– Сегодня, – начал он, – я узнал, что жену тоже пригласили. Я думал, мы будем tête-à-tête… Понимаете, я часто встречался с мисс Джобсон, в интересах дела. Я надеялся, что сегодня мы окончательно договоримся.
– Обычно, – сухо заметил Бинго, – это поручают редактору.
– Да-да, но… да, конечно. Понимаете, чтобы было вернее, я решил…
– Немного поднажать?
– Вот именно. Именно. Цель, знаете ли, оправдывает средства. "Малыш" – на распутье. Заполучим Беллу Мэй Джобсон – все, победа. Уплывет к другим издателям – вообще не сможем оправиться. Я приложил все силы…
– Вот как?
– Да-да. Буквально все.
Бинго поджал губы.
– Не буду судить вас, – сказал он, – но это попахивает… чем-то французским. Вы ее целовали?
Перкис дернулся.
– Что вы, что вы, что вы, что вы! – вскричал он. – Ни в коем случае. Я вел себя совершенно прилично, она – с девичьим достоинством. Мы ходили в Британский музей, в театр (на утреннее представление), в Национальную галерею. Видя, что она поддается…
Голос его пресекся. Обретя его вновь, он спросил напитков, подкрепился и закончил фразу:
– …я отдал ей собачку.
– Что?!
– Собачку. Понимаете, она у нас была, и та ей очень понравилась. Сегодня, с утра пораньше, я вынес ее в шляпной коробке и принес сюда. Через десять минут мисс Джобсон подписала контракт, а еще через час решила пригласить и жену. Она позвонила, я кинулся сюда, чтобы забрать животное – и не застал его, они гуляют. Войдите в мое положение, мистер Литтл! – Он задрожал. – Ах, что мы теряем время! Мы тут сидим, а она едет… Станьте у дверей! Мистер Литтл!
Бинго холодно посмотрел на него.
– Хорошо, я встану, но на каких условиях? – спросил он. – Почему я вообще должен вам помогать? Конечно, я мог бы удержать миссис Перкис, но зачем, зачем? В конце этой недели мы с вами расстанемся. Вот если бы я у вас работал…
– Вы работаете! Работаете!
– …и больше получал…
– Вдвое больше! Вдвое!
Бинго подумал.
– М-да, – заметил он. – И вы не будете вмешиваться в "Дядю Джо"?
– Ни в коей мере! Полная свобода.
– Что ж, тогда – успокойтесь. Миссис Перкис сюда не войдет.
– Вы гарантируете?
– Гарантирую. Зайдем к портье, составим новый контракт – и я к вашим услугам.
© Перевод. Н.Л. Трауберг, наследники, 2011.
Мой малыш
Трутни спорили о том, имел ли Бинго нравственное право притащить своего младенца в клуб и поить его молоком прямо в курилке. Трутень с темными кругами под моноклем и под невооруженным глазом полагал, что после тяжелой ночи такие зрелища опасны. Другой, помилосердней, возразил, что Литтлу-сыну все равно придется когда-то вступать в клуб и лучше его подготовить. Третий считал, что надо предупреждать заранее, ручаясь при этом за сохранность шляп, пальто и зонтиков.
– Очень уж у него подозрительный вид, – пояснил он. – Что называется, преступная внешность. Вылитый Эдвард Робинсон.
Четвертый Трутень, всегда все знавший, сумел пролить свет на эту тайну.
– Да, – сказал он, – Алджернон Обри – не подарок, но Бинго уверяет, что он совершенно безопасен. Визит в наш клуб – знак благодарности. Если бы не этот младенец, еще одна семейная драма буквально потрясла бы мир.
Когда брак Бинго Литтла с Рози М. Бэнкс был благословлен потомством и Алджернон Обри появился на лондонской сцене, отец его (сказал Трутень) откликнулся так, как откликнулись бы и вы. Знакомясь с младенцем, он произнес: "Ой" – и долго не мог прийти в себя.
Отеческая любовь продержалась лишь потому, что у Бинго было изображение его самого в том же возрасте, и выглядел он примерно как разбитое яйцо. Отсюда он вывел, что и такой ребенок может постепенно превратиться в изящного бульвардье с тонкими чертами лица.
Тем не менее, обнаружив, что в очередных бегах участвует лошадь по кличке Страшила, он с горя поставил на нее десять фунтов. Склонный к суеверию, он подумал, не для того ли послан в мир этот младенец.
Лошадь проиграла. Десятка, брошенная к ее копытам, была последней, а это означало, что надо месяц обходиться без коктейлей, сигарет и всех тех излишеств, которые тонкой натуре важнее, чем хлеб насущный.
Просить у жены не стоило. Уезжая на курорт, где мать принимала морские ванны, Рози недвусмысленно приказала на бегах не играть. Значит, деньги следовало добыть из другого источника. Как всегда в таких случаях, мысли злосчастного мужа обратились к Пуффи Проссеру. Тот был прижимист, но с недавних пор как-то подобрел. Заглянув в ту комнату, где Трутни писали письма, Бинго увидел, что домашний миллионер слагает стихи. Во всяком случае, он спросил, что рифмуется со словами "синие глаза", и поговорил о радостях семейной жизни.
Отсюда Бинго вывел, что его настигла любовь, а влюбленные добры. Он смело пошел к нему на Парк-Лейн и встретил его у самого дома.
– Привет! – сказал он. – Пип-пип! Ты не смог бы…
Опыт единственного Трутня, обладавшего деньгами, наделил Пуффи шестым чувством. Можно предположить, что он обрел дар провидения. Не дожидаясь конца фразы, он отскочил, словно антилопа, почуявшая тигра, а там – помахал рукою из такси.
Услышав, что несчастный богач сказал шоферу: "В "Савой", Бинго пошел туда же и застал там Пуффи с барышней. Она оказалась знакомой, что дало возможность подсесть к их столику.
Сперва Бинго не заметил, но позже ощутил, что Пуффи обошелся бы и без него. Царила, скажем так, напряженность. Нет, сам он болтал, и девица болтала, а вот Пуффи был какой-то скованный, рассеянный, мрачный. Он ерзал на стуле и барабанил пальцами по столу.
После кофе девица сообщила, что спешит на вокзал, поскольку едет к кому-то в Кент, а Пуффи повеселел, заметив при этом, что охотно ее проводит. Но Бинго не бросил его и, когда поезд ушел, сказал ему:
– Вот что, Пуффи! Ты мне не поможешь…
Еще не окончив этой речи, он заметил, что у миллионера нехорошо блестят глаза.
– Тебе? – спросил тот. – Интересно, чем? Что тебе надо, мой пластырь? Чего ты хочешь, пиявка?
– Десятку не дашь?
– Нет.
– Ты бы меня спас!
– Именно. А я тебя спасать не хочу. В виде трупа ты мне нравишься больше. Ах, как бы я на нем поплясал!
Бинго удивился:
– Поплясал?
– Да.
У Бинго тоже была гордость.
– Ну что ж, – заметил он. – Тогда – пип-пип.
Пуффи кликнул такси, и Бинго вернулся к себе в Уимблдон. Вскоре его позвали к телефону. Звонил все тот же Пуффи.
– Помнишь, – осведомился тот, – я говорил, что поплясал бы на твоем трупе?
– Помню.
– Так вот, я подумал…
Бинго понял все. Лучшая, высшая часть души снова одержала победу, миллионера терзает совесть. Он собрался сказать: "Да ладно, ладно!" – когда услышал:
– …и решил, что надо прибавить: "В альпийских ботинках". Пока.
Мрачный, сломленный человек повесил трубку и пошел пить чай, но тот обратился в полынь, а булочки – в пепел. Когда он думал о том, не прибегнуть ли к крайнему средству – не попросить ли денег у жены, принесли вечернюю почту. Он вскрыл конверт. Оттуда выпали десять фунтов.
"Вкладываю 10 ф., – писала Рози, – чтобы ты открыл для Алджи счет. Представляешь, какая прелесть? Свой счет, своя чековая книжечка…"
Если бы мускулистый мул лягнул Бинго в лоб, он страдал бы больше, но ненамного. Письмо выпало из его рук. Проект ему не нравился. Он полагал, что деньги надо распределять по справедливости и уж ни в коем случае не давать их впечатлительному младенцу, запуская в его сознание капиталистические идеи. Дашь младенцу 10 ф., думал он, и мигом обретешь еще одного поборника отжившей системы.
Взгляды его были так тверды, что он прикинул, не написать ли жене: да, письмо пришло, но денег там нет: видимо, она не вложила. Но эту мысль он отверг, сообразив, что автор книг о нынешних девушках умнее, чем надо бы.
Управившись с чаем и булочками, он уложил сына в коляску и вывез погулять. Молодые отцы часто считают, что это унизительно, но Бинго к их числу не принадлежал. Мало того, он любил такие прогулки.
Однако на сей раз все портила та печаль, в которую его поверг вид младенца, тихо сосущего палец. Прежде он принимал без споров, что беседовать с ним нельзя. Посвистишь, почмокаешь, он – погукает, и на том спасибо. Теперь ему казалось, что их разделяет пропасть, через которую не перелетят никакие чмоканья.
Вот – он, без гроша в кармане, вот – богатый младенец. Если бы тот хоть что-то кумекал, можно было бы у него занять. Просто замороженный вклад какой-то. Вещь неприятная!
Погруженный в эти мысли, он не сразу заметил, что кто-то его окликает. Заметив же, взглянул – и увидел, что человек в котелке катит коляску с пренеприятнейшим младенцем.
– Здравствуйте, мистер Литтл, – сказал он, и Бинго понял, что это букмекер Чарли Пиклет, принимавший участие в недавних делах со Страшилой. До сих пор он видел его только на бегах, где (несомненно, из самых благородных побуждений) котелок заменяла белая панама, а потому – не сразу узнал.
– Здравствуйте, мистер Пиклет, – сказал Бинго. – Не знал, что вы живете в наших краях. Это ваш ребенок?
– Да, – отвечал букмекер, бросив взгляд на коляску и заморгав, словно рыцарь, который увидел дракона.
– Тюпу-тюпу, – заметил Бинго.
– В каком смысле? – спросил мистер Пиклет.
– Это я младенцу, – объяснил Бинго. – Очень миленький.
– Миленький?
– Ну, – сказал честный Бинго, – не Роберт Тейлор или, допустим, Кэрол Ломбард, но уж получше моего.
– По-луч-ше?!
– Конечно. Хотя бы похож на человека.
– Ничего подобного. Скорее уж ваш похож.
– Мой?!
– В определенной мере.