного им человека опять в собаку. Операция описана просто потрясающе, не правда ли… А кстати, вы читали эту повесть?
- Конечно, пожалуй, эта повесть одна из лучших его сатирических произведений… Пожалуй, самые прекрасные страницы, когда бедный Борменталь всю ночь за коньяком уговаривал профессора сделать вторую операцию, с тем чтобы вернуть Шарикова, ставшего вором и пьяницей, в его первоначальное состояние дворового пса… И как переживает великий ученый, который пять лет сидел, "выковыривая придатки из мозгов", проделал огромную работу. "И вот теперь спрашивается - зачем? Чтобы в один прекрасный день милейшего пса превратить в такую мразь, что волосы дыбом встают…" Не ручаюсь за подлинность слов Преображенского, но смысл их таков…
Да, Преображенский сделал великое открытие, но кому оно нужно?
Здесь Любовь Евгеньевна встала, взяла книжку и стала читать.
- "…Вот, доктор, что получается, когда исследователь вместо того, чтобы идти параллельно и ощупью с природой, форсирует вопрос и приподымает завесу: на, получай Шарикова и ешь его с кашей.
- Филипп Филиппович, а если бы мозг Спинозы?
Да,- рявкнул Филипп Филиппович.- Да. Если только злосчастная собака не помрет у меня под ножом, а вы видели - какого сорта эта операция. Одним словом, я - Филипп Преображенский, ничего труднее не делал в своей жизни, можно привить гипофиз Спинозы или еще какого-нибудь такого лешего и соорудить из собаки чрезвычайно стоящего. Но на какого дьявола? - спрашивается. Объясните мне, пожалуйста, зачем нужно искусственно фабриковать Спиноз, когда любая баба может его родить когда угодно? Ведь родила же в Холмогорах мадам Ломоносова этого своего знаменитого…" ‹…›
***
‹…› В этот том вошло ‹…› "Собачье сердце", впервые напечатанное в журнале "Знамя" в шестом номере за 1987 год, но в списках ходившее по рукам очень давно. Один из таких списков я и принес однажды Е. С. Булгаковой, сказавшей: "Ничего не читайте, что ходит по рукам: много искажений". Так оно и получилось с изданием в "Знамени", а потом и во многих книжных изданиях, в том числе в издательствах "Художественная литература", "Советский писатель" и др.
Подлинным текстом "Собачьего сердца" сотрудники ОР РГБ считают текст, переданный для публикации в "Недра", где были напечатаны "Дьяволиада" и "Роковые яйца", и хранящийся в фонде Н. С. Клестова-Ангарского (ф. 9, к. 3, ед. хр. 214). И действительно, стоит сравнить этот текст с общеизвестным по многочисленным публикациям, как сразу заметишь существенную разницу.
В первой главе обнаружено 66 искажений, во второй - 68, в третьей - 88. Дотошные текстологи более точно подсчитают эти искажения и прокомментируют эти тексты. Здесь же мне хотелось бы обратить внимание читателей лишь на некоторые различия в текстах, меняющие порой даже смысл произведения .
Сначала вроде бы мелочи: "О, гляньте, гляньте на меня, я погибаю", подчеркнутого "гляньте" нет в общеизвестном тексте. Затем: "Вьюга в подворотне ревет мне отходную", а надо: "поет мне отходную", не просто "плеснул кипятком", а "плеснул в меня кипятком"; отсутствует фраза: "И если бы не грымза какая-то, что поет на лугу при луне - "милая Аида" - так что сердце падает, было бы отлично". В общеизвестном тексте читаем: "Все испытал, с судьбой своей мирюсь и если плачу сейчас, то только от физической боли и холода, потому что и дух мой еще не угас. Живуч собачий дух". А в подлинном тексте совсем другой смысл "собачьего монолога": "Все испытал, с судьбою своею мирюсь, и плачу сейчас не только от физической боли и холода, а потому что и дух мой уже угасает. Угасает собачий дух!" Оказывается, "Угасает собачий дух!", а не "Живуч собачий дух".
Перед тем как столкнуться с профессором, Шарик размышляет: "Куда пойду? У-у-у-у-у!.." В подлинном же тексте читаем: "Куда пойду? Битый, обваренный, оплеванный, куда же я пойду? У-у-у-у…"
Пропускаю десятки "мелочей": не Саблин, а Шаблин, не братья Голубизнеры, а братья Голубы и др. (см. ф. 9, с. 20 и 9).
Но вот уже посущественнее… Помните, уважаемые читатели, Швондер, поговорив по телефону со значительным лицом, кладет трубку, и в разговор вмешивается женщина, "волнуясь и загораясь румянцем", которая готова была доказать этому лицу, Петру Александровичу, что необходимо у профессора отобрать две комнаты. "Глаза женщины загорелись", а надо "сверкнули" (см. с. 23). Но это опять же "мелочи". А вот уже кое-что совсем другое… Помните, эта женщина предлагает профессору "взять несколько журналов в пользу детей Германии". Профессор отказывается взять эти журналы:
"Совершенное изумление выразилось на лицах, а женщина покрылась клюквенным налетом:
- Почему же вы отказываетесь?
- Не хочу.
- Вы не сочувствуете детям Германии?
- Сочувствую (так в общеизвестном тексте. "Равнодушен к ним" - так в подлиннике).
- Жалеете по полтиннику? (А нужно: "Жалеете отдать полтинник?").
…- Вы ненавистник пролетариата! - гордо сказала женщина" (а следует читать: "горячо сказала женщина") (см. ф. 9, с. 24).
Или вот еще: "Доктор Борменталь, статистика - ужасная вещь", а в подлиннике: "статистика - жестокая вещь", и совсем другой возникает смысл разговора. Или еще: "…отпер парадную дверь", а нужно: "переднюю дверь"…
Много искажений в записях доктора Борменталя, в латинских терминах, в профессиональных словах: "…в перерыве зрительных нервов собаки", а в подлиннике: "…в перекрестье зрительных нервов собаки".
Или: "Шариков выплеснул содержимое рюмки себе в глотку…", а в подлиннике просто: "Шариков выплеснул водку в глотку…"
Или: "…А почему не теперь?" В подлиннике: "- А почему же теперь?"
Словом, разночтений в публикуемых текстах множество, и предстоит кропотливая текстологическая работа: увы, пока канонических текстов нет.
"Собачье сердце" публикуется по рукописи, хранящейся в ОР РГБ, в фонде Ангарского, который на рукописи начертал: "Нельзя печатать". ‹…›
В и к т о р П е т е л и н