Мне следовало бы рассердиться на то, что со мной обращаются как с говорящей куклой, которую можно подарить. Но со стыдом признаюсь: в ту минуту я был счастлив и почти горд, что принадлежу такому красивому существу, от которого так приятно пахнет. Этим я, без сомнения, прогневал мудрого и всемогущего Аллаха, который повелел, чтобы мужчина был господином над женщиной.
- Вы только послушайте этого мальчишку - этого негодяя, уродца! - завопила Зельма-бедуинка.
Однако сидевшие рядом с ней мужчины принудили ее замолчать.
И Башир продолжил:
- Когда мы остались одни, я предложил Дэзи поиграть с игрушками. "Нет, - ответила она. - Мне они все надоели". Я хотел было потрогать самолет, пустить по железной дороге поезд, но Дэзи не разрешила. "Не трогай, - сказала она, - это мое". Вскоре она вышла из домика, велев мне следовать за ней. В голосе ее я ясно различал интонации ее бабушки.
Возле домика я предложил покататься на качелях. Дэзи снова отказалась. Они ей, оказывается, тоже наскучили. А когда я все же попытался взобраться на них, она запретила мне, топнув ногой. И тут я увидел, что ее глаза похожи вовсе не на цветы, а на глаза леди Синтии.
Наконец мое терпение лопнуло - я взбунтовался. Неужели эта девчонка, какой бы красивой она ни была, всерьез думает запугать меня и сделать покорным? Она догадалась, что я непременно назло ей прыгну на качели, и вдруг позвала: "Банго! Банго!"
Послышалось дикое рычание. У меня все внутри похолодело, и, не успев прийти в себя, я увидел, как из кустов вышло и направилось к нам темное мохнатое чудовище. Никого страшнее я не видел! В первое мгновение я принял его тоже за какого-то диковинного зверя, вроде громадной прирученной обезьяны, одетой так, чтобы походить на человека, - в штаны и красную рубаху. Существо было приземистое, длиннорукое, с широкими плечами и узким лбом, огромными зубами и кроваво-красными веками; оно шло, покачиваясь, на задних лапах.
Я был уверен, что это животное, но тут Дэзи сказала ему несколько слов на незнакомом языке, и чудовище, ответив что-то на том же языке, двинулось ко мне, скрежеща зубами. "Стоит мне захотеть, - заявила Дэзи, - и Банго растерзает тебя на куски. Бабушка сделала его моим стражем и научила с ним разговаривать".
И тут я вспомнил, что на базарах мне доводилось слышать, как одна богатая англичанка привезла из диких лесов, что растут по берегам больших рек, какое-то страшное существо - полузверя-получеловека - и превратила его в слугу.
- Все это правда! - воскликнул бездельник Абд ар-Рахман, надувая и без того толстый живот, прикрытый крашеной бородой.
И Сейид, читавший вслух разные истории, и Мухаммед, уличный писец, и старец Хусейн, и красавец Ибрагим, торговавший цветами, и многие другие, сидевшие позади них, повторили в изумлении:
- Правда! Правда!
- Так и было, лопни мои глаза! - заверил Башир и продолжил:
- Видя, что я онемел от страха, - да и кто бы не испугался на моем месте? - Дэзи рассмеялась и захлопала в ладоши. В первый раз я видел ее довольной. Потом она повела меня по аллеям и тропинкам, по которым я еще не ходил. До чего же обширным было владение! Девочка шла впереди, я за ней, за мной Банго. Вскоре мы добрались до зеленого луга, заросшего свежей травой и окруженного живой изгородью из кактусов. Дэзи толкнула калитку, и я увидел поодаль пасущегося белого ослика.
Я не устану повторять, друзья мои, что во владениях леди Синтии на каждом шагу встречались чудеса. Казалось бы, осел - ну что в нем особенного? Да я, как и вы, видел их сотни! На постоялых дворах я помогал их седлать и грузить на них поклажу; в слишком холодные ночи я пристраивался возле них на ночлег. И я, как и вы, не нахожу ничего удивительного или привлекательного в этих презренных тварях.
Однако тот ослик показался мне чудом. Шерстка у него была белая-белая, как молоко, и нежная-нежная, как лебяжий пух; его широко открытые влажные глаза как будто смеялись. Но самой примечательной его особенностью были две семиконечные звездочки за высокими тонкими ушами. Был ли он какой-то редкой породы или же стал таким ладным, холеным и жизнерадостным благодаря заботливому уходу, или же его красили великолепное седло, расшитое шелком и золотом, и голубая лента, обвивающая ему шею, - я, по правде, не мог бы сказать определенно. Верно одно: этот ослик выделялся бы среди других ослов, как принц среди оборванцев.
Дэзи позвала его; когда он приблизился, она уселась в роскошное седло, по-женски свесив ноги на одну сторону, и принялась скакать по лугу. Верите ли, друзья мои, эта девочка на ослике была такой легкой, гибкой и грациозной, ее волосы так красиво развевались вокруг золотистого лба и прекрасных глаз, вновь похожих на редкие цветы, что я, позабыв ее злые выходки и угрозы, снова был ею очарован.
Тут Дэзи остановилась, и я подбежал, чтобы помочь ей спрыгнуть. Видя, что я не выпускаю из рук повод, она любезно спросила:
"Башир, а ты хотел бы сесть на моего ослика?"
И я почувствовал, что именно это желание возникло у меня сразу, как только я увидел его, но я не признавался себе, чтобы не мучиться понапрасну. И то сказать, какое право имеет уличный мальчишка сидеть в столь великолепном седле и скакать на таком красивом животном? Но теперь, когда Дэзи побудила меня признаться в своем желании, оно овладело мной, взбудоражило кровь. Я охотно променял бы все забавы на возможность один раз, один-единственный раз прокатиться на чудесном ослике. Мягкий голос Дэзи поселил во мне надежду, и я ответил:
"Да, хотел бы, больше всего на свете".
И услышал:
"Ты можешь сделать это хоть сейчас…"
Я трепетал от радости, когда вставлял ногу в стремя… Но в эту минуту она добавила:
"…если я разрешу".
Я в недоумении обернулся к ней.
"Но я не разрешаю. Этот ослик мой и больше ничей".
Я, наверное, смешно выглядел, потому что Дэзи запрыгала от радости.
Потом она, видимо, заметила перемену в моем лице. "Поосторожней, - воскликнула она, - не то я позову Банго!" Едва услыхав свое имя, человек-зверь, рыча, приблизился ко мне. Я выпустил повод, и ослик ускакал - такой беленький, такой красивый!
Дэзи уселась на траву.
"А теперь расскажи мне что-нибудь, - повелительно сказала она. - Если мне будет интересно, я разрешу тебе взять ослика".
Она улыбнулась и искренне добавила:
"Я не очень-то дорожу им. Скоро я подрасту, и у меня будет пони, настоящая маленькая лошадка".
Увидев улыбку на ее лице и по-прежнему горя желанием покататься на белом ослике, я сел напротив Дэзи и смиренно спросил:
"Ну о чем я могу рассказать, чтобы тебе было не скучно? Ты родилась в богатой и знатной семье, ты каждый день можешь любоваться диковинными зверями и птицами, тебе прислуживают люди, приехавшие из дальних стран. Родители, должно быть, рассказывают тебе интереснейшие истории".
"У меня, Башир, нет ни отца, ни матери, - заговорила Дэзи внезапно поникшим, тихим голосом. - Они умерли, когда я была еще совсем маленькой. А бабушка и дедушка - суровые люди, от них не услышишь забавных историй. Я никогда не покидаю этот дом и сад, не вижусь с другими детьми, потому что во всем Танжере нет семьи, достойной нашей. Моя бабушка ведь родственница короля! - При этих словах она горделиво вскинула голову и, тут же спохватившись, нетерпеливо воскликнула: - Ну, рассказывай! Мне охота поразвлечься. Чем занимается твой отец? Это он позволил тебе прийти сюда?"
"У меня тоже нет ни отца, ни матери, - ответил я. - Но только я - сам себе господин".
"И ты гуляешь, где хочешь? Когда хочешь? И с кем хочешь?" - недоверчиво расспрашивала Дэзи.
И тогда, о друзья мои, я почувствовал себя с нею на равных. К чему богатство, прекрасные игрушки, диковинные звери и птицы и даже чудесный белый ослик, - к чему все это, если у тебя нет свободы? Я принялся с жаром описывать ей мою жизнь, которая проходит на улицах и базарах. Я рассказал о своих друзьях - Омаре в большой красной феске и маленькой Айше. Сначала Дэзи жадно ловила каждое слово, и от этого я еще больше распалялся. Но вдруг она пронзительно закричала:
"Довольно! Замолчи! Все это неправда! Ты лжешь, грязный горбатый попрошайка. Нет на свете детей счастливее меня. Я самая богатая, самая красивая, самая знатная…"
Продолжая кричать, Дэзи бросилась на меня с кулаками. Она изо всех сил колотила меня, а я совсем растерялся в первые минуты. Да мне и больно-то не было: я участвовал и не в таких потасовках. Она поняла это и, еще более разъярившись, принялась царапать и щипать мои горбы. Тут я вскипел - не от боли, но от стыда и гнева. Я с силой оттолкнул ее, и она упала на траву. Быстро поднявшись, она хотела было позвать Банго, но тут я достал рогатку, которая всегда при мне, вложил в нее большой камень и крикнул Дэзи: "Прежде чем твой дикарь дотронется до меня, я расквашу тебе нос!"
Она поняла, что я не шучу, и замолчала; потом, боязливо улыбнувшись, промолвила: "Вернемся скорее в домик и будем снова друзьями". Но в голосе ее слышалась фальшь. Она ненавидела меня. Я же, увидев наконец, какой она была на самом деле, - злой, капризной и трусливой девчонкой, - стал ее презирать.
В эту минуту Башир услыхал знакомое позвякивание, но он и ухом не повел, прекрасно зная, что означает этот звон: вернулась Айша, и все бубенчики на ее тамбурине весело запели.
И Башир продолжил свой рассказ:
- Мысль о белом ослике не покидала меня…