Если любите прохладу, свежий воздух круглый год,
Обращайтесь на Московский вентиляторный завод!
Словосочетание "заключать договора" вызвало тогда среди филологов серьезные споры о том, как правильно говорить: договора или договоры?
Вещи с Делегатской на Новый Арбат мы перевозили на троллейбусе "Б", курсировавшем по Садовому. На остановке "Улица Алексея Толстого" (ныне – Спиридоновка) я выскочил, чтобы добежать до любимой бабушки Оли на Грузинскую и похвастаться лэп-топом.
– Что это? – спросила Оля.
– Компьютер!
– Компьютер? – Оля испуганно закрыла лицо руками.
– На работе выдали!
– Ой! А не опасно с этой штукой вот так по улицам расхаживать?
На Новом Арбате мы теперь работали вчетвером – Сева, я, Стефани и Сергей. Сергей мне не нравился. Невысокий блондин с советской стрижкой и протокольной внешностью, он был занудой, хвастуном и умником, лишенным обаяния, но зато с необычайно высоким мнением о себе. Со Стефани он сразу пошел на сближение, стал ежедневно звать ее обедать, а нас как будто не замечал. То ли сесть с нами за один стол было ему зазорно, то ли думал, что мы не голодные. Но что делать? Начальник, он и есть начальник. Спасибо Стефани, она часто, возвращаясь, приносила нам гостинец – то "Биг Мак", то сэндвич из "Бургер Квина", новой забегаловки на Никитских воротах.
Иной раз мы с Севой спускались прогуляться и сразу оказывались в муравейнике, потому что Новый Арбат по-прежнему был базаром – нагромождением киосков. Однажды в одном из продавцов я узнал парня с нашего факультета. Он выглядел как миллионер – шикарные слаксы, топ-сайдеры и клубная куртка Yankees поверх модной майки с иностранной надписью на груди.
– Это моя палатка, – гордо сказал он и, указывая на киоск, добавил: – Видишь, недавно название придумал.
Киоск, который оберегал напряженный охранник с черной резиновой дубинкой в руке, украшало название "Stop&Shop".
– А зачем название? – поинтересовался я.
– Раньше не нужно было, а теперь – конкуренция, выделяться надо.
– Что-то я тебя на факультете давно не видел, – заметил я.
– И не увидишь больше. Все. Я бросил учиться. Финита. Я тут знаешь сколько зарабатываю? Всем профессорам вместе взятым не приснится.
– Жалко учебу бросать.
– Чего жалеть, все равно не пригодится.
– А рэкетиров не боишься?
– Нет. Я им исправно плачу, причем не так уж много, – ответил мой собеседник. – Зато спокойней стало. Сначала киоски воровать перестали: раньше ночью кран подъезжал и увозил. Теперь о налетах почти забыл: бывало, по два-три раза за ночь отбивались.
По дороге в офис я решил повнимательнее разглядеть киоски. В самом деле, некоторые из них теперь украшали названия. Одна палатка называлась All for you, другая – Shop, третья – Special Shop, удивил киоск Thriller, принадлежавший, видимо, фанату Майкла Джексона, и уж совсем поразила надпись "Wir machen Haare schon" [102] , приклеенная, вероятно, знатоком немецкого языка. Продавали в нем, как, впрочем, и во всех других киосках, все подряд – кроссовки, сигареты, одежду, фильмы на кассетах, диковинные женские тампоны Татрах и "оригинальный" молочный продукт "йогурт". Кстати, йогурты почти всегда были просроченные.
Однажды Стефани подошла ко мне и озабоченно спросила:
– А какую воду вы с Севой пьете?
– Не понял?
– Ну… Вы уходите с Севой в туалет и приносите оттуда чашки с водой. Что это за вода?
– А! Ну, конечно. Там, в туалете, мы из-под крана ее набираем! Еще чаще мы ее прямо из крана и пьем.
– Но ведь воду из крана пить нельзя!
– Как нельзя? Мы всю жизнь пьем!
– Нельзя! Только из бутылок! – и она протянула мне бутылку Evian.
– Пожалуйста! Пей только такую воду! И, кстати, надо пить не меньше полутора литров такой воды в день!
Я был потрясен! Вот это да! Иностранщина! Вода из бутылок! Смешно! Мы с Севой снисходительно поглядели на Стефу… И пошли набирать воду в туалете.
– Дим, – обратилась ко мне в другой раз Стефани. – Ко мне в гости на выходные приезжает друг из Германии. Роланд. Возьми нас с собой на "true Russian party" [103] ! Пожалуйста!
Отчего не взять? У Лаврика в пятницу намечалась грандиозная тусовка.
В пятницу вечером мы с Лёничем подобрали иностранцев в "Славянской" и повезли их к Жене. Пришлось долго стоять у двери и ждать, пока хозяин расслышит наш непрерывный звонок. Наконец дверь открылась. Оглядев моих попутчиков неприветливым, колючим взглядом с ног до головы, Женя нелюбезно спросил:
– Кто это?
– Иностранцы с работы. Француженка и немец.
Женя нахмурился, осуждающе посмотрел на меня, расстроенно опустил руки, медленно развернулся и с нотками раздражения в голосе протянул: "Б…! Руденко импортных привел…". Остапишин выскочил в коридор и с любопытством рассматривал Стефани и Роланда, из-за его спины выглядывал Ерванд с рюмкой опередива. Уважительный прием, таким образом, был оказан. Не на это я рассчитывал. С другой стороны, поведение Жени можно было выдать за элемент "true Russian party".
– Небось голодные? Есть будут? – через плечо пробурчал Женя, не желая смотреть в мою сторону.
– Не знаю. А какие варианты?
– Вариант один: три сосиски и пюре. Огурец еще есть соленый. Один. На всех. Больше нет ничего.
И хлебосольный Женя, не дожидаясь ответа, понуро побрел на кухню угощать иностранцев. Роланд со Стефани ели с аппетитом. Человек десять смотрели на них с завистью: сами очень хотели есть.
Шерше ля фам
От Жени мы понеслись в новую модную дискотеку "Эрмитаж" в Каретном ряду, хотя кто-то звал в "Igor’s Pop Show" Игоря Селиверстова в Лужники [104] . В "Эрмитаж", рекламировавшийся только в англоязычной газете The Moscow Times, съезжалась исключительно изысканная и интеллигентная публика. Бандитов здесь не было. На входе, у старинной колоннады, мы увидели плотную очередь, упершуюся в нескольких крупных и очень неприветливых охранников в черных одеждах. Внутрь не пропускали. Только модная певица Лика Стар, популярный Богдан Титомир и Влад Сташевский под руку с продюсером Айзеншписом сумели кое-как проникнуть за заветную дверь. Шансов, казалось, не было никаких, как вдруг, настроившись на звуковые волны, я перехватил тихий разговор охранников:
– Слышь, иностранцы не подходили еще?
– Какие иностранцы?
– Да тут какие-то должны были подойти. Из банка. Не то "Чара", не то "Черри" называется, я не разобрал.
– А… Вроде не было.
– Если подойдут, пропусти!
– Ладно!
Это был подарок судьбы. Я взял Стефани за руку и стал протискиваться сквозь очередь ближе к охраннику. "Hello!" – выкрикнул я. Он взглянул на меня, но тут же отвернулся, делая вид, что ничего не слышал.
– Hello! We are from Cherry bank. Hello! [105] – я нагло уставился на него. – Cherry bank!
– Колян! Слышь! Тут иностранцы подвалили. Из банка этого! – здоровенный охранник неожиданно занервничал. Это была советская робость перед иностранцами.
Подбежал Колян: "Что, как, где, чего делать будем?".
– We are from Cherry Bank, – уверенно повторил я. Отступать было некуда.
– Да понял, понял я. Колян! Как по-английски будет "сколько их"? А… Хау мэни… Да? – он повернулся ко мне и спросил: – Хау мэни?
– Twelve. We are twelve [106] , – выпалил я.
– Проходи! Гоу, гоу. Сосчитай их, Колян.
Это была победа!
Дискотека заворожила. Огромный танцпол, бар с белыми пластиковыми столами и стульями, модная музыка. Танцевали до упаду под хиты Асе of Base и Army of Lovers. По домам разошлись под утро.
На следующий день Стефани и Роланда было от нас не отлепить. Они требовали продолжения, которое, впрочем, было в планах. Вечером в своей квартире устраивала прием Гольданская. Олин дом стоял на высоком берегу Москвы-реки, неподалеку от места, где мастер, Маргарита, Воланд и компания навсегда прощались с Москвой, глядя с величественных Воробьевых гор вниз на раскинувшийся за рекой город, на пряничные башни Новодевичьего монастыря… Прекрасный, желтый с белыми колоннами редкий дом на улице Косыгина. Квартира была не то чтобы большая, но и не маленькая. А когда открывалась дверь в волшебную половину бабушки, то помещение раздвигалось до черт знает каких пределов, как в пятом измерении. На стенах висели картины Олиного приятеля художника Балашова, а на книжной полке стояли книги про прадеда, придумавшего цепную реакцию. Когда мы приехали, гости уже собрались. За столом на кухне светскую беседу вели начинающая радиоведущая Рита Митрофанова и Лаврентьев, их с интересом слушал инязовец Алексей, Остапишин что-то выяснял у хозяйки дома, Балашов любовался своими портретами.