Позади, за воротами, мой цех. Прекрасны черные проходы между станками, искрящиеся от тончайших крупинок металла. Короткий перерыв. Подходит вторая смена. Уходит первая, лица уходящих смуглы от металлической пыли и похожи на классические изваяния. Желтоватое, с атласным отливом, масло струится в станки; рабочие свободным и легким движением направляют масленки. Скоро станки двинутся вперед и отовсюду к выходу устремятся части мотора, еще теплые от быстрого бега станка и от человеческих рук, которые держали их, пусть это и продолжалось одно мгновение. Детали то сине-алые, то серебристо-оранжевого оттенка, то самого яркого и чистого красного, того, который называют багряным. Последний и необычайно могучий тип мотора "АГ-421", выпускаемый сейчас нами, создается из различных металлов. Эти разноцветные и разнообразные детали возбуждают любопытство, всем хочется посмотреть, как будут собирать мотор.
А его уже собирают, в соседнем цеху. Мотор медленно, еще с заминками, идет по конвейеру, и сборщики с радостными улыбками смотрят на него. Такая сила, такая могучая и верная сила! Как ей не возбудить усердия к работе и улыбок радости? Мотор в начале сборки цвета золотистой охры, затем металл переходит в лимонные оттенки, а позже густеет и делается совсем фиолетовым. От волнения губы у нас словно пообветрились, болят, и каждый из нас шепчет про себя: "Доброе дело, доброе дело! Докончим это доброе дело – и будет спокойна совесть".
С добрым сердцем смотрю я на весеннюю землю нашего заводского двора, темную мокрую землю. Несколько грачей, исхудавших за зиму, пооскобленных голодом, осматривали мусорную яму возле стены цеха: банки из-под американских консервов, какие-то масляные тряпки, обрезки резины… Под весенним солнцем мусор этот и эти грачи были очень живописны. "Тяжело в такие минуты думать о смерти", – говорил я сам себе, глядя на подходившего к воротам Николая Михалыча.
Прост наш Николай Михалыч. Способствует, правда, тому и внешность его, внешность, столь невзрачная и обыкновенная, да и одет он в столь немудрые брюки из бурого сукна, что часто Николая Михалыча путали с другими. В трамвае или метро незнакомые спрашивали: "Вы не такой-то будете?" – да еще и обижались, если он отнекивался. Впрочем, что случайные встречи! Известный художник П., обладатель драгоценной и меткой руки, приехал когда-то давно, к нам в цех зарисовывать ударников. Мы тогда впервые в нашей стране осваивали производство авиационных моторов и были знамениты даже больше, чем сейчас. Долго всматривался П. в Николая Михалыча, ходил вокруг да около и, наконец, не найдя ничего характерного, сказал с досадой: "Э, батенька, да вы отуманщик какой-то!" Разумеется, при усилии воображения (да еще теперь, когда известна история с "пасмурным листом") вы обнаружите в словах знаменитого художника намек на нечто нами не уловленное, и это нечто теперь внесут в анналы нашего завода, но, думаю, будет ближе к истине сказать, что и художнику внешность Николая Михалыча показалась чересчур незначительной и простой.
Я подошел к Николаю Михалычу и крепко пожал ему руку. Он посмотрел на меня серыми, простыми и, казалось, невидящими мир глазами. Я заговорил. Я отметил его заслуги, достоинства его сына-героя, напомнив, что родина-мать не забывает и не забудет заслуг людей, павших в битве, как и тех, кто работает самоотверженно в тылу. Николай Михалыч посмотрел на меня своими серыми, простыми глазами и сказал в ответ на мои слова:
– Спасибо. – А затем добавил: – В трамвае-то тоже весна, да, вишь, душная. Голова разболелась, поощряя беспорядки. Ну да, прошелся от остановки да через двор и поосвежился. Вроде теперь прошло.
Это у него поговорочка такая: "Поощряя беспорядки". Он ее сует куда попало, так что иногда получается довольно забавно.
В нашем цеху станок Николая Михалыча самый старый, едва ли не погодок ему, Станок он всегда ремонтирует единолично, бормоча: "Кому охота, поощряя беспорядки, помогать первенцу отечественного станкостроения?" И верно, в станке много лишнего, недодуманного, и дознаться до всех его пороков не каждому дано. И.все же станок, как правило, дает 185 процентов нормы. Мы иногда шутя говорим Николаю Михалычу: "Почему не 200? Дотянул бы!" А он уклончиво: "Что ни на есть лучшая норма". И в этом я тоже, вижу его простоту и склонность к рутине. Ну что ж, хочет стоять на своих 185 процентах – пусть стоит. От каждого по его способностям…
Николай Михалыч бегло осмотрел станок, инструменты и достал самодельный портсигар, вырезанный перочинным ножом из липы. Скрутив папироску, он пошел было в курилку, но остановился против соседа, смазывавшего свой станок, и сказал:
– А ты, небось, Миша, подумал: вот Николай Михалыч должок принес? В понедельник обещал. А он опять за деньгами! Сильно ломила нога всю ночь, еле отогрел к утру. А пришел в цех – мерзну. Сказывал, в окна дует, оттого, а им, инженерам, что? Они в кабинете. Фанеру, говорят, поощряя беспорядки, через не делю! А я – простужайся? Вот и хочу, поощряя беспорядки, валенки подшить. Ей-богу, Миша, надену, смейсь – не смейсь. Так Как ты, Миша, поощряя беспорядки, дашь мне на подшивку? Уж заодно и верну.
Покоробила меня эта "подшивка". Я, признаться, подумал: "Что это? Душевная пустота? Убили сына, а он крутит папироску да бубнит о фанере и подшивке валенок". Между тем он повернулся ко мне и сказал:
– Всю ночь ломит да ломит ногу. Я и припарки, я и компрессы, поощряя беспорядки, – ломит. Растет у меня на окошке яблонька такая, "пасмурный лист" прозывается. От боли в голову накатило: "А не пожевать ли того пасмурного листочка, може, поощряя беспорядки, пройдет?" Да жалко мне ее. Полтора десятка листков выпустила… – Помолчав, он добавил: – А тут на дворе ка-ак зашумят! Думаю: аль ветер, буря? Спустился со своего четвертого этажа на двор, поощряя беспорядки. Гляжу: какое ветер, это из трубы выкинуло! Завтра утром пойду в райсовет: надо нашего управдома пожурить, чего трубы не чистит. Далеко ли так, поощряя беспорядки, и до пожара?
Листки яблони, ломота в ногах, шум ветра, выкинуло из трубы. "Что за мелочность, что за простота! – думал я, осуждая его слова. – Стоим мы над такой стремниной, на такой стреже, под таким сокрушительным натиском бури, что дух захватывает: а он – из трубы выкинуло, сажа загорелась". А дальше началась уже совершенная бестолочь. Вдруг он заговорил:
– Почемуй-то, Миша, поощряя беспорядки, когда идешь обедать в заводскую столовую, над головой, в небе висит облако? Такое оно, поощряя беспорядки, ржаво-бурое и такое, брат, вроде розетки. Заметил? Вот тебе и пойми! Облако. Ржаво-бурое, розетковидное. Да еще и каждый день на небосклоне, когда идешь в заводскую столовую! Огорченно я отошел от Николая Михалыча. Но утешить его хотелось, и, хотя хлопоты подобного рода не входили в мои обязанности, я побывал на складе, добыл фанеры и приказал заделать окна, в которые дуло.
Когда смена окончилась, Николай Михалыч пришел ко мне. Он сказал ласково:
– За фанеру-то, поощряя беспорядки, спасибо, – И помолчал, смущенно переминаясь с ноги на ногу. – Я тебя, поощряя беспорядки, вечером-то не обидел?
– Да что вы, Николай Михалыч, чем вы меня могли обидеть? Боюсь, что я вас обидел, не передал по-настоящему своих чувств.
– Передал, – вдруг мягко-мягко сказал он, и тогда мне сразу стало ясно, что это не такой уж простой человек, как я думал о нем. А он продолжал: – Я понимаю. Мелкий порох взрывчатее крупного. Так и человек, когда молчит, и слов не подберет. Ты меня, инженер, одним твоим вздохом купил…
Он посмотрел мне в глаза своим серым взглядом. Глаза его опухли и позалились от ночных дум и напряженного труда. Он проговорил:
– Сказал ты: "Николай Михалыч" – и вздохнул. А почудилось мне, что ты меж моим именем и вздохом сыночка моего, покойного, увидал. И я его увидал! Так мы все втроем и встретились… – И, опять помолчав, он добавил: – Говорил я тебе про листья одни, про яблоню "пасмурный лист". Жевать будто тот лист хотел… пустяки это… Что я, корова, травой утешусь? Посмотреть через тот лист хотел. Еще раз…
Я не понял его:
– Простите, Николай Михалыч, куда посмотреть?
– А куда смотрел тогда, недели две назад, как про отца-то моего приезжий с Украины сказал.
– Вы смотрели из сада?
– Зачем из сада? Из своего окна смотрел.
– Еще раз простите, Николай Михалыч. Вы смотрели из окна, через яблоню? Яблоня растет у вас перед окном?
– Зачем, поощряя беспорядок, под окном? У меня на окне растет.
Тем временем мы вышли из цеха. Пересекли двор и направились к трамвайной остановке. Мы проходили по небольшой аллейке из молодых лип. Липки уже распустили свои листья, влажные, словно подмокшие. Николай Михалыч наклонил одну ветку себе под шею и сказал:
– Вот так и взглянул. Как он, приезжий-то с Украины, ушел, сказавши про отца, я и взглянул. Ну, а вчера еще хотел повторить взгляд-то свой.
– Простите, что настаиваю, Николай Михалыч. Вы говорите, "взглянул", и говорите это многозначительно. Должно быть, вы увидали тогда, две недели назад, что-то необыкновенное?..
– Сражение при "пенсиве" увидал, – сказал Николай Михалыч.
Я так и замер посреди аллейки.
– Простите, простите, Николай Михалыч! Сражение при "пенсиве"? Что-то я не слышал о таком сражении. Да и пенсив, насколько помню, слово не то французское, не то английское, не то обеих стран вместе, и значит оно – задумчивый…
– Али пасмурный?
– Или пасмурный. И так толкуют. Но при чем же тут сражение и как оно может происходить при "пенсиве"?