2
Все это произошло потому, что позавчера жилец, этот стареющий, но молодой гражданин с бритвой - Анжела не могла определить его возраста, что-то между двадцатью пятью и пятидесятью - предложил ей (как они это почти всегда делали) показать ему город.
Он подстерег ее на лестнице за калиткой, красивый, седой, когда Анжела, в изумительной своей синей юбке шла проверять розы (Прекрасная погода, сударыня, не правда ли? - О да, сэр! В здешних местах солнечные дни столь редки. - Не будете ли вы столь любезны…)
Он шел выше по склону, почтительно отставая на шаг, провоцируя Анжелу запрокидывать голову и выворачивать глаза: она видела перевернутый торс, они спускались садом, листья хлопали их по щекам.
- Милая девушка, покажите мне что-нибудь вам дорогое, знакомое с детства, особенно радующее.
Она было возмутилась, но вдруг ей пришло на ум нечто: сейчас я ему покажу, злорадно сказала она сама себе.
- Вот это, - спустя два поворота махнув на свою школу, объявила она, - есть бывшая синагога. Весь наш квартал, ваще, еврейский. До революции здесь жили одни менялы и лавочники. Их выселили вместе с татарами, по ошибке, но потом они хитрым образом вернулись, и что же? Увидели, что в их домах живут уже другие, злые люди и не хотят их пускать… Что вы - тут были даже уличные бои, баррикады!
Жилец внимательно слушал, кивая головой в такт ее пассажам. Голубые глаза были добры и пристальны, они немного смеяшничали, казалось, он и вправду верит ей.
- А знаете, что это за дерево?
- Нет, - улыбнулся жилец.
- Это (Анжела сымпровизировала и тут же забыла трехэтажное латинское имя, и жилец медленно сощурился на нее) Зимой у него созревают большие острые стручки, они лопаются и летают туда-сюда, как бешеные огурцы. Иногда прохожим вышибает глаза.
Они быстро спустились вниз, вместе заваливаясь на поворотах, как два велосипедиста, на углу Кирова Анжела, подпрыгнув, шлепнула обеими сандалиями по брусчатке.
- На этом самом месте, - возмущенно воскликнула она, - большевики расстреляли из наганов моего родного дедушку.
- Кем же был ваш дедушка?
- Офицером. В прошлом году мы с братом ездили во Францию за наследством, но таможенники немедленно заставили передать его в фонд мира.
- А кто ваш брат?
- Офицер. Лейтенант старший - и брат и лейтенант. Видите этого парня в клетчатых кальсонах? Неделю назад он признался мне в любви.
(Лешка, насвистывая, прошел мимо, гордо не заметив, он мило держал кулаки в карманах, его свободные ноги выделывали замысловатые кренделя…)
- В вас можно влюбиться, сударыня, - серьезно сказал жилец, подождав, пока Лешкин топот уйдет. - Будь я помоложе да получше…
- Ах, разве возраст имеет какое-то значение… - Анжела потупилась, внутренне смеясь, и жилец стал молча разминать папиросу.
Анжела рассказала о том, что в часовой башне давно уже нет механизма и его работу выполняет специальный человек, постоянно и медленно двигая стрелки. Она рассказала о том, что с крыши розового дома на Партизанской в марте бросился отчаянный кот-самоубийца, но, к несчастью, зацепился за ветки и остался жив… Ее фантазия иссякла и феерического конца не находилось, к тому же ей стало скучно, ее единственный зритель с любопытством наблюдал за нею, выпуская клубы дыма, разноцветного, в зависимости от того, с чем они взаимодействовали - с гладью желтого столба или с кустами лавровишни.
- Однако, - сказал жилец, чем-то удивленный. - Вам же просто необходимо учиться, хотя ваша мама… Впрочем… Вы знаете, - вдруг горячо заговорил он, - нас, москвичей, обвиняют в том, что мы не знаем своего города, а ведь это решить можно просто, например, ввести в школах курсы истории и географии данных городов. Это моя старая идея, и сейчас я пишу об этом статью.
- Вы писатель?
- Журналист. Возьмите в воскресенье местную газету и посмотрите мой очерк. Но дело не в этом. Вам надо учиться (Анжела зевнула) В Москве много хороших вузов. Выберете себе по вкусу и приезжайте через месяц, а?
Анжела молчала, глядя на свои идущие ступни…
- Кстати, я забыл вам представиться, Анжелика, меня зовут… (Он произнес имя-отчество, сразу вылетевшее из головы, что-то вроде Борис Николаевич - скучно - он так и остался как был "жильцом"…) Вот мой телефон, - и он торопливо записал в блокнот, вырвал, словно они сейчас же расстанутся, Анжела взяла бумажку и не глядя засунула за лиф, причем жилец замолчал и сглотнул - вверх-вниз, как поплавок, качнулся его кадык.
- Мой сын учится в блестящем вузе, в замечательном, он называется МИРЕУ, и если у вас есть склонности к рисованию, то…
- Я не умею рисовать.
- Но я видел…
- Это картины брата.
- У вас правда есть брат?
- Я же сказала: старший лейтенант.
Они вдруг пошли молча. Она заметила, что идут они не как курортники, по набережной, а как местные - по Чехова.
- В этом доме, - тихо и убедительно сказал жилец, - помещалась лютеранская кирка, вон та улица называлась Лютеранский тупик, и жили здесь сплошные лютеране.
Анжела с любопытством посмотрела в ласковые глаза.
- Вон то дерево называется альбиция, - сказал жилец, как будто какой-то автор, хитро заморочивший голову ложными ходами, вдруг высунул свой шершавый язык между строк.
- Да неужели? - удивилась Анжела. - По-моему, это акация, ленкоранская акация (ее тончайшие нежнозеленые листочки цвета одного из ее бантов - она называла его ленкоранским - сейчас уже начали медленно сворачиваться на ночь, повисая слабыми жгутиками)
- Правильно, - назидательно подтвердил жилец. - Но второе название - латинское.
- Альбиция… - задумчиво произнесла Анжела.
- А это шикарное дерево называется айлант, причем, данный экземпляр - самый крупный на побережье.
- Вот уж нет, - засмеялась Анжела, - теперь уж вы меня мудрите! Это самая обыкновенная вонючка, зеленус воньюс вульгарис.
- Моя дорогая, это в просторечии. На самом деле - айлант. Нравится?
- Не очень. Альбиция лучше. Смотрите как… - она повернула к жильцу лицо и медленно, с нежной лабиализацией губ повторила это слово, причем жилец снова неприятно сглотнул, будто съел что-то не то.
- А вот, - продолжал он сладко, - Трахикарпус Форчуна…
Анжела нахмурилась.
- Больше не нужно, - сказала она. - Это веерная пальма. Она уже отцветает.
- Но это Трахикарпус Фор…
- Замолчите!
- Что с вами?
- Не называйте больше деревьев. И ваще, откуда вы все это знаете?
- Но радость моя! - воскликнул жилец, - разве это плохо, знать, наконец, мир, в котором живешь, вдыхать его краски, его слова, чтобы все это рассказать там, куда мы все уйдем? - он поднял глаза к небу и превратился в пастора.
Анжела тоже посмотрела вверх и увидела очень далеко птицу, которая с позиции своего парения следила за нею.
- А звезды вы знаете? - спросила она.
- Конечно, - ответил жилец. - Я даже могу вам кое-что подарить, - он порылся в кармане и протянул небольшую карту звездного неба. Анжела заглянула в нее, но неба не увидела, и накрыла карту ладонью.
- А вы можете их просто показать? - спросила она.
Жилец явно смутился и громко кашлянул. Звук был похож на откровенный выход дурного ветра.
- Для этого надо ночью пойти на открытое место, а ваша мать…
- Что вы все заладили - мать, мать! Мать вашу мать! - Анжела выругалась и жилец уставился на нее. - Я одна живу, на вилле Елена, в сарае, я свободна, вы понимаете?
- Очень даже понимаю, - почему-то опять заволновался жилец и, взорвав папиросу, стал пускать теперь уже вечерние дымы.
- Смотрите! - радостно воскликнула Анжела, схватив его за рукав, - Вон тот старичок у киоска.
- Старичок? - улыбнулся жилец. - Вовсе он никакой не старичок.
- Старичок, - твердо сказал Анжела. - Еще какой старичок, мне-то лучше знать.
Старичок Будякин в это время радушно беседовал с практиканткой киоскершей, та рделась, видимо, он говорил ей комплименты или делал гнусные предложения.
- Это, - объяснила Анжела, - одна из многочисленных живых достопримечательностей Южного берега, о них пока не пишут книжек.
- Чем же он знаменит?
- А вот этим и знаменит, - сказала Анжела, нарисовав в воздухе овальную раму, заключившую в себя старика и девочку. - Он сделал предложение руки и сердца каждой первой ялтинской ляльке.
- И вам, конечно, тоже?
- Раз десять. (Анжелу эта участь, к счастью, миновала) Это самый главный в городе жених, старичок Будякин.
- И много у вас таких старичков, то есть, тьфу… Я хотел сказать - достопримечательностей?
Анжела подумала, посчитала (София Ротару, Старуха-графиня, Вова-чалма, почтальонка Лариса, Петя-патефон и т. д.) прибавила, наконец, и себя, получилось восемь.
- Я думаю, вас все-таки девять, - сказал жилец, весело потрепав Анжелу по плечу.
- Знаете что, - сказала она, - сейчас мы с вами расстанемся, а в десять выходите к бассейну, когда будет совсем темно, ладно?
- Слушаю и повинуюсь, - с улыбкой ответил жилец и двумя пальцами коснулся на прощание ее руки.
Пока еще не стемнело, Анжела должна была проверить розы. Она знала все места в городе, где росли эти странные цветы, и сейчас, в разгар цветения, ежедневно совершала обход. Порой по ночам она выходила, крадучись, из дома и возвращалась вся исцарапанная, победно посвечивая фонариком, неся в руках охапку украденных роз, которые чаще всего росли за металлическими решетками, сторожились бешеными собаками… Хозяева надежно хранили свои цветы, словно гирлянды каких-то полных золота растительных кошельков.