- Это логический итог всей обстановки, сложившейся в учреждении за последнее время, - вяло обобщал главный. - Дел никто не делает, а веселье идет сплошное. Так, приходит ко мне ответственный секретарь Балин и говорит, что, по его мнению, завотделом Шепитько - он просто баптист. Я отвечаю: "Миша! Прекрати ты, наконец, свои шуточки! Тут и так дел завал, а ты пристаешь. И сам дел не делаешь, и другим не даешь". - "Да нет, говорит, он и правда баптист". Что прикажете делать? Я в тот же день спрашиваю у Шепитько: "Юра! Когда же, наконец, прекратятся эти неприличные шуточки?" - "А-а-а что?" Так это нагло, извините за выражение. "Вот и Балин говорит, что ты баптист". И что вы думаете отвечает мне Шепитько? "Да, я баптист и горжусь этим". И каменно смотрит в своих очках, как черепаха, извините за выражение. Ну, и что прикажете делать? Я говорю: "Вот ты даже не улыбаешься и считаешь это своим достоинством. А я вот приму всерьез твое заявление". А он мне: "А я совершенно всерьез". А докладная о том, что в Баронском лесу обнаружили снежного человека? А информация в газету, что в районе станции Суково лопнул меридиан? Друзья мои, смешки смешками, а я в свою очередь говорю совершенно серьезно. Я хочу разобраться в состоянии коллектива. Мы, наконец, будем работать или не будем? Ведь сегодняшняя история крайне настораживает. Ведь, по сути, нас всех надо разгонять, и высшая инстанция так и ставит вопрос. И если мы и на этом собрании ничего не решим, то я нам не завидую.
Главный говорил воистину совершенно серьезно - жалобным тонким голосом. Гаманюк, подсудимый, сидел рядом, опустив тяжелую нечесаную голову, грузно сложив руки замком перед собой: установившаяся поза раздумья и раскаянья.
К тому же он получил записку из рядов и, не глядя, положил ее перед стоящим говорящим главным; и снова опустил голову, несмотря на шипение из рядов: "Прочти сам, скотина".
- Мы должны, наконец, осознать подлинную ответственность, - сказал главный, сел, развернул бумажку с надписью "В президиум" и прочел: "Хек, бильдюга, простипома и стерлядь ждут тебя, Саня, в бистро "Улыбка". Закругляйся; скажи, что ты виноват, и айда". Главный покраснел, встал и не нашел ничего менее остроумного, чем прочесть эту записку на все собрание, делая, конечно, соответственные запинки и ошибки почти в каждом из имен рыб. Далее он произнес новую речь, похожую на предыдущую, но двумя тонами выше, а сам уж косил глазами и на ту записку, которая лежала на этом желтом гладком столе перед Балиным; Балин тоже косил на нее глазами, но не решался убрать, а как бы смотрел отсутствующе в зал - поверх голов; если бы он убрал, то подтвердил бы худшие предположения главного. Он раньше-то не обращал внимания на оживленный обмен записками между столом президиума и залом, а теперь обратил. Между тем в записке было: "Слава, когда ты сдашь материал об основных и разовых свиноматках?" (Это был почерк Балина.) И ответ: "Разовые куда скуснее". Конечно, текст можно было понять как заботу Балина о деле даже во время собрания, но можно было и иначе.
Эту молчаливую борьбу взоров прервал возглас из открывшейся (и тут же закрывшейся!) двери:
- Включите приёмник. Важное сообщение.
- Кто это? - недовольно спросил главный Балина, как бы брезгливо глядя на того сверху вниз.
- Не знаю, - как бы робко отвечал Балин.
- Вы не знаете голосов своих сотрудников? - недовольно спрашивал главный.
Балин спокойно пожал плечами и продолжал отсутствующе смотреть поверх голов в стену.
Впрочем, смотреть поверх голов было нетрудно, так как головы в зале были опущены, а многие спины могуче дрожали, будто эти люди рыдали над могилой атамана.
- Так что же вы предлагаете? - спросил главный, уперев пальцы в стол и невольно-подозрительно меряя взором Балина.
Тот снова, с тем же видом, пожал плечами.
- Включите приемник, - каким-то покровительственно-обиженным голосом, как юродивый детям, приказал главный.
Кто-то нехотя подошел и включил.
- …важное сообщение. Важное сообщение. Запущен корабль с человеком на борту. Впервые в истории космонавтики в космос летит человек, не имеющий специального технического, военного и летного образования. Впервые в истории космонавтики.
Все помолчали.
- Может, пойти на площадь? Может, там митинг? - предположил кто-то.
- Стало известно имя героя, - продолжал приемник через две минуты, скрипя и бархатно давая глубину на волне УКВ. - Это завотделом одного учреждения в городе… уважаемый сотрудник Юрий Шепитько.
- Может… и правда на площадь? - растерянно произнес главный, невольно отыскивая глазами Шепитько, который, как на грех, "вышел".
- Пояснение, - раздалось через минуту. - Митингов на площади просят не проводить. За такой митинг уже однажды разогнали Балашовскую область.
- Как они это делают, бесстыжие, - помолчав, сказал главный. - Ведь кого угодно… с панталыку собьют. Но это им так не пройдет. Не сегодня, так… Нет, это не пройдет. Но как делают?!
- Так же, как 35 тонн, - сказал Балин, глядя в стену.
- Какие 35 тонн?
- Местное радио вчера передавало. Не слышали?
- С вами тут послушаешь радио.
- Развернулось соревнование в честь такой-то годовщины, положим нового года. Передовики производства включились в соревнование. Большие успехи достигнуты на этом пути. Так, машинисту депо Колодезь-сортировочная на перегоне от станции Сушиловка до станции Северные Мормыжи удалось сэкономить 35 тонн пара. Соревнование продолжается, все новые передовики производства включаются в дело.
- Ну и что?
- Ничего, - усмехнулся Балин.
- Ах, Мормыжи. Сушиловка. Таких и станций нет.
Собрание завизжало, а Балин продолжал усмехаться.
- Что-то… я не пойму. Ах, 35 тонн пара. Хи-хи, - подумав, хихикнул главный. - И это прошло в эфир?
- А как же.
- Ты же небось и передал эту информацию на радио, Балин. У тебя там дружки.
Балин пожал плечами.
- Плохую услугу ты им оказал. Небось кого-нибудь уж прогнали.
Балин лишь шевельнулся на стуле.
- Да не я это, - наконец сказал он: впрочем, неуверенно.
- Так о чем мы… Ах, да. Что это еще за новое безобразие? Как это вы делаете?
- Это они в динамик.
- Кто они? В какой динамик?
- Говорится в динамик, а приемник подсоединен. Простая техника! Тут и не такое могут!
- А где же динамик?
- А динамик в вашем кабинете.
- В моем кабинете? А где же мы сейчас-то?
- А сейчас мы в конференц-зале.
- Да… верно. Голова кругом.
Главный к тому же привык, что заседает в собственном кабинете.
- В моем кабинете… Так кто же - они-то?
- А кто они - это неизвестно.
Через неделю всё припомнили.
Припомнили, как в стенгазете написали, что главный неизменно заботится о нуждах подчиненных - пропустив в этом слове букву первое "е"; как перед выступлением в учреждении другого поэта, Буркова, Балин сказал вступительное слово, закончив его двустишием собственного сочинения:
Прочел я Пушкина. Помилуйте, не ново.
Все это мы давно читали у Буркова;