На землю изливался яркий лунный свет. Фруктовые сады, лужайки, цветочные газоны, купы цветущих деревьев были видны как днем, но при свете луны все выглядело как-то по-особенному красиво. Я шел впереди сержанта и то и дело озирался по сторонам: мне хотелось все запечатлеть в памяти, ведь я знал, что больше уже не вернусь сюда… Я вспоминал прекрасных животных и птиц, находящихся в загонах, клетках, сидящих на жердочках или же бродящих и порхающих на свободе, и горел желанием посмотреть на них в последний раз. Но я слышал за спиной тяжелое дыхание дирижера и видел, что его длиннющие ноги неотступно следуют за мной. Я шел как можно быстрее, стараясь не шуметь, и мое сердце готово было разорваться от тоски. Но меня мучило еще и любопытство.
Мы довольно быстро добрались до роскошного особняка, неподалеку от которого находился домик Дэзи. Я показал его сержанту. "Сходи за ней!" - приказал он, еле шевеля губами.
С помощью своей отмычки я открыл и эту дверь. Разбудил Дэзи. Она нисколько не испугалась - даже наоборот.
Дэзи очень хорошо помнила тамбурмажора в огненном мундире, помнила, какой он был красивый и высокий - на голову выше всех высокорослых волынщиков в леопардовых шкурах. Она решила, что он пришел поиграть с нами, и обрадовалась, что сможет разглядеть его поближе. Я не стал ее разубеждать; я думал только о том, как бы угодить грозному сержанту, которого немного побаивался. Да и откуда мне было знать о его намерениях?
Начни сержант с первой же минуты развлекать Дэзи, он, может, и добился бы того, чего так страстно желал. Но едва девочка появилась на лужайке - во всей своей красе, в ореоле шелковистых золотых волос, сияющих при лунном свете, - он схватил ее и поднял высоко над землей. Огромный, внушающий страх сержант принялся стискивать ее в объятиях, изо всех сил прижимая к пуговицам своего мундира. Он рычал и стонал одновременно:
"Деточка моя, моя маленькая… деточка моя…"
Лишь в этот миг я вспомнил и фотографию, которую, сидя под панкхой, каждый день разглядывал сэр Персивал, и жестокие слова леди Синтии, и крайнее изумление дирижера, на миг застывшего перед своими музыкантами, когда машина с цветами и зверюшками проезжала мимо него. И я все понял; и вы, друзья мои, - вы тоже теперь все понимаете…
Человек в огненном мундире был пропащий и проклятый сын леди Синтии и сэра Персивала, а на руках он держал свою дочь, которую поклялся никогда не видеть. Но судьба, пути которой неисповедимы, все же свела их, и он пришел, чтобы вернуть себе эту прелестную девочку - плоть от плоти своей.
Только она, Дэзи, ничего не подозревала. Для нее этот огромный и словно безумный человек был просто незнакомцем, который напугал ее и причинил боль. Она принялась кричать и плакать. Сержант мягко опустил ее на землю и протянул руку, чтобы погладить ее шелковистые волосы. Но в этот момент разъяренный зверь бросился сзади на красный мундир, и по рычанию, вырывавшемуся у него из груди, я узнал Банго.
Да-а, друзья мои, этот повелитель волынок обладал силой, в которой отказано большинству смертных. Любой другой на его месте рухнул бы оземь. А он лишь слегка согнулся и, схватив Банго, отшвырнул его в сторону. Пока Банго какое-то время приходил в себя, я взмолился перед девочкой:
"Прикажи ему, глазами прикажи, чтоб не трогал этого человека… Если б ты знала…"
Но я не успел договорить. Дэзи закричала:
"Банго, на помощь! Фас, Банго!.. Фас!.."
На сей раз зверюга впился сержанту в горло, и я увидел при свете луны его клыки - хищные, острые, огромные. Он метил в самое уязвимое место, в самую жизненно важную артерию. Я не сомневался, что дирижер остановит его, задушит своими железными ручищами. Но он упустил время. Его, казалось, ошеломил, на миг парализовал голос девочки, которая была его дочерью и которая с ненавистью и яростью кричала: "Фас, Банго! Фас! Рви!.. Бей!.."
Когда сержант поднял руку, было поздно - он опоздал на мгновение. Клыки Банго уже сомкнулись. Руки дирижера бессильно повисли, он пошатнулся - раз, другой, третий. У Банго вся морда была залита кровью, хлынувшей из прокушенной артерии, но его зубы все не выпускали горло сержанта. В конце концов огненный мундир повалился на землю.
В тот же миг двери особняка с шумом отворились, и на пороге показались леди Синтия и сэр Персивал в сопровождении трех вооруженных слуг. Я тотчас бросился ничком на лужайку, скатился в ближайшие кусты и там затаился. Никто из них меня не видел.
Так, не обнаруживая себя, я имел возможность все видеть и слышать. Но я весь дрожал под своей роскошной зеленой одеждой, изодранной шипами и колючками.
Леди Синтия приблизилась к распростертому сержанту, наклонилась над ним, рассмотрела при свете луны его лицо. Потом взглянула на Дэзи. Девочка гладила Банго, и тот слизывал со своих губ еще свежую кровь.
"Унесите тело! - приказала леди Синтия слугам. - Это обычный несчастный случай с пьяным солдатом…"
Потом она обратилась к Дэзи:
"Ступай в мою спальню, отныне ты будешь спать там".
И наконец, к сэру Персивалу:
"Пусть сюда немедленно явится начальник полиции вместе с английским консулом. Я им все объясню…"
"А кто… словом… кто этот мертвый солдат?" - нерешительно поинтересовался сэр Персивал.
Но вместо ответа леди Синтия поторопила:
"Я же сказала, нужно позвонить немедленно".
Сэр Персивал не стал больше расспрашивать. Пожилая дама постояла некоторое время на лужайке - высокая, прямая, неподвижная; ее взгляд был устремлен на луну.
Банго облизывал губы.
"Я велю умертвить тебя так, чтобы ты не мучился", - тихо промолвила леди Синтия и скрылась в роскошном особняке.
Я вылез из кустарника, разыскал свою прежнюю одежду, переоделся и, охваченный ужасом, кинулся прочь…
Я бежал очень быстро; к тому же слишком много разных чувств пришлось мне пережить за минувшие день и ночь. Словом, на полдороге в Танжер я почувствовал смертельную усталость. Ноги у меня подкосились, я упал в поле и довольно долго проспал. Солнце уже клонилось к закату, когда я добрался до пригорода. Усталость все не проходила. Я поплелся в центр города. Как вдруг, не доходя до площади Франции, мои ноги сами пустились бежать… Я услыхал звуки волынок.
И действительно, по бульвару в сторону порта шли колонной солдаты в юбках шафранового цвета и в леопардовых шкурах, и чудесные бурдюки пели и причитали при каждом их шаге. А во главе колонны шел высокий сержант в черных брюках и огненно-красном мундире. Он манипулировал длинным-длинным жезлом с кистью, мерцающей, словно звезда.
При этих словах Зельма-бедуинка пронзительно закричала:
- Привидение! Храни нас пророк! Привидение!
- Да нет же, успокойся, женщина, - вмешался бездельник Абд ар-Рахман. - Просто другого солдата одели в такую же форму.
- Или же вызвали из Гибралтара другого дирижера… - заметил уличный писец Мухаммед.
И Башир им ответил:
- Чтобы выяснить это, я решил последовать за волынщиками в порт и понаблюдать за ними до отплытия.
- И что? И что? - послышалось со всех сторон.
- Судьба каждую минуту готовит нам сюрпризы, - вздохнул горбун.
Потом он сказал:
- Мы уже были не так далеко от порта, как вдруг я увидел, что нам навстречу под звуки медных труб, барабанную дробь и пение флейт идет другой военный оркестр. Это сошел на берег испанский легион, чтобы принять участие в празднествах по случаю Большой недели Танжера. И впереди всех, один, без надзора, двигался здоровенный боров - в медной сбруе с блестящими бубенчиками. Он шел в ногу с солдатами, и бубенчики позвякивали в такт движению.
И тогда я последовал за боровом.
Башир закончил свой рассказ. Долго не стихали одобрительные возгласы и похвалы в его адрес. Внезапно недовольный голос заставил толпу утихнуть.
- Скажи нам, о Башир, - попросил Сейид, уличный чтец, - скажи на милость, почему ты именно сегодня набрался смелости и поведал нам то, что так долго скрывал?
- Охотно скажу, - ответил Башир. - Леди Синтия теперь в Англии, где она должна отдать Дэзи в какую-то школу с очень строгими религиозными порядками. Я узнал об этом от ее шофера сегодня утром, прямо здесь, на Большом базаре.
Тут Башир обернулся к Омару и Айше. Мальчик снял свою большую феску, девочка подставила тамбурин, и они собрали то, что правоверные соблаговолили им бросить.
Абд аль-Меджид Шакраф, американец
Неделю спустя Башир вновь появился на Большом базаре. На сей раз, чтобы привлечь к себе внимание, ему не нужно было петь, а Айше - бить в тамбурин. Увидев Башира, люди сбежались со всех концов и с готовностью расселись в кружок.
И маленький горбун заметил в толпе Зельму-бедуинку, бесстыдницу, всюду сующую свой нос, а рядом с ней Ибрагима, молодого сноровистого продавца цветов. И еще были в толпе всеми уважаемый старец Хусейн, торговавший сурьмой, и Абдалла, слепой рыбак - благодаря своей слепоте он не видел многих неприглядных картин жизни. Но были в толпе и новые лица. Среди них Башир узнал Кемаля, заклинателя змей, Галеба, водоноса, и беззубую старуху Фатиму.
Улыбнувшись всем - знакомым и незнакомым, Башир начал так:
- Вы, конечно, помните, друзья мои, как были изумлены жители нашего города, когда к нам пожаловал Абд аль-Меджид Шакраф, и какие удивительные поступки он совершил, едва появившись у нас. Вы частенько встречали его то на улицах, то на террасах кофеен на Малом базаре. Но никто из вас, я уверен, не знает, куда и почему он так внезапно исчез, чего он вообще искал в наших краях и что в конце концов нашел. Выслушайте же горбуна Башира, которому Аллах в своей беспредельной милости пожелал открыть эти тайны.