После смерти отца Люся в школу ходила редко, никак не могла оправиться. Пришла она в себя только к началу февраля следующего года. От чего так запомнился этот месяц? Да от того, что идущая на поправку мама Нели, скоропостижно скончалась. За месяц до смерти мамы дядя нашел деревенскую девчонку Анюту лет шестнадцати. Она жила у родственников в подвале Нелиного дома. Девушка поставила одно условие – дежурство будет проходить раз в неделю, только по четвергам. За это она должна получать питание. Дежуря вечерами возле мамы, отпускала Нелю в кинотеатр с Лихаревой. Еще до появления Анюты, после долгого перерыва, Неле однажды удалось вытащить Люсю на просмотр нового фильма. Потом эти вечера Люся назвала "кино по четвергам". Может быть, те походы в кино запомнились Неле еще и потому, что ее очень часто не пропускали. На входе всегда обращали внимание на ее детскую внешность. Как – то девочки пошли в очередной четверг на трофейный фильм, на который детей до шестнадцати лет не пропускали. Лихарева, отличавшаяся рослостью, уже имела паспорт, так как была на полгода старше подруги. Неля же, щупленькая, плюгавенькая по сравнению с Люсей выглядела маленьким недомерком, которые обычно вьются возле старших ребят.
Итак, они оказались на входе в кинотеатр, Нелю не пропускают. Говорят, что детям здесь нечего делать, надо спать. Тут Лихарева вытаскивает свой паспорт и говорит, что Нелин забыт дома. И для пущей убедительности вытаскивает еще и фотографию их класса, где они сняты рядом. И их пустили. Люськина склонность всегда ходить с какими-то фотографиями, не раз выручала ее. Вероятно, когда еще в детстве она поняла, что люди непременно должны кого-то или чего-то бояться, так же хорошо усвоила, что фото является документом, которому веры больше, чем словам. Вероятно, от этого любое право в стране должно обязательно подтверждаться хотя бы маленькой "бумажкой". Отказать Люсе в знании психологии никак было нельзя.
Но в приближающийся четверг пойти в кино, им было не суждено. В ночь на четверг Неля услышала какие-то хрипы, идущие с бабушкиной постели, на которой теперь спала мама. Когда дядя жил вместе со всей семьей, то для мамы на ночь разбиралась раскладушка, а Неля спала вместе с бабушкой. Вполне возможно, что это обстоятельство стало решающим поводом для переселения дяди в свою комнату за полгода до смерти бабушки. Не оставлять же девчонку в одной постели с раковой больной!
Так вот хрипы то нарастали, то утихали. Неля окликнула маму, она не отзывалась. Тогда девочка встала, зажгла свет и увидела свою маму, в груди которой что-то клокотало. Она начала трясти маму за плечо, но та смотреть на Нелю, хотя глаза ее были открыты, не хотела. Намочив зачем-то полотенце, Неля положила ей на лоб. Затем позвонила в скорую помощь, она бы и дяде позвонила, но у него дома не было телефона. Когда дозвонилась до скорой помощи, то на вопрос "что с больной?", – почему-то ответила:
– Мне пятнадцать лет.
– Что с больной? – повторили вопрос. Она не нашла ничего лучшего как сказать, что мама умирает, что ей страшно. – Она хрипит.
– Что у нее болит? – в третий раз спросила дежурная. – Сколько лет больной?
Для большей убедительности девочка, чтобы показать свою осведомленность, знание болезни, коротко произнесла.
– Инсульт болит. Сорок семь лет.
– Что? Что? – не поняли на другом конце провода.
– Она после инсульта, поправлялась. А тут опять…
Где же можно найти более придурочную, чем она. Вместо того, чтобы четко отвечать на вопросы, говорила обо всем, кроме происходящего. Полотенце почти сползло с маминого лба, а Неля все не могла остановиться, продолжая говорить, что ей страшно, что мама уже полгода с инсультом. Наконец, дежурная прервала ее.
– Мы, скорее всего, не поможем ей. Зря придется гонять машину. Если будет свободная, пришлю.
Неля разревелась прямо в трубку.
– Я боюсь, я боюсь. Я одна, Никого нет.
Что подействовало на дежурную: то ли рыдания Нели, то ли слова, но через час приехала женщина-врач. Подойдя к маме, она пощупала пульс и тут же позвонила в диспетчерскую, спрашивая новый адрес.
– По-моему мнению, еще один инсульт, – проговорила она, видимо отвечая на вопрос. – Нет. Безнадежно. Думаю, к утру не доживет. Крепись девочка, – только промолвила врач, закончив разговор по телефону. Она погладила Нелю по голове, а та схватила ее руку и боялась отпустить. Врач постояла так минуты две, потом высвободив свои пальцы, грустно взглянув на маму, скрылась в тамбуре. Неля даже не закрыла за ней дверь на огромный крюк, на который обычно они запирали дверь.
Она сидела возле телефона, боясь пошевелиться, вожделенно всматриваясь в него. Все надеялась, что еще раз позвонит эта 03 и скажет, что врачиха ошиблась, что она спешила по другому адресу, поэтому-то и сказала, что мама безнадежна. А сейчас, мол, освободилась, приедет, сделает укол, после которого мама будет нормально дышать.
Сколько Неля так сидела, неизвестно, но пришла в себя от внезапно наступившей тишины. Оглянулась на маму. Яркий румянец заливал ее черты, кожа натянулась, полные губы слегка приподнялись. Она чему-то мягко улыбалась. До чего же мама была красива. Светлые глаза оттенялись короткой стрижкой седых волос. Никогда Неля не видела ее такой красивой, как в это мгновение. Потом посмотрела на ее глаза. Пустота и холодность исходила от них. Наклонилась к маминой груди, приставила свое ухо. Ничто не откликнулось. Как же страшно. Дрожа, положила пальцы на лоб, а потом осторожно, еле-еле двигая ими вниз, коснулась век. Неля не заметила, как закрыла ей глаза.
Часы показывали без четверти пять утра. Сев рядом с мамой на стул, Неля схватила ее повисшую руку. Сколько так просидела не помнила, только, когда позвонила Лихаревой, то услышала недовольное "Сашенькино" "Алле!" Неля стояла и, глубоко дыша в трубку, молчала. Мама Люси продолжала алекать, ворча, что нет и шести, а кого-то надоумило звонить. Неля, видно, дышала неестественно, дико, с какими-то надрывами, потому что, сколько не пыталась, не могла сказать и слова. Наконец, из нее выдавился единственный слог: "Те…" рыдания били ее хрупкое тельце.
– Нелька, что случилось? Что случилось? Нелька!.. – кричала Сашенька на всю квартиру. Нелю продолжало колотить. Ни слова не вымолвив, она положила трубку на рычаг.
Минут через двадцать она услышала резкий стук в окно.
– Открыто, – крикнула Неля.
Влетев в комнату, Сашенька тут же скинула свою котиковую шубку на диван и бросилась к маме на грудь. Стоя на коленях, начала осыпать ее лицо поцелуями.
Фейгеле, Фейгеле, Фейгочка, – причитала она. Вот и встретились, ни от кого, не таясь.
Неля, ничего не понимая, ведь маму звали Фаина, и так было записано в ее паспорте, глядела то на уходящую от нее маму, тихи и безмятежны были ее черты, то на уткнувшуюся в мамину руку, рыдающую тридцатишестилетнюю Сашеньку. Отрыдав, она взяла из шкафа чистую простынь и накрыла ею умершую маму. Через день маму похоронили и Сашенька забрала Нелю к себе, поселив их с Люсей в ту самую комнату для прислуги. Наверно, прошло месяца два, когда Неля спросила Сашеньку: "откуда она знает маму и почему назвала ее Фейгеле?" Услышала невероятное.
Оказалось, что той еврейской семьей, спасшей курносую, конопатую шестнадцатилетнюю девчонку из приволжских степей, были бабушка и мама Нели. Как Сашенька дошла до них – она не помнила, но только нашли ее лежащую в буквальном смысле слова под забором голодную и изможденную. Так и прибилась она к ним на долгие годы.
– Настоящее имя твоей мамы было Фейга, а все ее звали Фейгеле. Это она уже потом переделала на Фаину, чтобы было не так "броско", – рассказывала Люсина мама. – Дядя в то время жил в Москве и учился в том же институте, что и Георгий Николаевич, который уже оканчивал последний курс обучения. После окончания института Лихарев сначала попал в армию, а оттуда его порекомендовали в НКВД.
Сашенька, живя вместе с бабушкой и мамой, стала почти членом семьи. Ту-то с ней и познакомился будущий генерал, приехав с дядей в отпуск, попить домашней "горилки", которую хорошо умели делать в тех местах, где до войны жила бабушка. Это потом Лихарев порекомендовал дядю на работу в органы и уж к середине тридцатых женился на Сашеньке, если Люся родилась летом тридцать седьмого. Да и Нелина мама в то же время влюбилась в Нелиного отца.
Все шло вроде бы нормально в отношениях двух семей. Георгий Николаевич продвигался в чинах, и дядя дорос до звания капитана. Его должны были произвести в майоры, но наступили времена, когда о своем знакомстве они не только никого не оповещали, но и старались не думать. И Георгий Николаевич, сколько мог, держал дядю в органах. И тот ушел оттуда одним из последних евреев.
Но другое дело – Сашенька. Она была так привязана к маме, что никак не хотела терять с нею связь. Ни Лихарев, ни дядя, ни бабушка, ни уж тем более Неля и Люся, не знали, что они тайно встречались. Словно, случайно попадали на один и тот же спектакль, благо генерал также был занят вечерами и ночами, как и дядя, Люся оставалась с домработницей еще тогда жившей у них. Несколько раз они приходили на родительские собрания, на которых Нелю ругали не только за низкую успеваемость, но и за хулиганство. Так что Сашенька была в курсе жизни Нелиной семьи. Получался детектив. Но они не могли подвергать опасности семью Лихарева, чтобы тех, ни в чем не заподозрили. Может – быть поэтому еще Сашеньку и устраивало, что о Неле идет плохая молва, что она "оторва" и уличная хулиганка. Сашенька, мол, совершала доброе дело: позволяла своей дочери наставлять на путь истинный эту заблудшую овцу, коей Неля, наверное, была для окружающих.