– Я пионер, активный, почти уже комсомолец, скоро переходить буду, если, конечно, примут… В общем, я хочу, чтобы вы меня направили на фронт кем угодно.
– Э-э, я думал, ты и правда за делом! Думал, понимает пионер, какой у нас момент, а ты… – Инструктор только поморщился.
– Разве это не дело? – наседал Володя. – Хорошенькое "не дело", если человек на фронт хочет!
– Дорасти еще надо. А пока – не дело.
У Володи был такой несчастный вид, что инструктор сказал:
– Слушай, малый… Хлопец ты хороший, вижу – патриот. Если действительно дела ищешь, у меня для тебя дело найдется. Ты из какой школы?.. Лейтенанта Шмидта? Ага! Вот, есть для тебя и для ваших ребят работка. Бутылки нам нужны.
– Бутылки? – переспросил Володя недоверчиво.
– Да, да бутылки… Что смотришь? Не для ситро и не для лимонада – гранаты из них будем делать. Зальем в них горючую жидкость, а на фронте ими по немецким танкам бить станут. У немца сейчас танков много. Понятно тебе? Стеклянная артиллерия.
– А, это я слышал! – обрадовался Володя.
– Ну вот тебе и будет задание от комсомола. Займись. Кстати, как твоя фамилия?
– Дубинин.
– Стоп! Валя Дубинина тебе кем приходится?
– Она мне сестра.
– Ну вот, по ней и равняйся. Полезная девушка. Дело свое делает… Так я на тебя надеюсь, Дубинин. Сдавать будешь нам, сюда.
– А на фронт – никак? – на всякий случай еще раз спросил Володя.
– Ну, лыко-мочало… – протянул инструктор и заговорил с другими.
Шел урок синтаксиса. Аркаша Кругликов разобрал написанные на доске сложносочиненные и соподчиненные предложения.
– Дубинин! – вызвала вдруг Юлия Львовна. – Дубинин, где ты?
Володя Киселевский, припав к парте, зашептал что-то вниз. Из-под парты поднялся красный от натуги Володя.
Все обернулись к нему, шепча:
– Дубинин… Вовка… вызывают тебя.
– Ты там что… задремал под партой, Дубинин? – спросила Юлия Львовна. – Иди к доске.
Володя поднялся, сделай шаг от парты. И в ту же минуту раздался грохот и звон. Из ящика его парты выпали на пол и покатились по проходу бутылки.
– Что там у тебя случилось? – рассердилась Юлия Львовна.
– Дубинин бомбит класс! – крикнули сзади.
– Юлия Львовна, – насупившись, проговорил Володя и стал незаметно откатывать ногой бутылки к своей парте, – это нечаянно выпало… Это стеклянная артиллерия… Будущие гранаты. Мы собираем по заданию горкома комсомола.
– Ну хорошо, а зачем же ты их в класс натаскал?
– А куда же мне их деть, раз их сюда принесли? Это ребята из второго класса, с которыми я в прошлом году занимался. Я им тоже задание дал, они мне и таскают.
– Нет уж, давай, Дубинин, условимся так, что ты класс в бутылочный склад превращать не будешь. Найди себе другое место. А после уроков зайди ко мне на квартиру: я тебе там добавлю твоей артиллерии. У меня тоже найдется немножко посуды.
Полную кошелку бутылок получил Володя у Юлии Львовны. Вообще сбор в этот день был удачный: из кармана пальтишка торчали горлышки бутылок, раздобытых второклассниками, гремели за пазухой, перезванивались в кошелке, стукаясь одна о другую, бутылки всех видов и калибров. Довольный Володя, громыхая на всю улицу, шел домой.
Он был на углу Пироговской, когда объявили воздушную тревогу.
Впервые Володя забеспокоился так сильно: очень уж хрупкое и легко бьющееся добро тащил он. Обидно будет, если все разобьется. И Володя помчался домой. Бутылочный перезвон сопровождал каждый его шаг. Влетев во двор, уже пустой и словно вымерший, Володя свалил все бутылки в один мешок и потащил его к убежищу. По дороге он столкнулся с Алевтиной Марковной, которая несла огромный узел и тоже торопилась в укрытие. Она закричала:
– Володя, мама беспокоится, не хотела без тебя в убежище пойти! Хоть покажись ей, пусть успокоится.
Но Володю сегодня не надо было уговаривать. Он волочил свой тяжелый, громыхающий мешок, осторожно спустил его по кирпичным ступеням подвала и оказался в подземном укрытии. Там тускло горела желтая электрическая лампочка в проволочной сетке. В чахлом свете ее Володя разглядел людей, сидевших у сырой стены, притихших ребят, горестно сгорбившихся старух. Кислая духота подвала, ощущение подземелья, жуткое ощущение земной толщи, которая нависла над головой и вот-вот рухнет, удручали Володю. Нет, скорее на поверхность, на свет, на воздух! Володя бережно уложил в дальнем углу свой драгоценный мешок с бутылками – теперь они были в сравнительной безопасности, – а сам стал пробираться к выходу.
– Бегает тут взад-вперед! – заворчали на него.
– Без дела бы не бегал! – огрызнулся Володя.
– Знаем мы твои дела…
И сейчас же из сумрака подвала послышался голос матери:
– Вовочка, это ты там? Иди, сынок, сюда, родной, скорее! Одна я тут, и Вали нет – в горкоме, видно, задержалась… Что же это будет такое?
– Я здесь, мама, я сейчас… – говорил Володя, пробираясь к матери.
– Ну умница, что спустился, спасибо тебе, золотко, – говорила мать, и Володя почувствовал, что лучше не говорить о бутылках. – Сделай хоть мне одолжение, посиди ты со мной, не вылазь наверх. Прошу тебя! – уговаривала мать.
– Разве только если для тебя.
Тяжелые вздрагивания земли сообщали о падавших где-то фугасках. В укрытии было тихо, все прислушивались. Только в уголке плакал ребенок.
– Я не могу, мама, я пойду, – не выдержал Володя.
– Да ты ж обещал посидеть.
– Ну, посидел, а теперь пойду. Я ж не сказал, что до отбоя тут буду.
Гулкий, все сотрясающий удар отдался во всех уголках подвала. С потолка что-то посыпалось. Люди заговорили наперебой, но тихо, испуганно, многие шарахнулись к выходу. Володя тоже вскочил было, но мать схватила его за руку:
– Сиди, Володя… Сиди, прошу тебя! Володя с осторожной, но настойчивой силой молча высвобождал свою руку.
– Скажите ему, люди добрые, чтобы не бегал! – обратилась к соседям мать. – Может, вас послушает!
Какой-то гражданин в двух пальто, надетых одно на другое, сидевший на большом чемодане, с огромным узлом на руках, заметил Володе:
– Действительно, сидел бы уж, как все дети сидят. Смотри, какой герой!
Володя отвернулся от него, бросив через плечо:
– Герой не герой, а на узлах сидеть не буду… Такой здоровый дядька забился в щель, как таракан, а там, может быть, пожар тушить надо. Вам, видно, своего города не жалко.
– А я, кстати, приезжий, – невозмутимо ответил гражданин на чемодане. – Между прочим, какой у вас дерзкий мальчик! – добавил он, обращаясь к Евдокии Тимофеевне.
Опять накатившимся издалека гудящим ударом грузно тряхнуло землю над головой и под ногами. Мать выпустила руку Володи, и он, воспользовавшись этим, бросился вон из подвала, крикнув уже с лестницы:
– Мама, я быстро, не волнуйся!
Едва он выбежал со двора на улицу, как до него донеслись слова, от которых все в нем внутри тяжко осело. Прошли двое военных, переговариваясь на ходу:
– На Пироговской школу имени лейтенанта Шмидта разнесло. Прямое попадание.
– Да, нам звонили из районного штаба… Народу, говорят, много побило.
Володя бросился на Пироговскую. Сокращая путь, он карабкался по крутогору, мчался проходными дворами, перерезая кварталы. Он поднялся на Пироговскую и, задыхаясь, бежал против ветра, который нес навстречу гарь и какие-то бумажки. Его обогнала пожарная автомашина с колоколом. Когда Володя подбежал к зданию школы в, расталкивая толпу, подобрался ближе, он увидел, как из окон класса, где еще несколько часов назад он сидел за партой, вылетели рваные лоскутья пламени. Угол здания обвалился, обнажив часть физического кабинета и учительской. Над кучей битого стекла, из которого торчали медные части каких-то приборов, зацепившись за погнутый железный прут, висело чучело ястреба. Тяга пожара шевелила его, и одноглазый ястреб, казалось, медленно парил над руинами школы.
На развалинах работали дружинники из десятого класса и пожарные. Одни разворачивали баграми груды кирпича, другие спешили куда-то с тяжело провисавшими, накрытыми сверху носилками. Высокий топорник в жестком брезентовом костюме и каске защитного цвета упрямо наступал на огонь, держа пожарный ствол наперевес, и хлестал трещавшим водяным бичом пламя, словно пытался укротить его зверство.
– Подержи, пожалуйста, Дубинин, – услышал Володя над своей головой.
Он оглянулся и увидел Юлию Львовну с двумя глобусами в руках. Она была бледна – так бледна, что седые волосы сливались с цветом лица ее. Но еще больше поразило и испугало Володю то, что Юлия Львовна, всегда такая прямая, никогда не сутулившаяся, так высоко несшая в класс свою белую голову, сейчас вся словно обвисла, сгорбилась, И она показалась Володе совсем уже старой.
– Подержи, прошу тебя, – сказала Юлия Львовна и, не глядя, сунула в руки Володе большой учебный глобус, треснувший электроскоп, помятое сегнерово колесо и несколько книг, обтрепавшихся по краям, – видно, все, что она успела спасти из огня.
Володя машинально прочел название верхней книги: "И. С. Тургенев, Записки охотника".
– Неужели… неужели им долго будет позволено делать это?! – говорила учительница и смотрела в огонь, пожиравший школу. – Неужели человечество может все это долго терпеть? Когда же, когда же с ними покончат?! Навсегда… со всеми!
И Володя понимал, кого подразумевает Юлия Львовна под словами "им", "с ними"…