– Если вы в самом деле до Москвы дойдете, – вкрадчиво заговорил он, – скажите там, чтобы вернули нам охрану. Скажите: Музлаг, они знают, где это, один такой лагерь на всю Родину. Плохо без охраны. Никакого стимула, да и одичать можно. Как хорошо раньше было: НКВД, кухня, фельдшер… А так: выпустит какой-нибудь Кантор собак из загона, и начнут эти музыканты друг друга есть.
– Хорошо, если дойду – передам.
Некоторое время спустя они вышли из избы и направились к деревянному помосту. Харитонов, выходя, захватил с собой вещмешок.
– Что, боитесь – украдут? – спросил Пабловский.
– Нет, я дальше пойду после концерта, – вздохнув, ответил младший матрос.
– Маловато погостили. Хотя оно и понятно: кому охота за колючей проволокой гостить!
На помосте уже стояли музыканты, опухшие от бессонной ночи.
Дирижер, увидев Харитонова и Пабловского, взмахнул руками и что-то крикнул оркестру.
Зазвучал "Марш энтузиастов". Но, несмотря на марш, Пабловский и Харитонов подошли к дирижеру вялым шагом.
– Кантор пропал! – размахивая руками, сказал подошедшим дирижер. – Тромбона, значит, не будет.
– Велика беда? – спросил у него первый помощник.
– Девятнадцать тактов без него вылетает.
– Черт с ним! – буркнул Пабловский.
– Я пойду, пожалуй?! – спросил у Пабловского Харитонов.
– Подождите ради Бога! – зашептал дирижер. – Секундочку! Еще два тактика!
"Марш энтузиастов" окончился. Дирижер достал из внутреннего кармана ватника бумаги, свернутые в трубочку.
– Это ноты, те, что я говорил.
– А-а, хорошо, – Харитонов взял их и засунул в вещмешок.
– Я вас очень прошу! – дирижер умоляюще посмотрел на бывшего младшего матроса. – Это все, что останется от меня, вы понимаете… Я ведь даже не прошу вас занести письмо родным, жене. Только это. Родные все равно умрут, а музыка не должна…
– Хватит! – рявкнул Пабловский. – Не слышу концерта!
Дирижер вздохнул, повернулся лицом к музыкантам и снова взмахнул руками.
– Если вы действительно не знаете дороги, – заговорил первый помощник, – идите, пока они играют! Я заставлю их работать еще часика два, так что вы от музыки идите, чтобы кругами не бродить.
– Спасибо, – кивнул Харитонов.
Они пожали друг другу руки, и бывший младший матрос направился по хорошо вытоптанной тропинке к входным зеленым воротам, украшенным сварным скрипичным ключом, в центре которого красовалась звезда.
11
Машина катилась не спеша. Темнота больше не подбрасывала камни под колеса. Поверхность земли была гладкой, словно залитый каток. Люди, ехавшие в этом невидимом пространстве, крепко дремали, пережидая темноту, а вместе с темнотой пережидая жизнь.
Шофер, губами чувствовавший прохладный металл баранки, счастливо улыбался. К нему наконец пришел сон и перенес его в иную плоскость: в приятно искаженное прошлое.
…В правлении колхоза решался серьезный вопрос: из трех имевшихся в хозяйстве тракторов два надо было отправить в город для участия в праздничной демонстрации трудящихся. Председатель был озабочен: ведь из-за дождей с севом запаздывали, работали без выходных, а тут еще если отдать на день трактора, то неизвестно, закончат ли они сев вообще. По этой причине председатель и был против участия сельхозмашин в демонстрации. Но партсекретарь ячейки Загубин с доводами председателя не соглашался. "Что, – он спрашивал, – важнее? Сев или единство всех трудящихся?" – "Да ведь хлеб сеем, не клевер!" – говорил председатель. "Без хлебного достатка уже который год живем, и все еще живы! – горячился партсекретарь. – А вот если не будет идейных посевов и всходов в народе – то любой враг придет и на корню нас вырубит!" – "Но коли отовсюду позабирать на эти демонстрации технику, – пытался доказать свою правоту председатель, – не достанет хлеба, и голод случиться может, а ведь и план не выполним!" – "Выполнишь! – рявкнул партсекретарь. – Сам пойдешь, вручную сеять будешь, а план Родине дашь! А голода не бойся, уже был он и на Волге, и на Украине – что, не выжила власть?! Трудно было, но выжила. А почему – потому, что идейность хлеб заменяла, и если ты не дашь трактора на день – то послужишь делу врагов!" – "Черт с тобой! – сдался председатель. – Только бери те трактора, что похуже, и Масленникова оставь, пусть кто из молодых эти трактора поведет!" – "Масленникова оставить?! – возмутился партсекретарь. – Лучшего механизатора, орденоносца – и ты его не пускаешь на демонстрацию! А на кого же, как не на Масленникова, всем равняться?! А? Ты что же, хочешь демонстрацию сорвать?" – "Ничего я не хочу, – поникнув головой, сказал председатель. – Делай что хочешь…" – "Ты на меня не вали, – удовлетворенно произносил Загубин. – Я делаю не то, что хочу, а то, что моя совесть партийная велит! Я себе не хозяин! Я слуга великого дела и ради этого дела на смерть пойду!!!"
Закончив тираду, партсекретарь встал и протянул руку председателю. Тот, видно, вяло ее пожал, отчего Загубин остался недоволен и сказал: "Ты мне одолжений не делай! Пожми по-нашему, по рабоче-крестьянски! За одно ж дело страдаем!!!" Председатель еще раз пожал руку партсекретарю, после чего Загубин кивнул на прощанье и вышел. И только тогда председатель снова вспомнил о сидевшем тихонько в углу мальчишке – выпускнике районной школы красных шоферов. Он пристально посмотрел на мальчишку, вздохнул и неожиданно для самого себя улыбнулся, сказав: "Вот видишь, как оно выходит…" – "А че, я и на тракторе умею", – высказал мальчишка. Председатель грустно кивнул, думая, должно быть, о только что оконченном разговоре с Загубиным. "Как звать тебя?" – спросил он, не отрывая взгляда от своих огрубелых рук, неумело лежащих на столе. "Чижов, Вася…" – ответил мальчишка. "Орден носить умеешь?" – спросил председатель. "Нет", – испуганно ответил Вася. "Попробуешь!" – твердо проговорил, как приказал, председатель. Потом пришел вызванный Масленников, принес свой парадный китель с орденом Трудового Красного Знамени. Васю заставили примерить китель. Оказался великоват, но когда китель не застегнули, а замотали вокруг Васи, а поверх еще и ремнем прижали – вышло вроде ничего. "Лицо больно детское!" – с сожалением замотал головой Масленников. Председатель, кивнув, согласился. Порешили, что два дня перед демонстрацией Вася Чижов поживет у Масленникова. Как только они пришли домой к орденоносцу, на стол была выставлена бутылка водки, и стал Масленников Васю "омужичивать". День Вася пил, даже тогда, когда один остался, а Масленников на поле пошел. Как сказал Масленников, так мальчишка и делал – после каждого "ку-ку" настенных часов – стаканчик водки. Вернувшись с сева, Масленников первым делом рассмотрел при свете лампы лицо Васи и остался доволен. "Во, это дело, хорошо опух!!! – говорил он. – Ну все, завтра маленько отойдешь, а послезавтра на тракторе на демонстрацию в город поедешь!"
На следующее утро голова у Васи просто раскалывалась, но он стойко ждал, когда боль утихомирится, и дождался-таки к шести часам вечера. Масленников вернулся к десяти и еще раз внимательно осмотрел лицо мальчишки. "Отлично! Вылитый орденоносец! – заулыбался он. – Просто чудно, как быстро водка людей взрослит!"