IX
"Обложили, гады! Обложили!" - Алексей Пестров с утра пораньше уже дожидается главного редактора молодежной газеты Геннадия Птицына в буфете редколлегии, что располагается в самом конце длинного коридора знаменитого шестого этажа. Как раз напротив кабинета редактора.
- Валюша! Дай мне кофейку! - обращается он к буфетчице - толстой, не слишком опрятной тетке в синем рабочем халате с кудряшками и помятым лицом пьющего человека.
Необъятная Валентина зыркает на маленького тощего Пестрова неприязненным взором и, шмыгнув носом, отворачивается к плите, где у нее уже закипает кофейник.
Алексей усаживается в уголке буфета и думает о ситуации, сложившейся в Казахстане. Надо предлагать решение по Дубравину. "Оставаться ему там нельзя. Значит, сюда. На этаж. Но к кому? В какой отдел приглашать строптивого собственного корреспондента? Это надо смотреть по вакансиям. Ну и по работе. На кого он пахал больше всех? Получается по справке, на отдел морали и права. Значит, надо поговорить с Ольгой Петренко. Ей и карты в руки".
Валентина, покачиваясь, подносит на подносе чашку черного-пречерного кофе и молча ставит на поверхность стола.
"Опять вмазала, - неприязненно думает Пестров, осуждая ее. - С утра уже начала набираться. И когда ее отсюда уберут? И хамит. И пьет. И докладные на нее все время пишут. А ей хоть бы хны. Говорят, что она обсчитывает. Спекулирует дефицитными заказами, что иногда привозят сюда в издательство. А ничего не сделаешь. Торговая мафия. Обнаглела совсем!"
Действительно, интеллигентная публика закрытого для всех, кроме членов редколлегии, буфета люто ненавидела эту хамоватую, неопрятную представительницу торговли. Но поделать с ней ничего не могла. И скрывала эту неприязнь за учтивым лицемерием, только изредка опускаясь до льстивости. Это когда срочно требовались какие-либо продукты. А они требовались постоянно. Снабжение Москвы становилось из года в год все хуже и хуже.
В этот момент за открытой дверью в коридоре раздается звон ключей и чьи-то шаги. Алексей оставляет кофе остывать на столе и устремляется к выходу, посчитав, что пришел главный. И точно. Это он. По-хозяйски звенит ключами, открывая дверь. Здороваются.
- Ко мне? Что-то срочное? - спрашивает Птицын, плотный сорокалетний мужчина с таким же жестким определенным лицом. Прямо не редактор либеральной молодежной газеты, а директор какого-нибудь оборонного завода.
- К вам, Геннадий Николаевич! Надо! - коротко говорит Пестров. И твердо и уверенно идет за редактором, понимая, что если не удается поговорить сейчас, то судьба Дубравина может зависнуть надолго. И будет она неясной до тех пор, пока что-нибудь не случится из ряда вон выходящее.
В общем, редактор отдела корреспондентской сети действовал по принципу "куй железо, пока Горбачев". Птицын оценил его решительность и кивнул:
- Заходи!
В большом и добротно обставленном кабинете редактора Пестров скромно усаживается на стуле у приставного столика. Но Птицын предлагает ему пересесть за большой, длинный полированный стол для совещаний. А сам устраивается напротив. И закуривает:
- Ну, что у тебя, Алексей Васильевич?
- Да дело о нашем собкоре в Казахстане. Я уже вам докладывал в прошлый раз. После той публикации. О мафии. Теперь на него ополчились местные власти и недобитые националисты. Он уже вынужден скрываться…
- Да, да! Помню. Как его фамилия? Дубанов, что ли?
- Дубравин, - поправил редактора Пестров.
- Вчера был в горкоме партии. У этого нового секретаря, - вдруг заговорил редактор, видимо, о том, что его волновало намного больше, чем судьба казахстанского собкора. - Ну и дурак же, я вам скажу… Настоящий партийный бюрократ провинциального разлива. Глаза выпучит: "А почему? А почему?" И орет. И что они все о нем? Такой передовой. К народу близкий. Этот почище будет бывшего…
Пестров молча выслушивает монолог, видимо накипевший у редактора. И ждет, когда разговор снова вернется к той теме, с которой он пришел. Ну да ясное дело. В каждой избушке свои игрушки. За свою долгую работу в центральной молодежной газете он уже немалое количество раз приходил с такими делами. И чем глубже становилась перестройка, тем чаще корреспондентов прессовали местные власти. И общественность национальных республик. Борьба с этим велась по-разному. Начиная от советов собкорам: "Лепите пирожки. Одну критическую статью. Одну положительную!" До окончательного решения собкоровского вопроса. Перевода человека сюда, в Москву. Были еще и промежуточные стадии. Звонки главного местным бонзам. Попытки договориться об охране. И так далее. И тому подобное.
Сейчас крайний случай. Все уже перепробовано. И надо человека эвакуировать. Наконец главный выплеснулся. И успокоился. Так что Пестров снова взял инициативу в свои руки:
- Так как же будем с Дубравиным?
Птицын хотя и был выходцем из молодежных структур, но уже давно понял этику журналистов. И знал: своих сдавать на съедение ни в коем случае нельзя. Иначе потом никогда не дождешься от собкоров острых, бьющих не в бровь, а прямо в глаз заметок. Люди должны знать, что их защитят. Сейчас, чтобы принять решение, ему просто надо знать меру опасности.
- Но конкретно, что они делают? Кроме угроз.
- Его поносили на пленуме ЦК как русского националиста. Отобрали служебную машину.
Главный аж присвистнул. Он-то знал трусливость комсомольских функционеров не понаслышке.
- Да, если они пошли на такую наглость, значит, он их допек! - Помолчал минуту. И спросил Пестрова: - Но куда его поставить? Вакансии у нас есть? А?
- Его надо к Ольге Петренко! В правовой отдел. Он на них и работал больше всего.
Главный поднял трубку внутреннего телефона и сказал секретарю:
- Маша! Поищи Петренко! Пусть зайдет ко мне. До редколлегии.
Приоткрылась дверь в заднюю комнату - комнату отдыха, и оттуда раздался робкий стук, а потом выглянула голова Вальки-буфетчицы.
- Я вам кофейку приготовила, Геннадий Николаевич! Вам сколько сахару положить?
На ее лице прямо-таки разлилась ликерно-приторная ласковость. Сама благожелательность… Пестрова аж передернуло.
Через минуту появилась Ольга Петренко - женщина-вамп с роскошнейшим бюстом и распущенными по плечам прекрасными белыми волосами. Не поймешь - то ли светская львица, то ли журналистка.
"Одно слово - стерва", - думает Пестров, увидев ее точеную фигуру в деловом сером брючном костюме.
Дальнейший разговор не был особенно длинным. Ольге Ивановне давным-давно нужен работник "на галерах". Человек, который бы торчал здесь, на этаже, ходил на планерки и летучки. Дежурил в типографии по ночам. Отвечал на срочные письма. Правил бы авторские материалы. Короче говоря, пахал бы на отдел как папа Карло. И не задавал лишних вопросов. Дубравин идеально подходит для этой роли.
Так что через пятнадцать минут Алексей Пестров уже просит стенографическое бюро:
- Валя! Соедини меня с Алма-Атой!