- Как и раньше - всех хочет переделать, на свою сторону обратить?
- Не знаю, чего уж ему и хочется, но от своего сроду не отступится! Иного бьют - он в стельку превращается, а моего чем больше колотят да измываются над ним, он все злее да упрямее становится! На него, поди, ничто не действует. Прокалился весь, как железо стал!
Корней сочувственно вздохнул и покачал головой.
- Не сладко тебе с ним: намаялась за все годы-то, места, наверное, живого нет?
Анисья вдруг выпрямилась, и Корней удивился ее спокойному, улыбчивому и чуть насмешливому взгляду, так не вязавшемуся ни с тем, о чем она только что говорила, ни с усталой покорностью, с какой она, казалось, мирилась и с невзгодами, и с нелегким характером мужа.
- А я, братушка, не каюсь и не жалуюсь! Молодая была - ревела сдуру, все веселой жизни хотелось. В нарядах бы походить да людской завистью попитаться. А сейчас… - улыбаясь, она махнула рукой, потом, опустив голову, развела в стороны концы старенького фартука, как бы заранее прося брата извинить и не осуждать ее ни за этот фартук, ни за стираное-перестираное платье с аккуратными заплаточками на локтях. - А сейчас, - повторила она, - я иной раз счастливее тех, кто ест в три рта и на других не смотрит. Мой и не пьет, и ни от какой работы не бежит. Одеваемся мы, правда, не красно, зато совесть у нас чистая!..
Поборов первое смущение, вызванное укором Анисьи, Ксения слушала тетку со все возрастающим удивлением и радостью - и как это она могла забыть о такой милой и рассудительной женщине!
- А не обижает он вас, тетя?
- Егорушка-то? Да господь с тобой! Это он с виду чисто зверь, а так ведь он душевный, добрый. На меня, спроси хоть кого, за всю жизнь руки не поднял, слова матерного не сказал.
Она налила в самовар воды, зачерпывая ковшом из кадки, разожгла и бросила в трубу пучок смолистых лучинок, насыпала несколько пригоршней угля из железной тушилки. Доставая из-под печи колено трубы, она задела поросенка, лежавшего там, он выкатился, похрюкивая, и ткнулся ей влажным пятачком в руки.
- Сюнька, марш на место! - с деланной строгостью крикнула Анисья и, почесав у поросенка за лопушистым ухом, засмеялась. - Беда прямо с ним! Наладишь самовар, а он откуда ни возьмись вырвется, пырнет своей сопаткой в кран и выпустит всю воду! Один раз думала - ну, распаяется самовар, да нет, обошлось. Ну ладно, иди, иди, неженка чертова! - ласково добавила она и пихнула ногой поросенка под печку.
- Живете-то вы хоть как? - поколебавшись немного, полюбопытствовал Корней. Он хотя и слушал сестру с явным удовольствием, но не очень верил в её дружную и радостную жизнь с Егором.
- Живем - не скачем, упадем - не плачем, - смеясь, отозвалась Анисья. - Нонешний год все посвободнее вздохнули - и налог скостили, и на заем не через силу тянут… Животину вот на базаре купила.
- Почем поросята-то?
- Двести целковых отдала! - будто хвастаясь перед братом, сказала Анисья, но тут же добавила с возмущением: - Шкуру дерут, черти! А без поросенка нам никак нельзя…
Пройдясь по избе и взглянув на полати, Корней спросил:
- Где ж так поздно ребятишки твои?
- Да в кино убежали! Хлебом не корми, а поглазеть дай. Сейчас еще ничего, а вот зимой в нашем клубе хоть волков морозь или протрезвиловку устраивай - сунь на часок самого горького пьяницу, и тот живо в себя придет!
- Дрова, что ли, жалеют? Раньше, при Гневышеве, топили…
- Это когда было-то? Уж позабыли все! А как Лузгин стал над нами - туда только девки, парни да пацаны ходят, а постарше кто и не думай! Порядка никакого, пол семечками заплюют, ругань до потолка, а то и сцепятся кто друг с другом, морду расквасят. Срамота!
- А Егор там не показывается?
- Вот-вот! - как бы радуясь подсказке, сказала Анисья. - Его одного и побаиваются. Когда он сидит в кино, никто не безобразничает. А я там не бываю - больно велико счастье зубами стучать!
Ксения с улыбкой слушала звонкий голос тетки - словно бежал, перепрыгивая через камешки, журчащий ручеек - и неторопливо расхаживала по избе, разглядывая книжки на самодельной этажерке, редкие фотографии под стеклом, отделанные по краям цветной бумагой, дивилась пристрастию родственников к ярким красочным плакатам, которыми был обклеен весь передний угол, где когда-то висела икона. На одних плакатах полыхали алые знамена, на других красовались румяные доярки в белых халатах.
"Вот чудак", - подумала Ксения о Дымшакове. Это, конечно, его затея превратить свою избу в своеобразный агитпункт.
Анисья уже успела переодеться в черную юбку и светлую, в блеклых цветочках кофту, причесала густые темные волосы, и Корней поразился перемене, какая произошла с ней. Вначале, когда он увидел ее в потемках, ему показалось, что сестра сильно сдала, постарела, а теперь перед ним хлопотала хотя и пожилая, но по-своему привлекательная, миловидная женщина с полным и еще красивым смуглым лицом, на котором горячо и влажно поблескивали светло-серые глаза, вспыхивали огоньками серьги, придавая ему выражение моложавое, озорновато-веселое.
Подмигнув себе в зеркале, она легко подхватила с полу самовар, поставила его на стол, обмахнула фартуком, и не успел Корней оглянуться, как появились чашки, чайник с отбитым носиком, желтая пластмассовая сахарница, полная рафинада.
- Ладно тебе суетиться, - сказал Корней. - Не бог весть какие гости! Для ребят побереги сахар-то…
- Вроде хозяйка тут я, а не ты! - Анисья вскинула пушистые ресницы, изогнула брови. - И ребятам достанется, не голодные сидят! Им хоть что дай - сожрут! Как в прорву, право слово!.. Но ничего, скоро у них вдоволь молочка будет, отопьются!..
- Откуда?
- А я тебе и не сказала? - Анисья всплеснула руками. - Батюшки, вот заполошная! Корова наша скоро отелится, жду, как светлого праздника!..
- Да когда же вы ее завели?
- А нынче в рассрочку дали! - раскрасневшись и словно еще помолодев, радостно поблескивая глазами, говорила сестра. - С кормами, правда, будет тяжело, не знаю, как зиму ее прокормим, да уж как-нибудь - от себя что оторву, на базаре продам, а за кормилицу нашу будем держаться!..
В сенях послышались шаги, дверь рывком отворилась, и через порог грузно шагнул широкоплечий, коренастый мужчина в потертой кожаной тужурке и такой же кожаной облезлой кепке с навесистым козырьком.
Знакомый, исподлобья, взгляд темно-синих диковатых глаз с большими белками заставил Корнея испытать привычное чувство некоторой робости и скованности перед зятем, но он не подал и вида, что смущен его появлением, не привстал навстречу в родственном радушии, а лишь приветствовал Егора кивком головы.
Втянув крупными ноздрями воздух, как бы принюхиваясь к чему-то, Дымшаков бросил наотмашь кепку, выпустив на бугристый лоб рыжие, рано поседевшие кудри, и сказал с будничным спокойствием, точно они не виделись с Корнеем не несколько лет, а каких-нибудь два-три дня:
- Здорово живете! С приездом тебя, шурьяк…
- Спасибо, - настороженно, с неторопливой степенностью человека, знающего себе цену и способного не дать себя зря в обиду, поблагодарил Корней.
Присев на табуретку, Егор опустил мосластую загорелую руку на белую скатерть, пошевелил узловатыми пальцами и покосился на разом притихшую Анисью.
- Ты что ж плохо гостей привечаешь, жена? - угрюмо полюбопытствовал он. - Без вина вроде русские люди не встречаются, а?
Не ответив, Анисья смотрела на мужа в упор, не мигая, и Ксения первая поняла, что у тетки просто нет денег на водку, но она не решается сказать об этом Егору открыто, боясь сконфузить его перед братом и племянницей. Егор наконец понял, в чем дело, запустил руку в карман пиджака и начал там молча копаться.
- У меня есть разменянные деньги, - не выдержав гнетущей тишины, краснея, проговорила Ксения и раскрыла свою сумочку. - Вот возьмите, пожалуйста…
Егор метнул на нее полный снисходительной насмешки взгляд и вежливо, но настойчиво отвел ее руку.
Он не спеша доставал из кармана по трешнице, по рублю, высыпал на собранную кучу бумажек серебряную мелочь и придавил все это ковшом ладони.
- Во - как раз на поллитровку!
Следя за каждым движением его руки, Корней досадовал на дочь, зачем она неумело вмешалась не в свое дело; и, чтобы как-то загладить ее выходку, решил именно ее попросить сходить в чайную.
- Уважила бы нас, Ксюш…
Дочь пунцово вспыхнула, и он недоуменно посмотрел на нее.
- Ты чего?
- Я… - Она была смущена и растеряна. - Ты, наверное, забыл, где я работаю, отец?..
- Не надо, Ксенечка, не надо! - торопливо заговорила Анисья и, схватив платок, набросила его на голову. - Я сама живенько слетаю! Мигом!
Пока она собиралась, Ксения в нерешительности стояла посредине избы и машинально щелкала замком своей блестящей черной сумочки.
- А ты примечал, шурин, али нет - как только иная баба пойдет по партийной линии, так она становится вроде ни мужиком, ни бабой, а? - усмехаясь, проговорил Егор. - Не пьет, не курит, ребят не рожает, а сохнет на корню и на других печаль наводит…
- Постойте, тетя! Я пойду с вами! - Ксения рванула с гвоздя свою тужурку, совала руки мимо рукавов. - Я постою на улице и подожду вас…
Дверь хлопнула, и Егор с Корнеем остались одни.
- Чудной народ встречается, - словно отвечая на какую-то тревожившую его мысль, тихо проговорил Егор. - Живут для людей, а на людей походить боятся…
Он провел рукой по небритой, заросшей рыжеватой щетиной скуле, поднял на Корнея пытливо-сверлящий взгляд своих вызывающе открытых глаз и спросил с грубоватой откровенностью: