Однако, когда он, немец Поволжья в тридцать пятом году получал паспорт, какой-то канцелярский болван перевел его фамилию побуквенно и позвучно, и вместо того, чтобы написать, например, Наггер или Наэр, внес в паспорт: "Александр Нахер" Это написание перекочевало затем и в анкеты при поступлении в летное училище, и стало сущим проклятием Александра во время учебы. "Ваше полное имя?". - "Александр Нахер". - "Этто что еще такое? А без мата нельзя?". - "Это моя фамилия, товарищ командир: Нахер". - "Да? А моя - подполковник Попов, нахер. Примите три наряда вне очереди за наглость, курсант Александр!". Это была мука мученическая. Но у фамилии Нахер оказалась в условиях России и положительная сторона: за эту фамилию Сашку все в эскадрильи обожали. За постоянный сопутствующий ей юмор. "Взлетаем, Нахер?". - "Взлетаем, нахер!". И еще один плюс проявился в связи с этой фамилией, когда началась война: никто не заподозрил даже, что Александр - немец. Вырос он в смешанном, русско-немецком селе, говорил по-русски без акцента, так что его часто спрашивали, не боярского ли он рода корнями своими. "А не боярских ли ты кровей, Нахер? Уж больно фамилия у тебя державная". - "Да нет, ребята: скорей моих предков глупые люди дурацкими вопросами слишком часто бомбили: от ответа на них и пошла наша фамилия".
Фамилия Александра и в лагере производила юмор на каждом шагу. Например, дежурный, утром: "Подъем!"… Бригада: я сказал подъем, нахер!..". Александр поднимается, кряхтя, все остальные продолжают лежать. Дежурный злится: "Я сказал: общий подъем, нахер!". - Голос с нар: "Ну так сразу бы и объявлял, придурок, а то мы думали, что одному Сашке подъем, гы-гы-гы…". Или еще случай, с офицером из новеньких: заходит в барак и спрашивает: "Кто от вашего барака по пищеблоку дежурит?". Голос в ответ: "Да вон он уже пошел: Нахер".
- Кто пошел нахер? Я пошел нахер? Не нахер, блядь, а веник в зубы - и бегом! Мухой, блядь! А то я вам такой "нахер" щас устрою, блядь, мать вашу переёх, срань рваная…
- Рвань сраная, - поправляет его кто-то во глубине барака.
- Правильно, нахер: и так можно!..
Вообще-то Сашка был большой весельчак и заводила в долагерной жизни, но история с "Героем", арестом, лишением звания и депортацией в Сибирь сильно испортила ему характер: его веселье перепрело в язвительность, его бодрость - в злое нетерпение выйти из лагеря и доказать свою невиновность, вернуть свою звезду "Героя", а вместе с ней - и честь свою офицерскую обрести назад, и русско-немецкое достоинство свое. "Я им докажу, гадам!", - клялся он. "Ты им, конечно, все докажешь, Нахер", - соглашались, граждане зеки, слегка усмехаясь.
Сашка Наггер-Нахер был летчик-истребитель от Бога, и заслужил "Героя" в честном бою, в котором сбил фашистского "Юнкерса" и двух сопровождающих его "мессершмитов", причем в бешеной схватке был подбит сам, но сумел "доковылять до дома", - как он выразился. Комполка лично был в том бою, все видел лично, тоже вернулся в лохмотьях, и тут же представил Наггера к "Герою". И вдруг однажды, не успели еще толком звезду "обмыть", вызывают Наггера в штаб, и видит Александр, что два особиста собачатся там со злым как собака командиром полка по его, Александра поводу. Тут же и к Наггеру приступили: "Почему утаил, что немец, почему Партию обманул?". И старую анкету перед ним бац на стол, где в графу национальность Наггер внес когда-то: "русский немец". Плакала, что ли, штабная крыса какая-нибудь над анкетой этой, или просто соплю уронила, но только слово "немец" в строке расползлось от капли, хотя и вполне читалось еще, если знать что написано. Однако, особисты не к слову "немец", а к слову "русский" придрались: "Ты не русский оказался! Ты оказался немец. Все немцы по закону должны быть депортированы! Ты Родину обманул!". Наггер давай орать на них: "Я с Поволжья, мать вашу, а это - Россия, там деды моих родителей родились, потому я и написал не просто "немец", а "русский немец". А особисты в ответ: "Врешь, гад, это ты следы так заметал, слово "немец" размыл, чтоб не читалось! Нет такой национальности - "русский немец"! Есть или "русский", или "немец"! "Сдай оружие! Ты арестован!". Сашка им: "Сволочи вы! Я фашистов сбиваю каждый день! Я - Герой Советского Союза". А один из особистов - хвать его за звездочку: "Снимай, гад! Ты уже не герой больше, ты - враг теперь!". Ну, Александр пистолет выхватил в бешенстве - и давай палить у них над головами: "Пристрелю, сволочи!"… Тут вообще: содом и гоморра до потолка полкового блиндажа. Сам комполка Федоров на Сашку с объятиями кинулся, чтобы он особистов не пристрелил в запале. Но, однако, Сашке и этого подвига хватило на высшую меру: ну-ка - нападение на представителей отряда СМЕРШ при исполнении. Комполка - золотой человек, настоящий боевой офицер - до командующего фронтом дошел, чтобы Наггера, своего лучшего аса отстоять, от смерти спасти. До того докричался полковник, что сам чуть в штрафбат не загрохотал, но летчика своего спас. Правда, только от смерти; уберечь от статьи и лагерей оказался бессилен. Даже генерал из штаба фронта ничего поделать не смог: Наггер-то не отказывался, что он - немец. А немец должен служить в трудармии. Даже если он летчик. Вот и пусть летает на топоре верхом… И сорвали с лихого летчика Сашки Наггера погоны и звезду "Героя", и оформили ему путевку в лагерь за городом "Свободный", и стал он после долгих лагерных приключений лесорубом и звеньевым в бригаде у Буглаева.
Вот к этому геройскому звену и прикомандировали на трудовое воспитание блатного по кличке Болт. Этот хренов Болт был тяжелый случай. Болт в уголовном "обществе" состоял в "авторитетах" и работать поэтому отказывался наотрез. В лес он ходил только потому, что по последнему сроку ему оставалось сидеть меньше года, а Горецкий пообещал уклонистам от леса и филонам еще пятак довеском. Болт подчинился, скрипя зубами. Но в лесу он сразу предупредил Наггера: "Жить хочешь, из лагеря выйти хочешь? Тогда отвали от меня, и даже не смотри в мою сторону: пахать не буду". Наггер, которому единственной целью жизни втемяшилось вернуть свою звезду "Героя", решил не рисковать, и оставил Болта в покое. Проблема была только одна: дневной план Наггеру с Аугустом теперь нужно было гнать фактически за четверых, потому что Шульцу в последние дни было совсем плохо: то понос у него открывался розовый, то рвало его до посинения; и по лесу ходил Шульц, как пьяный: качался и падал. Пора было его в доходяги списывать и в санблок определять, но Шульц, не желая выпасть из бригады Буглаева, упорно продолжал тащиться в лес вместе со всеми и кое-как "участвовать": на обрубке сучьев, в основном.
А Болт сидел на пеньке, покуривал. Уже на пятый день такого сотрудничества Аугусту с Наггером стало невмоготу: они не справлялись вдвоем, они уже бегом работали. Работа была такая: они делали подпил или подруб - в зависимости от толщины ствола - со стороны направления валки дерева - формировали "ломоть", а потом пилили дерево лучковой пилой в плоскости верней кромки подпила с другой стороны ствола. Иной раз надо было подстраховать направление шестом, или слегой - тонким, подручным стволиком с рогатиной, которой третий вальщик упирал в ствол и давил в нужную сторону. Все это можно было сделать и вдвоем, конечно, но тогда на это уходило в два раза больше времени, и дневной план начинал гореть синим огнем.
Звену как раз попалась делянка с деревьями, "глядящими" в неправильную сторону, и вальщикам требовалось думать о дальнейшем: как валить, чтобы удобно было обрубать, кряжевать, трелевать. Пилу при подходе к середине ствола могло поэтому зажать, и обязательно требовался один на слеге. Шульц, зеленый лицом, уже опять блевал в сторонке, и Наггер крикнул Болту: "Ваше величество, не побрезгуй: надави на слегу, а то пилу зажмет сейчас". "А пусть вам хоть яйца зажмет, мне-то чего?", - весело огрызнулся рецидивист, - вон дохляк проблюется щас, да и вырвет вам дерево с корнем, ага…". От былого истребителя в характере Нагерра еще оставалось немного вспыльчивости. Сашка бросил пилу и пошел к пеньку, на котором сидел Болт:
- А ну, иди к слеге, сучара блатная…
- Что? Все уже? Уже и жить расхотел? Так быстро? - удивился Болт, нагло скалясь, - иди пили дальше, тля поганая. На первый раз - я ничего не слышал. Я сегодня добрый. У меня сегодня день рождения, га-га…
- Курт, иди-ка за бригадиром, объяви ему ЧеПе: уголовный от работы косит, на пятерик напрашивается. Пускай его к Горецкому ведут. Прямо сейчас.
Шульц послушался Наггера и побрел в сторону тракторного шума: там уже таскали хлысты, и Буглаев был там.
- Слышь, летун: ладно, заметано. Ради моего дня рождения. Подсоблю. Че делать-то? Куда давить? Покажь, - Болт слез с пня и вразвалочку двинулся вслед за Наггером, по дороге подобрав с земли топор. Сашка оглянулся, сказал: "Топор не нужен, руками, весом давить будешь". Но Болт топор не бросил. Подошли к слеге. Наггер поднял шест, установил, упер в ствол, приказал Болту: "Вот так дави, всем телом". Вернулся к пиле. Они с Аугустом стали пилить дальше. "Дави сильней, а то на тебя же и грохнется!", - пригрозил Сашка, и Болт надавил сильней, усмехаясь: "а как же с твоим послом быть, который за пятериком пошел для меня?". - "Будешь работать - все простим. Дави!". Пропил начал шириться, крона зашевелилась, двинулась, пошла, затрещала древесина, Аугуст с Нагерром отскочили в сторону, и дерево повалилось в нужную сторону, взметая короткий вихрь лесного праха и обнажая неожиданно яркий клочок неба.
- Бабах! - сказал Болт.