Мы остановились у типичного бежевого парижского дома, на первом этаже которого была гостиница. Вошли. Я осмотрелся. Темно. Ни души. "Странно, – подумалось. – Разве такие гостиницы бывают?". Стеф уверенно двинулась вперед по неосвещенному коридору и замерла у одной из боковых дверей (это и был номер). Повернув ключ два раза, она крадучись зашла в комнату. Я – за ней.
– Тщщщ, – Стеф прислонила палец к губам. В комнате было темно.
– А где свет? – спросил я.
– Свет нельзя.
– Почему?
– Тише, тише…
Через несколько секунд в кромешной тьме я разглядел натянутую поперек комнаты веревку, на которой висели две пары мужских штанов, носки и майки.
– Бррр. Это что? – шепотом поинтересовался я.
– Это – хос-тел.
– Что?
– Хостел. В хостеле в номерах живут по нескольку человек. Сейчас здесь спят двое…
– Ребят, – подхватил я. – И что, это разве нормально? Ты их знаешь?
– Нет, конечно.
– Стеф! Я тут спать не буду! – я был в шоке. – Поедем сразу в Бордо.
– Вообще-то мне тоже тут не нравится.
В конце концов заночевали мы на окраине Парижа в гостинице Formule 1, тщетно пытавшейся скрыть свою единственную звезду за, как выяснилось, двусмысленным названием, которое можно было принять за респектабельное. Романтика получила сильную пощечину.
Кюкю
Мечты о Париже, увы, не сбылись. Позавтракав ранним утром в гостинице, мы выехали на юго-запад Франции, в Бордо. Долгий путь. Особенно на "Рено-5". Да еще по бесплатным дорогам, промокшим от проливного дождя. В дороге Стефани сказала, что договорилась с профессором Тином, чтобы я выступил перед студентами и рассказал про Россию.
– Конечно, это было непросто, но I managed [123] . Всем будет очень интересно! – Стефа энергично кивала головой.
– А что же я буду рассказывать?
– Про русскую мафию!
– Да?
– Шучу. Про реформы, приватизацию, частную собственность в России. Или про рубль, отношения между бывшими социалистическими странами.
– Я же не успею придумать, о чем рассказать!?
– Не волнуйся, успеешь.
К полуночи мы наконец очутились в пристанище Стефы – маленькой, но очень уютной студии в небольшом домике. Торшер, диван, стол и пара стульев – вот и весь интерьер.
Слуга графа Сен-Симона будил своего повелителя знаменитыми словами: "Вставайте, граф! Вас ждут великие дела!". Стефани разбудила меня похоже:
– Wake up, don’t forget that the ocean is waiting for you! And French delicious wine as well [124] !
– Океан? Вино?
– Да, Атлантический. А вино – из самых настоящих замков! Все близко!
Мы позавтракали горячими круассанами, за которыми Стеф сгоняла на улицу. Йогурты украшали стол, а кофе шипел, грозясь залить плиту, до того хотел убежать из турки. Потом мы выехали в многодневное путешествие. Верхний Медок с замками, старинные каменные подвалы которых полны винными бочками; деревня Сент-Эмильон с улицами, высеченными из бежевого камня; нескончаемые виноградники под проливным дождем; совы, летающие над нашим неутомимым автомобилем; городишко Лакано на песчаном берегу Атлантического океана, сердитые мощные волны которого несли бесстрашных серферов; Биарриц со знаменитым красным дворцом и незабываемым видом на закат.
По пути Стеф рассказывала о Франции: у нас четыреста сортов сыра, в августе вся страна не работает, все едут отдыхать на Ривьеру, так же как россияне – в Анапу. У многих французов есть "Нива", правда, это вторая машина, чтобы ездить зимой в Альпы: дешевая, а проходимость повышенная. Автомобилисты всегда останавливаются, чтобы пропустить пешеходов! Изабель Аджани прекрасна, особенно ей удалась роль Камиль Клодель. Французские банкноты – красивые, многоцветные, похожие на картины: на ста франках помещен фрагмент полотна Эжена Делакруа "Свобода на баррикадах" – на нем олицетворяющая Свободу молодая женщина с французским флагом в руке. В ресторанах столики резервируют заранее. Кстати, обязательно надо хоть раз в жизни поужинать в ресторане Tour d’Argent, хотя там, конечно, очень дорого. Ле Пен – это французский политик, а не китаец. Хочу стать партнером KPMG. Пойду голосовать за Жака Ширака, потому что мой голос может стать решающим. Слушая, я думал: какая же Стефани умная, искренняя и целеустремленная. Я заряжался ее энергией.
По радио Джо Дассен запел песню "А toi". Она нравилась мне тем, что ее очаровательно исполнял Лёнич: "А туа, а муа, а туа, а муа, а туа, а муа", – повторял схваченные слова.
– Стеф, ты любишь Джо Дассена?
– Джо Дассена? – озадачилась Стефани. – Нет, конечно.
– Почему? – удивился я.
– Ну он же, как это сказать… Кюкю.
– Кюкю? Что такое кюкю?
– Кюкю? Трудно перевести. Ну, что-то такое странное, может, старомодное…
– Из бабушкиного сундука, пахнущее нафталином?
– Ну можно и так сказать. В общем, прошлый век.
Ничего себе, подумал я. Джо Дассен, он же, по-нашему, самый известный француз в мире. А слово "кюкю" мне очень понравилось.
– А Мирей Матье?
– Что Мирей Матье? – Стефани рулила и смотрела на дорогу.
– Популярная?
– Кто? Мирей Матьееее? – глаза Стефани округлились, недоумению не было предела.
– Ну, ты хоть знаешь песню "Чао, бамбино, сорри"?
– Мирей Матье… – протянула Стеф. – Может, мама моя ее слушала. В любом случае она – кюкю!
– Так, – я решился на отчаянный шаг. – А Челентано? Адриано Челентано?
– Это кто?
– Ты не знаешь Челентано? – это было слишком.
– Нет. Но это что-то такое, знакомое…
– Он, конечно, итальянец, не француз… Но ведь… Он очень известный! Певец, актер! В России его знают все, от мала до велика!
– Я не знаю, – Стефани была непреклонна.
Я промолчал про Рикардо Фольи, Пупо и Тото Кутуньо. Упоминать их было бессмысленно. Между тем машина катила дальше. Когда по радио "Энержй" Далида запела "Пароле, пароле, пароле", я перевел разговор на Бернара Тапи. Этот французский капиталист был на устах у всех. Красавец средних лет, министр, владелец фирмы Adidas, яхт, замков и марсельского футбольного клуба "Олимпик". У Италии был Берлускони, а у Франции – Тапи.
– Да, правда, о Тапи все только и говорят, – подтвердила Стеф.
– А он умный?
– Нет! Похоже, что не очень. Недавно его спросили: "Что вы думаете про Тулуз-Лотрека?" [125] . Тапи ответил: "Думаю, "Тулуза" выиграет 4:0" [126] . Да, кстати. Знаешь, кто мне симпатичен?
– Кто?
– Серж Гинзбур. Слышал?
– Нет.
– Во Франции он очень знаменит. Что-то вроде вашего Высоцкого.
– В первый раз слышу.
– А ведь он – русский [127] .
– Русский?
– И Джейн Биркин, значит, тебе неизвестна?
– Нет. А кто она?
– Актриса, певица. У них роман с Гинзбуром был.
Я промолчал.
– Ну вот, – подвела черту под беседой Стефани.
Снова путч
Стеф не шутила. Профессор Тион и вправду попросил меня выступить перед студентами. Я согласился, хотя по-прежнему до конца не знал, о чем говорить. "Ничего, – поддержал меня профессор. – Просто расскажи про Россию".
Адреналин переливался через край, когда я вошел в большую, амфитеатром, заполненную аудиторию. Студенты встретили меня настороженно.
– Que se passe-t-il en Russie? What’s going on in Russia? [128] – раздался голос откуда-то сверху.
– В России приватизация набирает обороты, – начал я, удивившись заряженности моих vis-à-vis.
– Mais non. Les chars tirent à Moscou! [129]
Ребята явно знали что-то, о чем пока не догадывался я. Какие могут быть танки в Москве? Оказалось, могут. Дома, черт побери, снова случился coup d’Etat [130] , причем был он пострашнее предыдущего путча. В Москве всю ночь по-настоящему воевали: это была последняя вспышка яростной борьбы за власть между президентом и парламентом, тем, выбранным еще в СССР, за первым съездом которого я восторженно, с замиранием сердца, следил летом 89-го, не отходя от телевизора и откладывая подготовку к вступительным экзаменам в МГУ до позднего вечера. Эх, летит жизнь, как резвый конь, влюбляется время в новых героев… Те выдающиеся народные избранники, революционеры, вдохнувшие четыре года назад в огромную страну новую жизнь, быстро превратились в ретроградов, по крайней мере так казалось. Время вышло из тех людей, оно больше им не благоволило.
Порохом запахло пару недель назад, когда Руслан Хасбулатов, председатель парламента, публично обвинил Ельцина в том, что тот подписывает указы в нетрезвом виде. В ответ уязвленный Ельцин своим указом 21 сентября 1993 года в 20.00 парламент распустил. Делать этого по Конституции он не имел права, поэтому парламент незамедлительно назвал происходящее государственным переворотом. Дальше события разворачивались стремительно. В 20.15 диктор телевидения Шатилова объявила, что "в нашей вечерней программе произошли изменения". Однако "Лебединое озеро" не показали. Вместо него после программы "Время" пел Кобзон. В 22.00 вице-президент Руцкой [131] , друг Никиты Михалкова, бывший сподвижник Ельцина, перешедший на сторону парламента, а потому прозванный ренегатом, объявил себя президентом России. В 02.00 вечный председатель Конституционного суда Зорькин заявил, что указ Ельцина противозаконен.
Притив Ельцина выступали многие. На то были причины.
Так Ельцина отрешили от власти. В 02.20 парламент почти единодушно одобрил первые указы "и.о. президента России Руцкого". С этой минуты в России заработали два президента и два правительства.