– Ну, уж тогда вместе пойдем, – сказал Женя Бычков. – Скорее надо, а то все у тебя размочит!
Взявшись за концы попорченных крыльев самолета, они начали быстро спускаться. Под ними была уже сплошная, медленно клубившаяся муть; она подступала со всех сторон… Гора, где они стояли, выглядела уже островком в море тумана, и было жутковато погружаться в него. Ветер несколько раз чуть не вырвал из рук мальчиков модель. Они в таких случаях приседали и старалась быть поближе к земле. Дождь все усиливался, склон стад скользким. Ветер гнал на Митридат густое стадо туч и оглушительно щелкал над головой слепящим кнутом молний. Гроза была теперь совсем рядом. Стало казаться, что с Митридата, грохоча, катятся от самой вершины вниз огромные пустые железные бочки. Под ногами все ехало, расплывалось…
Вдруг Женя негромко охнул и провалился куда-то вниз. Не выпуская из рук модели, Володя сполз к нему:
– Ты что?
– Нога у меня чего-то…
Женя попытался подняться, но тихо ойкнул и повалился на землю.
– Вот так номер, – сказал он виновато, – ступить не могу. А больно до чего…
Лицо у него перекосило, он кусал нижнюю губу, но продолжал говорить тем же тихим голосом, каким обычно разговаривал в кружке:
– Ты уходи, а то тебе все размочит… Да и ветер поднимается.
Порыв ветра чуть не повалил Володю на землю. Дождь лил как из ведра. С вершины Митридата хлынули мутные, уже начинавшие греметь потоки.
– Идти никак не можешь? – спросил Володя, повернувшись спиной к ветру.
– Погоди, у меня пройдет немножко, тогда я пойду… А ты не жди, ты беги.
– Куда я побегу? Давай уж вместе.
– Да не могу же я!
– Я и говорю, что не можешь. Значит, давай вместе. Забирайся ко мне на закорки.
– Да брось ты!.. Я ж тяжелый…
– Сам брось! Давай, говорю! Мне даже лучше будет – ты меня от дождя прикроешь.
– А модель как же?
– А ну, шут с ней, с моделью! Давай!..
Володя спустился на шаг ниже, подставил спину, припав на колени. Женя обхватил его за шею. Он был крупнее и сильнее Володи, но Володя поднатужился, схватился руками за мокрую траву, но она выдиралась из земли. Ему все же удалось встать. Женя, здоровой ногой отталкиваясь от склона горы и поджав другую, повис у Володи за плечами.
– Ну, держись теперь… Только горло не дави, а то мне дышать нельзя.
Их нагоняли потоки, несшиеся по склону. Вода несла камни, надо было увертываться от них. Володя наугад пробирался сквозь дождь. Вдруг что-то белое промчалось в потоке мимо него. На мгновение Володя увидел красную звезду и понял, что то была его погибшая модель… Струей ее прижало к камню, потом повернуло, и она исчезла.
Поминутно оступаясь, выбиваясь из последних сил, Володя тащил на себе Бычкова. Когда он очень уставал и чувствовал, что сейчас сам свалится, то сплевывал воду и говорил:
– Слушай, Бычков, ты постой на одной ноге, отпусти меня немного.
И Женя становился на одну ногу. Тогда Володя, откинувшись, с минуту отдыхал, опираясь на него, а потом, сказав: "Ну, давай, Бычков, грузись!" – тащил товарища дальше.
Так он дотащил Бычкова до первого строения на окраине. Там, под навесом, они переждали ненастье, а потом Володя сбегал домой к Жене и сообщил его родителям о случившейся беде.
С этого дня они подружились. Как известно, самая крепкая дружба всегда начинается со столкновений, с хорошей ссоры или небольшой драки…
Женя уже в скором времени сдал нормы первого разряда по моделям и стал инструктором "юасов". Володя теперь терпеливо, ступень за ступенью, поднимался по той лесенке, через которую он хотел перескочить одним махом. У него уже неплохо получались схематические модели. Кроме того, он стал художником стенной газеты "ЮАС". В первом же номере он сам мужественно нарисовал карикатуру под названием "Воздушный бой". В ней он изобразил очень смешно свое столкновение с Женей, не пожалев черной краски для собственной физиономии.
Инструктор Николай Семенович был теперь доволен им. Володя быстро схватывал все технические приемы, и с языка его не сходили новые словечки: "бобышка", "лонжерон", "нервюры"… Он построил уже вполне хорошую схематическую модель с резиновым двигателем. Она прошла испытания во дворе Дома пионеров. Решено было в следующий раз попробовать ее на Митридате, где все модели проходили, так сказать, выпускной экзамен на аттестат воздушной зрелости. Проба была назначена на субботу.
Но в пятницу Евдокия Тимофеевна была на родительском собрании в школе, и с нею долго говорила Юлия Львовна. Говорила она о том, что Володя в последнее время стал учиться хуже; и хотя мальчик он очень способный, но, видно, чересчур сейчас увлекается чем-то, и надо бы за ним следить построже. Словом, Евдокия Тимофеевна, вернувшись домой, не снимая даже шали, прошла прямо к столу, где что-то строгал Володя. Она молча выдернула у него из пальцев ножик, положила его на стол и сказала:
– Хватит! Построгал, побегал – и будет. С завтрашнего дня никуда больше не пойдешь. Срам было слушать, что мне Юлия Львовна про тебя сказала! Занятия запускаешь. Отставать начал. И говорит, что ты ее не слушаешься, мало уважаешь. А она ведь знаешь какая до тебя внимательная! Как родная мать все равно, старается для вас. Словом, с завтрашнего дня никуда не пойдешь. Все! Будет!..
На другой день во время урока русского языка Володя читал под партой книгу о Чкалове. Кругликов разбирал у доски сложносочиненное безличное предложение.
– Дубинин! – вызвала Юлия Львовна. – Как, по-твоему, правильно Кругликов говорит?
Володя вскочил, непонимающе посмотрел на Кругликова, прочел то, что было написано на доске:
– По-моему, правильно.
– Почему же, по-твоему, правильно?
Володя мог бы ответить, что Кругликов – хороший ученик и раз он отвечает, то, скорее всего, правильно. Но он переступил ногами под партой, поглядел в окно и сказал:
– Потому что я не слышал, что он ответил.
– Но, может быть, ты слышал хотя бы, о чем я его спрашивала?
– О предложении… о предложении, о безличном предложении, – подсказали сзади.
– Вы спрашивали разбор предложения, только я не знаю, про что, – сказал он и, вздернув подбородок, прямо посмотрел на учительницу.
– Где же это твои мысли витали, Дубинин? – спросила Юлия Львовна. – Где-нибудь, наверно, под облаками? "Вознесся выше он главою непокорной Александрийского столпа"?.. Все-таки иногда, Дубинин, надо и на землю спускаться. Ну, хотя бы на время уроков. Дай сюда книгу, которую ты читал.
Володя, понурившись, вытащил из-под парты книгу и понес ее к столу.
– "Чкалов", – прочла Юлия Львовна. – Ну хорошо. Раз ты увлекаешься этой книгой, становись тут и вот прочти… Ну, скажем, это предложение… – Она взяла книгу и отметила в ней Володе, что читать. – Давай разберем его по частям… Ты, Кругликов, можешь сесть на место.
– "Чкалов – прирожденный испытатель, – начал с чувством читать Володя, – его стихия – опыт, эксперимент, исследования еще неизведанных возможностей. Раньше он испытывал лишь машины и свою смелость. Теперь он стал…"
– Хватит, хватит! – остановила его Юлия Львовна. – Я же тебя просила одно предложение…
– Пусть еще, еще прочтет! – закричали с парт. – Интересно…
– Тихо! Ему хватит и в этом разобраться. Раз уж сам столько взялся прочесть, пусть все разберет.
Володя прочел снова заданные фразы и, немного проплутав между дополнениями и определениями, добрался до истины, которую требовали правила синтаксиса.
– Вот, Дубинин, – сказала Юлия Львовна, – долго ты, признаться, плавал. Кое-как до берега добрался. Хочешь высоко летать, а пока что на земле спотыкаешься. Вот про Чкалова читаешь на уроках, хочешь, должно быть, стать похожим на него, а учиться стал хуже.
– А Чкалов тоже, наверно, не всегда уж на "отлично" отвечал, – возразил Володя.
– И тебе не стыдно, Дубинин, свою лень за Чкалова прятать! Когда и как Чкалов рос и как ты сейчас живешь? Если ты читал как следует про Чкалова, ты должен знать, что учился он превосходно. А как над собой Чкалов работал, когда свои силы почувствовал!.. На, Дубинин, бери свою книгу и обещай мне, что не будешь читать на уроках. Обещаешь?
– Нет, – последовал ответ. – Не удержусь.
– Ну, так я отниму у тебя ее.
– Что ж, отнимайте тогда. Я врать не люблю. Буду читать.
После уроков Юлия Львовна попросила Володю остаться и зайти к ней в учительскую.
– Послушай, Володя, – сказала ему Юлия Львовна. – Я очень ценю, что ты такой честный мальчик. Это – замечательное качество. Я сама привыкла тебе верить во всем. Но настоящий человек не должен бравировать, щеголять своими хорошими качествами: "Ах, какой я правдивый! Поглядите на меня, какой я честный!.." И потом, должна тебе сказать, Дубинин, что человек, который собирается сделать нечто нехорошее и прямо об этом заявляет, далеко еще не честный человек. Ты это пойми. Вот сегодня, например, в классе… Как ты мне ответил, когда я тебя спросила насчет книги? Послушать со стороны, так можно сказать: "Ах, какой прямодушный мальчик!" А, в сущности-то, ничего тут доблестного нет. Покрасоваться захотел?
– Вовсе и не так, – не согласился Володя, насупившись. – Просто я уж такой; раз обещал – значит, сделаю. А если не могу – не обещаю.
– Очень хорошо. Надо быть хозяином своего слова. Я в тебе это очень ценю, Володя. Только слово должно быть хорошее. Обещание должно быть полезное. От этого все и зависит; что за слово, что за обещание.