И сразу запылал, понизив голос, заговорил возбужденно:
- В гору, брат, лезем! Ух как в гору! Оборот растет неоглядно. Кредит, какой хочу, дают. Вот бы теперь твово деда сюда да в это бы дело, в самое пекло! Доволен был бы старик!
И, хвастаясь немного, начал рассказывать, что сделал, что захватил.
- Сам Евстигней Осипович в гости приезжал. Намедни гляжу в окно, парой катит вороных. "Домой, надо быть, катит", - думаю. Вдруг у нашего крыльца - стоп. Бежит, бежит вверх. "А, Иван Михайлович, дружище!" Вот, брат, как пошло! Это что, по-твоему? Сам городской голова, богач, знавал ты в городу у нас такого?
Он опять замахал руками. Виктор знал эту слабость отца: шумно похвастаться.
- Скоро на всю Волгу загремим. Дед в лаптях ходил, а вот внук-то высшие науки кончает. Хе-хе! Да работяга-то какой - в деда весь: домой не захотел ехать, чтобы не отстать от ученья. И мало того - высшие науки, еще миллионер будет. Сам себе голова. А то иного смотришь - высшие науки у него, инженер там, агроном, а за полтораста целковых продается. Мы не таковские!
Виктор смотрел на отца, улыбаючись. А тот бурлил шумно, смеялся одними глазами, плутовски подмигивал и самодовольно, широкой лапищей поглаживал смоляную бороду, сам губастый, тяжелый, похожий на мельничный жернов.
- Нас голой рукой не бери. Намедни Василий Севастьяныч - тоже в гости.
- Какой Василий Севастьяныч?
- Аль забыл? Зеленов.
Виктор вспыхнул, нахмурился.
- Ну?
- Ну и вот, приехал. Гордец был. Держался со мной на манер царя. А теперь в дружки-приятели лезет. Каждый день в "Бирже" чай с ним пьем. Все об тебе расспрашивает: как ты да что жа ты. Про свою Лизавету намекает. Тоже по высшим наукам пошла. В Питер поехала. "Мы, говорит, с дьячками учились, а детям профессоров подавай!" Это Василий-то Севастьянович! И все чего-то намекает… Ой, метит куда-то, мошенник! Ты, Витька, не знаешь, куда он метит?
Спросил наивно, сделал простоватое лицо и открыл рот на манер буквы "о". В глазах бегали бесенята. Виктор сердито подумал:
"Сам ты метишь!"
- А, Витя, не знаешь, куда метит?
Виктор стал малиновым.
- Не знаю.
- Я тоже не знаю, - наивно сказал Иван Михайлович, - а только говорит: "Хорошо, говорит, капитал прибавить к капиталу, одну умную голову к другой". Ведь он свою Лизутку умницей считает. Чудак такой!.. Да ты что краснеешь? Не красней, дело житейское. Мало ли что люди болтают по глупости? А впрочем, поглядел я намедни на эту Лизутку. Она не как ты: приехала на праздники домой. Ну, я тебе скажу: не девка - малина. Тушная такая…
Иван Михайлович сделал руки крыльями и помахал ими вокруг своих бедер.
- Дородной бабой будет. За первый сорт.
- Ну, будет, папа! Нашел о чем говорить!
- Ай еще не люба? Ну, это, знамо, дело твое. А може, другую подсмотрел? Ты мне скажи, если такой случай. Мы не чужие. Поговорить можем.
- Дело еще впереди.
- Ну-ну-ну, уж и сердишься! Экой ты, Витька, репей! Чуть что - сразу брови насупишь! Я ведь так только говорю. Зеленовы, брат, тоже в миллионах ходят. Тут, брат, пахнет такой просторной дорогой, что по всей России ее прокладывай. Маленький капитал - и прибыль маленькая. А большой капитал - прибыль большая. Больше денег, больше работы. Нечего бога гневить: у нас жить еще можно. У нас вот какая страна: работай - и будешь богат, деньги хоть лопатой греби. Как ваши профессора про это говорят?
- Они тоже этого мнения. Россия - страна величайших возможностей.
- Что? Что? Как ты сказал? Величайших возможностей? Вот это самое. Намедни я с Эдуардушкой разговорился, с пивником-то нашим. "Как, - спрашиваю, - у вас в Европах?" Куда, брат, до нас! Там капиталу тесно, как курице в клетушке. А у нас - пустыня. Куда хошь, едешь. Куда хошь, идешь. Ломи, бери, работай!
Он поднял волосатый кулак, стукнул им по столу, так, что вскрикнула посуда и качнулся самовар.
- Р-работай!
Виктор захохотал, откинулся на спинку кресла. Отец поглядел на него с удивлением, потом и сам улыбнулся конфузливо.
- Эк я, будто дома, расходился! Ну ничего. Мы, Андроновы, шумный народ. Сами себе головы.
Положительно, отец нравился Виктору своим отрывистым говором, каким говорят энергичные люди… вот будто рубил непобедимой уверенностью.
- А нельзя ли мне с твоим Лиховым увидеться? Смутил он тебя: слова громкие выпускает, и ты за ним тоже громко заговорил, а настоящего дела я еще не чувствую. Надо бы мне самому с ним поговорить.
- Отчего же? Это, я думаю, можно, - сказал Виктор и сразу спохватился: ему представилось, как шумный, грубовато-фамильярный отец будет говорить с изысканным, вежливым профессором. Это будет очень несуразно.
- Хотя, папа, профессор очень занят. У него нет и часа свободного.
- Ну, занят! Не всегда же он занят. А потом - заплатить можно. Я к нему иду за советом, как к доктору. За совет всегда платят.
- Нет. Это невозможно! - решительно сказал Виктор. - Повидаться - это еще туда-сюда, а платить за советы будет просто оскорблением.
- Ну, верхолет! Много ты понимаешь! Ну-ка, где он живет? Как его зовут-то? Давай-ка чернил, бумаги, я сам напишу ему записку.
- Да что ты напишешь?
- Это дело мое. Аль контролировать отца хочешь? Давай бумагу-то. Как его надо именовать: "ваше превосходительство"?
- Папа, ведь это будет неудобно.
- Почему неудобно? Я уж знаю: тебе стыдно за отца. А я все-таки пойду к нему. Не бойся, я не скажу ему, что у меня сын студент, который стыдится отца.
- Ну, папа!..
- Не скажу. Я с ним с глазу на глаз. Я думаю: он умный человек. А умный умного всегда поймет. Церемонятся да важничают только дураки.
Отец писал долго, с трудом. Виктору очень хотелось посмотреть, что он написал, поправить, но он боялся обидеть отца. Позвали горничную, отправили письмо с ней, и, к удивлению Виктора, ответ пришел быстро: профессор приглашал Ивана Михайловича на завтра, в три часа.
В назначенный час Иван Михайлович отправился к Лихову. Он оделся со всей парадностью, как ее понимал. Кафтан-сорокосборка ниже колен, сапоги бутылками, насветленные до блеска, мощный суконный картуз с блестящим козырьком, волосы причесал рядком, в руках палка с серебряным набалдашником. И рядом Виктор - щеголеватый студент, подтянутый, стройный. Виктор проводил отца до парадной двери и остался ждать. Он думал: отец вернется минут через двадцать. О чем говорить? Но прошло полчаса, час, полтора. Виктору надоело шагать взад-вперед по аллее, откуда был виден вход в профессорскую квартиру, он удивлялся, откуда мог вырасти такой долгий разговор у профессора с Иваном Михайловичем, совсем необразованным человеком? Конечно, Виктор знал, что его отец умен. Но умен по-особенному, как-то практически, он не умеет говорить связно: все у него буря и крик. Неужели он кричит в профессорском кабинете?
Виктор вынул часы, посмотрел. Ого, уже шестой час! Виктор устал, продрог, а отца все нет. "Может быть, он как-нибудь прошел мимо? Не через заднее ли крыльцо ушел? А-а, наконец-то!" Он торопливо зашагал к отцу. Отец снял фуражку и красным платком вытер лоб. Виктор смотрел на него с напряженным любопытством.
- Ну, что?
В первый момент ему показалось, что отец полупьян: так блестели у него глаза и такая пьяная улыбка застыла на лице.
- Ну, брат, человек! Это вот человек! - сказал отец с полным восторгом.
- О чем говорили-то?
- Обо всем говорили. То есть он меня, как мешок, вытряс и каждое семечко перебрал. После до передней провожал. "Спасибо, говорит, что пришли. Еще заходите, когда в Москву наведаетесь". Велел письма писать. "Вы, говорит, подтверждаете мою теорию…"
- Какую теорию?
- Видишь ли, он думает, что Россия перемещается в наши края. "Идет, говорит, Россия к Аральскому морю, в Туркестан. Ваше Поволжье - ближайший этап". И пошел, и пошел. Все расспрашивал, как мужики селятся у нас, какие, из каких губерний, да как мы устраиваем свои хутора. Про дедушку расспрашивал, про Зеленова. "Вы, говорит, пи…" Какое-то слово…
- Пионеры?
- Вот-вот! Пионеры. "Вы первые застрельщики, которых Россия посылает на борьбу с пустыней". А? Застрельщики! Это мы-то! Вот, брат! "Вы, говорит, первые насадители культуры. За вашими краями блестящее будущее…" На-са-ди-те-ли! Такое говорил, аж у меня голова кругом пошла! Правда ли, нет ли, будто возле Аральского моря земля больно плодородна? Будто в десять лет дерева там вырастают такие, что в других местах и в сорок лет не вырастишь? А я ему и говорю: "Воды там нет". - "Воду, говорит, легко добыть. Можно из земли взять или из реки Оби каналом пропрудить".
Отец вдруг остановился и спросил шепотом:
- А он, по-твоему, не того… не сумасшедший?
Виктор расхохотался.
- Что ты, папа!
- Да чудно очень. Из Сибири воду к нам в степь. Кто такое скажет? Велел овраги перепружать. В каждом овраге по плотине велел устроить. "Вы, говорит, обогатите и край, и себя".
И опять остановился.