* * *
Живет на свете тихий семьянин. Всю жизнь работает на скромных должностях: буфетчиком, рубщиком и продавцом мяса, экспедитором. Но ездит на "Волге". С шофером. И на бензин тратит больше, чем зарабатывает. А известен он в кругах торгашей и кооператоров под кличкой Людоед.
Как-то так у него получилось, что платят ему дань все в районе. И о жадности его рассказывают легенды. А о богатстве - былины.
Дубравин долго подыскивал слово, которым можно было обозначить сложившуюся из хаоса обрывочных сведений, недомолвок, намеков, фактов и фактиков картину. Пока наконец не пришло на ум только что появившееся в обиходе у кооператоров новое слово "крышевать". То есть держать "крышу" над бизнесом. Ну а вслед за этим новым термином вылезали слова, явившиеся к нам из-за рубежей нашей родины, - "мафия" и "рэкет".
"Вот что значит правильно употребить нужные термины!" - думает Александр Дубравин, направляя бег своей казенной "Волги" к Министерству внутренних дел, где у него должна состояться встреча с начальником уголовного розыска республики полковником Артеменко. - Все сразу стало на свои места. Все понятно. Абдукарим-Людоед - авторитетный предприниматель, обложивший данью торговцев с рынков и точек общепита. Бандюки вместе с операми работают на него, собирая деньги и долги. Руководство милиции получает свою долю с этого рэкета.
Вот и сложился пасьянс. Все стало на свои места. Только я с этим парнем Сергеем Сониным не вписываюсь в схему. Впрочем, руки у них коротки еще… Хотя… Впрочем, и этот Сергей тоже явно не прост. Что-то у него не совсем чисто. Какие-то у него с Абдукаримом дела и счеты существуют. Свои счеты. Но факты - вещь упрямая. Бандюков наслал он… Ладно. Разберемся. Не впервой. Зато какая заметка может получиться. Никто еще из нашего цеха так глубоко не копал…
Артеменко, подтянутый, в штатском костюме, вкрадчивый, как кот-мурлыка, - сама предупредительность. Начальник уголовного розыска угощает корреспондента чайком. И расспрашивает о житье-бытье. Они уже были знакомы. И полковник не раз комментировал на страницах газеты какие-то громкие дела и события.
Пока тянется привычный треп о том о сем, Дубравин, допивая густой, слишком густой и горький чай, настойчиво думает: "Черт возьми, уж, наверное, он меня не за этим позвал. Может, хочет скинуть в прессу дело банды Чиванина? И просто не знает, как к нему подступиться? А дело интересное было!"
Но оказалось, что он ошибся. Главный борец с уголовной преступностью наконец замечает как бы ненароком:
- Много вы нас критикуете! То напишете, что человек, бывший в розыске, на самом деле никем не разыскивался. То вспомните о промашке с арестом Картанбаева! Теперь-то что готовите?
Дубравин по своей молодой, хвастливой запальчивости возьми и ляпни:
- На то и щука в реке, чтобы карась не дремал! Артеменко аж рассмеялся:
- Это кто ж, получается, щука? Не вы ли?
- Журналисты, которые выносят сор из избы, - поняв, что сказал лишнее не подумав, поправился Дубравин.
- Ну-ну! - Артеменко, который лет двадцать отработал на оперативной, видимо, подивился нахальству мальчишки-журналиста. Но не стал развивать эту тему. А просто перешел к делу: - А что вам удалось собрать об Абдукариме?
Дубравин в надежде, что удастся разговорить полковника, коротко поведал тому о своих изысканиях.
- Ну вы уж сразу прямо-таки своими словами формулируете. Мафия! Откуда у нас мафия?! Мафия, она из экономики вырастает. А у нас для нее нет еще условий.
- Как же нет? А кооперация как поднялась! А узбекское дело? У нас автомобильное дело Карабаева, - заспорил Дубравин. - Деньги появились. Значит, появились и те, у кого их много. Вот бандиты до них и добираются…
- Да мы тоже за этим Людоедом наблюдаем. Только ухватить его не за что. Уж очень осторожен, гад! Впрочем, я вас не за этим позвал. Дело в том, что на одной недавней встрече со своими близкими помощниками Абдукарим вспоминал о вас. Крутится, мол, вокруг да около корреспондент. Все выспрашивает да выслеживает. Вдруг что-нибудь разнюхает. И предложил своим людям захватить вас. Похитить. Вывезти за город. Посадить в зиндан. И допросить по всей строгости, чего вам от них надо…
Дубравин - парень не робкого десятка. Но от такой перспективы ему как-то стало не по себе…
Он постарался отшутиться по этому поводу. Но не смог. Поперхнулся. И почему-то закашлялся. Надо же такое удумать! Это все перестройка! Народ смелеет. А преступность наглеет.
Но, уже выйдя из кабинета начальника уголовного розыска, задумался: "Менты - они ребята хитрые. Любят всякие разные провокации. Может, они все это сами сочинили, чтобы я не лез в их дела. Чтобы на их участке не пасся. Мол, ходит тут. Думай теперь!
С такими ухарями держи ухо востро. Надо же! И совет дал: "Вы бы как-то более внимательно и аккуратно следили за всем, что вокруг происходит". Если все так серьезно, дал бы охрану. Или пистоль какой! Советы давать все мастера…"
…Дома он прошел на кухню. Достал из ящика стола такой аккуратный, но тяжеленький топорик, который в его руках выглядел игрушечным. И положил его в дипломат. Хорошая вещица. И грозное оружие в крепких и умелых руках.
Несколько дней он, прежде чем выйти из подъезда к машине, тщательно осматривал местность вокруг. Но потом чувство опасности притупилось. И все пошло своим чередом.
Только топорик так и поселился в его дипломате. На всякий случай.
* * *
Второй звоночек прозвенел тоже неожиданно. Через пару-тройку недель.
Дубравин не любил советскую систему, в которой человек был винтиком огромной государственной машины. Ну не нравилась она ему! Не подходил этот режим к его свободолюбивому норову.
Как и тысячи других журналистов, он волею судьбы оказался на острие пера. И работал им, как штыком, расчищая дорогу какой-то новой, как ему казалось, светлой жизни. Новому мышлению. Но результат всех этих трудов вышел неожиданный и нелепый. Народы, до сих пор мирно сосуществовавшие в "общей тюрьме", стали не менять свою жизнь и ее основы, а искать виноватых и драться между собою.
Ошалело наблюдал Дубравин и иже с ним за результатами перестройки. Благие пожелания, с которыми все они начинали это дело, обернулись дорогою в ад. И не только для некоего абстрактного советского народа. Но и для каждого из них лично. Уже к концу восьмидесятых они почувствовали, что пилят сук, на котором сидят. Еще шумел телевизор, выступали народные витии на многочисленных митингах и демонстрациях, а вокруг него начали, образно говоря, сгущаться тучи. Он чувствовал это собственной шкурой. Особенно когда приходил в ЦК комсомола. Ведь в недрах этой организации тоже шли свои процессы. А он был тут чужаком. Рукой Москвы. Ее представителем. Наблюдателем, если хотите. А хватка у этой руки слабела каждый день. Еще льстиво улыбались ему секретарши. Еще открывались двери. Но атмосфера неуловимо изменилась.
Пока журналисты были встроены в систему как подручные партии - система их защищала. Теперь же, когда они сами восстали против нее и принялись ее разрушать, защищать их стало некому.
На него ополчилась и новая номенклатура. Люди, получившие должности в ходе "перестройки - кадровой перетряски", уже не хотели новых перемен. И таких было большинство. Выразителем этой "национальной позиции" стал Амантай Турекулов. Его однокашник и бывший друг.
Надо же было такому случиться. На какое-то время он стал неформальным лидером аппарата и даже р-р-революционером.
Однако, прежде чем выдвинуть свою кандидатуру на очередном пленуме ЦК, он долго советовался с дядей Маратом. И как говорится, "получил отмашку".
Пленум не был бурным, потому что сторонники Москвы заранее поняли, что они проиграли. Проиграли навсегда. Так что избрали Амантая первым секретарем, можно сказать, не только единогласно, но и единодушно. Но сам этот торжественный акт возвышения надо было чем-то закрепить. Показать всем, что он самостоятельная фигура, не зависящая от Москвы. И самым подходящим объектом для этого стал Дубравин. Во-первых, он уже всех достал своими критическими статьями. Во-вторых, он номенклатура московского центрального комитета, но находится здесь на месте и пользуется благами, которые можно отнять.
Конечно, сам Амантай не будет озвучивать претензии. У него теперь есть свои холуи, которые выступят, как надо.
Так и сделали.