– Елена, он президент благотворительного фонда, без его визы деньги выдать невозможно. Разговор у нас откровенный, поэтому скажу прямо, двенадцать тысяч долларов вам никто не даст. Учредители фонда богатые люди, но они считают каждую гривну. Это невозможно.
– У меня умирает сын.
– Я понимаю.
– Вы ничего не понимаете!!! Если бы умирал ваш ребенок, тогда бы вы поняли! Как это больно, я бы за сына жизнь отдала, но мою жизнь никто не купит! Никто!!!– закричала Елена Дашкова грудным голосом.
"Ничего не едят, не пьют, еще и неврастеники", – возмутилась вслух официантка, прислонившись к стене.
Жанна подсела к Елене Дашковой, крепко обняла ее за плечи. Сердце пиарщицы пронизала жалость к женщине, которая осталась один на один со страшной бедой "На ее месте могла оказаться и я", – подумала Жанна, представив на мгновение любимую мордашку дочери.
– Жанна, дайте слово, что никому не расскажете мою тайну.
– Обещаю хранить молчание.
– Мой Паша – сын Александра Черткова.
– Как?
– Я ушла от него, а через время узнала, что беременна. Хотела ему об этом сказать, но он вычеркнул меня из своей жизни, сменил телефоны. Я подумала, что так даже лучше. Для него Пашка стал бы предметом гордости, а не любви Он бы фотографировался с ним, водил на разные презентации, показывал ребенка друзьям, хвастался бы перед ними, как на него похож сын, тратил бы на его развлечения большие деньги, он бы испортил ребенка. А я люблю Пашку. Боюсь, что если Чертков узнает о сыне, то просто отберет его у меня, – Дашкова протянула фотографию ребенка пиарщице.
Жанна Громовик узнала знакомые черты шефа. Маленький Паша – копия большого Александра Евгеньевича, как она не заметила этого раньше, когда впервые увидела Дашкову с ребенком.
– Какой ужас, ребенок самого богатого человека в регионе болен, а денег на его лечение нет. Лена, может, давайте ради Паши расскажем Черткову о сыне. Он поможет, я уверена, – взволнованно произнесла пиарщица, еще крепче обняв Дашкову за плечи.
– А я не уверена. Он потребует экспертизы, фотография не доказательство. Это унизительно, на выяснение отношений времени нет. Ребенок умирает. Жанна, у меня есть комната в коммуналке на первом этаже, она не стоит двенадцати тысяч долларов, но я готова ее продать или оставить в залог. Окна комнаты выходят на проспект. Соседка за хорошую цену готова продать свою часть квартиры. Помещение можно использовать под магазин или аптеку. Я хочу, чтобы вы нашли человека, который бы дал мне деньги, понимая, что он переплачивает. Жанна, вы очень умная, у вас связи.
– А вы останетесь без квартиры?
– Зато с сыном.
– Лена, где вы будете жить, когда выйдете из больницы?
– Не знаю.
У Громовик зазвонил мобильный, она посмотрела на экран айфона, номер ей хорошо знаком.
– Чертков звонит, – спокойно сказала она Елене, та вздрогнула. Дашкову всегда поражала способность этого человека появляться неожиданно, когда его персону поминали всуе. Он как будто считывал информационное пространство, от его проницательности не скрыться, он везде: в экране телевизора, в телефоне, в головах у подчиненных, которые, как оловянные солдатики, стойко служат и прислуживают ему. Пиарщица четко отвечала на вопросы шефа, а тем временем фотография ребенка, лежащая на столе, стала передвигаться по шершавой поверхности накрахмаленной скатерти. Дашкова заметила аномальное явление, набожно перекрестилась, схватила фотографию Паши и положила ее назад в сумку.
Жанна закончила разговор.
– Он хочет, чтобы я организовала пресс-конференцию. Его помощника Зюскинда менты арестовали. Знаешь Веню? – спросила она у Елены.
– Нет. Жанна, а ты видела, как фотография по столу двигалась? Думаешь, это Чертков? Это точно он, когда я с ним жила, еще не такое замечала.
– Елена, не демонизируй его, он хоть и олигарх, но по своей сути – обыкновенный мужик. Фотография двигалась, потому что дверь в кафе открылась, а на улице ветер. Вот случайным потоком воздуха ее и сдувало.
– Думаешь?
– Уверена.
Молодые женщины не догадывались, с ними за одним столом сидел еще один человек. Его нельзя увидеть, услышать, дотронуться до него рукой. В мире живых он чужой. Павел Шаман хотел рассмотреть ребенка на фотографии, но ему это не удалось сделать.
– Елена, дай мне сутки, я что-нибудь придумаю. В конце-концов, мы можем взять деньги в банке, – предложила пиарщица.
– Я сейчас не работаю, комната в коммуналке двенадцать тысяч долларов не стоит. Мне банк в кредит деньги не даст. Я раньше пыталась взять кредит, когда Пашке второй раз химиотерапию назначил врач, но у меня ничего не вышло. Пришлось занимать деньги у родственников и знакомых. Не знаю, как буду отдавать!
– Значит, возьму я.
– Жанна, не надо! Это очень большая сумма!
– Лена, речь идет о жизни ребенка. Твой или мой ребенок, какая разница. Ты бы мне помогла, если бы на месте Паши оказалась моя дочь?
– Не знаю…
– А я знаю, помогла бы. Давай действовать. Мне пора, я убегаю, будь на связи. Я беру сутки для решения этого вопроса, – уверенным голосом сказала Жанна Громовик.
Молодые женщины крепко обнялись, как давние подруги, хотя на самом деле – малознакомы.
Паша Шаман, распираемый любопытством, решил посмотреть на сына Александра Черткова. Преодолеть два квартала он смог небольшим усилием воли, для человека-призрака это обыденность, для нас, живых, загадка. Шаман не ошибся, решив, что ребенок находится в городской детской больнице, в отделении онкологии.
Здесь царила паника, из реанимационного отделения прибыла бригада, маленького Пашу приводили в чувства, он тяжело дышал, худенькое тельце двухлетнего мальчика мужественно боролось за жизнь. Зинаида Тимофеевна стояла у изголовья Паши, следила за действиями реаниматологов, они советовались с ней, спрашивая у лечащего врача, есть ли у пациента аллергия на лекарственные препараты. Павел Шаман наклонился над изможденным лицом ребенка, рассматривая его черты. Оказалось, они слишком хорошо ему знакомы. Маленький Чертков, как неживой, подумал Шаман.
– Он уходит, – закричал реаниматолог.
– Нужно подключать к аппарату искусственной вентиляции легких, – констатировал второй.
– Держите кислородную подушку, поднимайте его в реанимацию, здесь мы ему не сможем помочь, – командовала Зинаида Тимофеевна.
Работали медики оперативно, слаженно. Они уложили мальчика на каталку и бегом направились к лифту, на ходу совершая реанимационные мероприятия. Детская реанимация находилась на последнем, девятом этаже городской больницы. Поближе к Богу, подумал Павел Шаман. Он прибыл на место раньше лифта. Через полторы минуты дверь с грохотом распахнулась, из грузового лифта выкатили каталку с мальчиком. В реанимации Пашу спасали две реанимационные бригады, пересмена не состоялась. Зинаиду Тимофеевну в реанимационный бокс не пустили, она осталась ожидать приговора коллег в коридоре. Ее мужеподобное лицо уверенности не излучало, врач подошла к окну и прислонила свой высокий умный лоб к холодному стеклу. Легче не стало, за окном бушевал ветер, по небу плыли грозовые облака, скоро пойдет дождь. Зинаиде Тимофеевне стало страшно, она бессильна пред мощью и силой смерти, которая убивает ее маленьких пациентов. Один за другим, один за другим. Зинаида Тимофеевна перекрестилась и стала неистово молиться. Больше она ничего не могла сделать для Паши.
Павел Шаман увидел, как мальчик сел на кровать, осмотрелся, испугался врачей, которые толпились над ним, и с большим трудом сполз с высокой койки, упал, но не заплакал, ему уже не больно. Врачи продолжали бороться за тело, в то время как душа ребенка благополучно покинула его.
– Ты куда? – спросил Шаман мальчика, схватив его за руку.
– Я к маме хочу, – промяукал малыш.
– Страшно? – поинтересовался у Паши незнакомый дядя. – Да.
– Давай знакомиться, меня зовут дядя Паша. А тебя?
– Это меня зовут Паша, – обиделся ребенок, считая, что незнакомый дядечка посягнул на самое святое, на его собственное имя.
– Послушай, и меня и тебя зовут Паша.
Шаман общался с мальчиком, задавал ему вопросы, при этом крепко держал его за руку. Сейчас в моих силах возвратить ребенка в тело или отпустить, пусть бежит, куда хотел, пусть ищет маму, подумал человек-призрак. У Черткова есть сын, единственный на этом свете, о его существовании рано или поздно он узнает. Если ребенок умрет, олигарх будет вечно жить с чувством вины. Шаман представил выражение лица Александра Черткова, когда тот узнает, что у него был сын, которому он не смог помочь, потом внимательно посмотрел на малыша. Он, и только он мог сейчас спасти ребенка Черта. В реанимации запахло ладаном.
– Бабочка! – обрадовался малыш, – Какая большая белая бабочка, а вон еще одна, – указательным пальцем ребенок показывал незнакомцу очаровательных предвестников смерти.
– Хочешь, я покажу тебе много бабочек? – сказал Шаман мальчику.
– А ты меня не обманешь? – засомневался маленький Паша.
– Чтоб я умер еще раз! Я покажу тебе, где живет много красивых, больших бабочек. Хочешь?
– Да.
Шаман схватил ребенка на руки и крепко по-отцовски обнял его, он побежал в том направлении, где реаниматологи хлопотали над безжизненным маленьким телом.
– Паша, закрой глазки, сильно-сильно, – мальчик подчинился дяде, хотя мама учила его, с чужими незнакомыми людьми не разговаривать, а тем более, с ними никуда не ходить.
Павел Шаман вместе с ребенком на руках прошел сквозь тела потных сосредоточенных врачей и положил Пашу сверху его же тела.
– Откроешь глаза, когда я тебе разрешу.
– Ага, – согласился мальчик, но подумал – мама его будет сильно ругать, если узнает про дядю Пашу.