Ночь на баррикадах: где-то тут – мой друг Шахворостов
У Белого дома уже было много людей. Все суетились, галдели, тащили откуда-то доски, коробки, металлические балки, камни – все для укрепления позиций. Троллейбусы… Они каким-то удивительным образом тоже стали средством защиты – подгоняя их друг к другу, сооружали баррикады. Когда наступила ночь, все стали обсуждать происходящее, где-то начали петь песни под гитару Время от времени откуда-то появлялась еда: то пирожки, то беляши, то экзотические по тем временам гамбургеры и пицца. Я подумал: "Вот это да! Пицца на баррикадах в Москве! Невероятно!". Потом появился первый БТР, который должен был быть "против нас", но стал "за нас". Мы разговаривали с растерянными солдатами, сидевшими на том БТРе, нашими ровесниками, не веря, что они перешли на нашу сторону…
– Вроде стрелять не будут, – разнеслось по толпе.
– Да! Они с нами! Молодцы, ребята! – раздался одобрительный гул.
Изредка я забегал домой, где очень переживала за меня бабушка Оля:
– Куда тебя несет, окаянный? А? Дождь на улице, танки, стрелять вот-вот начнут. Да черт с ним, с Шахворостовым, пусть пропадает. Тебе-то зачем это надо?
– Надо! – уверенно отвечал я, брал с собой сухой паек и отчаливал в сторону Белого дома.
У Шахворостова, однако, и в самом деле был весомый резон идти к Белому дому. Он только что выиграл счастливый билет – единственную путевку, выделенную МАРХИ Программой президента США. Путевка предполагала поездку Шахворостова на учебу в знаменитый Нью-Йоркский архитектурный институт "Пратт". Кеша дорожил этой возможностью. А кто бы не дорожил? В кармане моего друга давно согревался авиабилет в Вашингтон на 21 августа. Рюкзак уже был собран, когда внезапно ГКЧП закрыл все аэропорты на вылет. Планы рухнули в секунду. Никуда Кеша уже не летел, билет пропал.
Я провел на баррикадах три дня, а Шахворостов, невзирая на дождь, еще и три ночи. На четвертый день мы победили! Памятник Дзержинскому, "человеку с холодной головой, горячим сердцем и чистыми руками", чекисту номер 1 и символу эпохи, свалили двумя подъемными кранами, а заговорщиков арестовали. Ельцин тут же подписал указ, останавливающий деятельность неприкасаемой Коммунистической партии Советского Союза! Возвратившийся из Крыма Горбачев вечером 24 августа распустил союзный Кабинет министров и отказался от поста генсека КПСС. А потом ЦК КПСС объявил о самороспуске.
Крах железного Феликса!
Так в три дня восемь членов ЦК КПСС, сами того не желая, покончили с коммунизмом на одной шестой части суши. 88-летняя история партии большевиков завершилась. Начался обвал страшной силы, вдребезги раздавивший СССР. Ленинград, символ социализма, через считанные дни после путча переименовали в Санкт-Петербург. Прибалтика сразу же сделалась заграницей, другие республики встали в нетерпеливую очередь. С многонационального Советского Союза сорвало крышу, и весь народ оказался под открытым небом. И некому стало за ним смотреть. Свобода! Настоящая, с неба свалившаяся, сверх ожидания. Сколько дней за всю свою историю Россия была свободна? И вот он, случай, нечаянный, ну кто бы мог подумать? "Наконец-то свобода и закон восторжествуют на нашей земле, теперь уже раз и навсегда", – горели глаза моих соотечественников.
Воспламененные победой демократии, мы дружно помчали в студенческий театр МГУ. Севка, Остапишин, Кешка, Лёнич. Народу было столько, что пришлось буквально прорываться внутрь! В тот вечер представление было особенным. У артистов тоже была эйфория. Все сочинялось на ходу, из-за чего качество страдало, но это не имело никакого значения:
Как на Краснопресненской
Меня… доской.
Я сижу не охаю,
Все мне стало по…
Мы поехали к кому-то в Сокольники. Там Кешка требовал, чтобы все, чокаясь, смотрели друг другу в глаза, закусывали коньяк лимоном и рафинадом. Кеша заснул, довольный, в кресле. Он заслужил эту победу!
Через день мы с однокурсниками пошли в ресторан "Пицца хат" на пересечении Кутузовского и Дорогомиловской. Это совместное предприятие фирмы "Пепсико" и Мосресторантреста, как и "МакДональдс", продавало американский образ жизни. Очередь в "Пиццу хат" была не длинной, но очень медленной. Приходилось стоять два-три часа. Зато вошедших оттуда уже было не выгнать. Чесночные гренки с сыром, пицца "Европейская пан супер суприм" и так далее. В тот вечер Маша Майсурадзе рассказывала, что ее мечта – джинсы "Grekoff".
– Это же наш самый модный дизайнер, – просвещала она нас.
– Греков?
– Да. Его в Европе уже признали. Знаете, его спросили, что он думает о Зайцеве и Юдашкине? А он ответил, что "о них трудно говорить как о конкурентах, это "нечто", но находятся люди, кто покупает и это".
Остапишин рассказал о нашем с ним недавнем приключении, как мы катались на "Москвиче-2141" его родителей, доехали до Маяковки, вышли на полчаса, вернулись, открыли машину, сели в нее, завели, и тут Саша почувствовал что-то неладное: "Не пойму, как будто мое сидение кто-то отодвинул". Он обернулся и удивленно протянул: "А откуда здесь все эти коробки?". Машина действительно была забита каким-то хламом. Рядом, слева, бок о бок, стояла точь-в-точь такая же машина, серый "Москвич-2141". "Да мы же не в свою машину сели, – прошептал Саша. – Тихо, спокойно, без суеты, вылезаем и пересаживаемся".
Потом мы с Машей дошли пешком по Кутузовскому до дома ее подруги Ксении, студентки журфака МГУ и внучки советского посла в Англии Замятина. Еще неделю назад Леонид Митрофанович Замятин был, без преувеличения, великим человеком. Теперь величие осталось в прошлом – его отправили в отставку: не смог быстро сориентироваться, с кем быть – с ГКЧП или против. Ксения любезно поделилась с нами видеокассетой с фильмом "Назад в будущее". Это был отличный фильм – добрый и романтический, я его смотрел без отрыва, в нем тинейджер отправлялся на чудо-машине в прошлое, чтобы изменить жизнь своих родителей к лучшему. "Roads? Where we’re going, we don’t need roads", – звучала в том фильме фраза [52] , определившая, как ни странно, вектор развития моей страны. Я, правда, понял это много лет спустя, а тогда, взяв видеокассету, довольный доехал на 116-м автобусе до дома, мечтал: посмотрю и спать. Но затрезвонил телефон:
– Дим, слушай, я решил прямо сейчас ехать в аэропорт, – это был Шахворостов. – Иначе начало учебы в Америке пропущу, а там и вообще из списков могут вычеркнуть. Можешь меня проводить?
Это совсем не входило в мои планы.
– А ты что, новый билет купил? – удивился я.
– Нет. Собираюсь там, на месте, договориться. Одному трудно будет. Самолет в Вашингтон улетает утром, есть ночь, чтобы как-то на него попасть. Надо, чтобы кто-то присмотрел за вещами, пока я буду бегать и договариваться.
– Ладно, – недовольно пробурчал я, вечер перестал быть томным.
– Опять тебя этот черт Шахворостов куда-то на ночь глядя тащит, – сокрушалась бабушка Оля, когда я, услышав в окно приближающийся троллейбус, выскочил пулей из дома, чтобы на него успеть.
В Шереметьево пришлось провести всю ночь. Сидел на Кешином походном выцветшем брезентовом рюкзаке с пожитками и читал "Идиота", пока Шахворостов носился по аэропорту, подкупая царскими серебряными рублями и армянским коньяком пограничников и сотрудников "Аэрофлота" – только бы его впустили в самолет без билета. Получилось: начальник полетов любил выпить! Кеша улетел "на подсадке", махнув мне из зоны паспортного контроля рукой. Лишь утром я доплелся до маршрутки, которая повезла меня до "Речного вокзала". Засыпая под гул ее мотора, я вспоминал школьные инструктажи для политинформаторов, которые вела старая историчка Зинаида Николаевна, ортодоксальная коммунистка: "Это у них – кровожадная военщина, алчные корпорации, безработица, СПИД, постоянная угроза разорения, стрессы, бездомные, безвинно осужденный Леонард Пелтиер [53] , голодающий доктор Хайдер, человек человеку волк, а не товарищ и брат. Это там – резервации для индейцев и линчевание негров. Это там верховодит жалкий киноактеришка с глупой голливудской улыбкой, недобитый ковбой Рейган". Кеша летел туда, в этот кромешный ад. Затем вспомнилась нравившаяся Кеше песня группы "Альянс": "Солнца свет и сердца звук, робкий взгляд и сила рук, звездный час моей мечты – в небесах. На зааааре голоса зовууут меняяя…". Мой друг был и на заре, и в небесах, и на пути к своей неосознанной мечте. А потом я заснул, и Кеша привиделся мне стоящим на ступенях белоснежного Капитолия в Вашингтоне…