Пока Ленка была поменьше, мы ее по нашим скитаниям не мотали, но сами по теплу, если совпадали наши выходные, ни свет ни заря бежали на какую-нибудь электричку или автобус и ехали в места былой славы Руси. Мы проехали с тобой все Подмосковье. Кусково или Архангельское не считались вояжем, как и прогулки по древнему центру. А вот Истра, Звенигород, Дмитров, Талдом, Вязники, Егорьевск, Коломна были конечными пунктами наших экскурсий, мы бродили там, стирая порой ноги в кровь, и ты до хрипоты рассказывал мне, что означает полумесяц на кресте христианского купола, и какого века постройки церковь, озирающая просторы с холма… Мы побывали на полях Бородинском и Куликовом, и когда под Бородиным ты наткнулся на группу археологов, то был счастлив, как мальчишка, бросил сумки, бросил меня, полез в канаву… как ты выразился на бегу - двигать отвал? - и прокопался с ними до темноты, мы возвращались в Москву в электричке, набитой бомжами, я спала у тебя на плече, а ты всю дорогу шепотом извинялся… Мы видели с тобой Тверь и Торжок и собирались на твой день рождения - на девятое мая - в Псков. А в Новгород Великий так и не доехали…
Знаешь - наверное, я свожу в Великий Новгород Ленку, чтобы не так больно было отвыкать от привычного уже устоя жизни… в электричке.
Насчет колес - подумывали, как бы купить машину. Подумывали до позавчерашнего вечера. Тебе к маме было бы удобнее ездить на личном автомобиле… Да, мне очень понравился твой Зосимов. Когда-то я была там в командировке, еще от "Газеты для людей", и мне мерзким показался этот малоэтажный городишко с его садами и сточными канавами. У меня там коза бутерброд из руки вырвала, представляешь? Я устала бегать из районной прокуратуры на окраину, купила в магазине хлеба и сыру, попросила порезать - продавщица на меня выставилась, как на выпускницу кунсткамеры, и накромсала просимое ломтями толще моего рта, - села на скамейку, явно частную, в тени то ли вишни, то ли дуба… Пока пережевывала первый кусок невпроворот, подошла тощая черная коза, пристально посмотрела на мои жующие уста и зубами вынула у меня из руки питание. Я ошалела, она сглотнула бутерброд удавьим движением и стала тереться мордой о мою руку. Пришлось позорно бежать - кушать самой хотелось.
Так о чем я… Да, городок ваш мне не показался. Да и как может выглядеть привлекательным населенный пункт, где мужик в пьяной драке убил соседа, забросил труп в сарай и три года спокойно жил рядом… А тело мумифицировалось… Потому и не воняло…
Но когда мы с тобой приехали в этот осколочек патриархальной Руси, об руку прошлись по улочкам без асфальта, надергали вишен из соседского сада, искупались в речке Зосимовке, я изменила впечатление о твоей малой родине. Это славный мирный городок, там очень хорошо отдыхать. Единственное, что меня отвращает от милейшего земного уголка - ты там будешь отдыхать от меня.
А уж как Ленка подросла, мы всей семьей стали кататься. На теплоходе в Астрахань, на мою прародину, плавали - ну скажи, разве плохое было путешествие? А про то, чем порадовала астраханская гостиница, я и вспоминать нынче стесняюсь… не стесняюсь, а больно очень, и завидки берут, будто не со мной было.
Или как ты подарил мне на день рождения гитару. Постой, я, кажется, путаюсь в хронологии… Сначала была гитара, в первый же год совместной жизни, а потом уж странствия… Но какое значение имеет порядок цифр, если все они выстроились в круглый ноль, в кляп во рту и петлю на шее?
Про гитару превентивного разговора не было. Разве что однажды я, разбитая на органы, еле приползла с работы небывало поздно, а ты был не на дежурстве, ты усадил меня на кровать, укутал одеялом, заварил чаю и устроил вечер ностальгии. Поставил в простенький магнитофон кассеты из своих запасов - Высоцкого, Окуджаву, Визбора, а на закуску - Щербакова. И от гитарного перебора я оттаяла быстрее, чем от горячего питья. Видимо, я так воодушевилась, подпевая, что седьмого декабря, в воскресенье, выпавшее на мой день рождения, ты повел себя странно: пошел на рынок один, без меня, а вернулся вдвоем… с гитарой… И мы синхронно вспомнили, как пели в городском парке Березани после концерта "Машины времени". И переорали тот же репертуар: "Вагонные споры - последнее дело…", "Мы охотники за удачей, птицей цвета ультрамарин!", "Ах, варьете, варьете…". И Лозы: "Как его по отчеству? Вот и я не знал…". И Розенбаума "Как-нибудь, где-нибудь, с кем-нибудь…"
Потом из коридора забарабанили в дверь обе бабки-соседки, неразборчиво выкликая, что голосов мексиканских актеров из телевизора не слышно. Тогда мы устыдились и занялись наконец праздничным обедом.
Илюша, ведь все это было, было! Так почему же у меня теперь во рту кляп, на шее петля?
Куда уходят забота, нежность, доброта и взаимопонимание?
Я, конечно, выиграла, и в ЗАГС меня позвал все-таки ты, сославшись на то, что "от соседок неудобно", и мы расписались безо всяких там наворотов и финтифлюшек, без платья белого и костюма, даже без колец - потому что у нас было нечто дороже свадебной сбруи и ритуалов. А сейчас я стою у телефона, во рту у меня кляп, на шее петля.
Неужели причиной этому - лишь градостроительная политика Лужкова? Он наслал бульдозеры на вашу общагу, как на рассадник чумы, и таким образом временная твоя регистрация по данному адресу приказала долго жить. Чудесную комендантшу выгнали с должности, офицеров рассовали по другим ведомственным общежитиям, а на тебе, старший ты мой сержант, споткнулись, ибо ты уже пять лет появлялся в общаге лишь раз в месяц, вручить комендантше честную мзду. И, узнав о перемене твоего семейного положения, порекомендовали не парить никому мозги и регистрироваться на площади жены, но регистрироваться обязательно, ибо в серьезных органах беспрописным не место. А мне тетка оформила длительную регистрацию, и мы уже деньги копили, чтобы выкупить у нее комнату на Сухаревке, и Ленке уже школу присматривали… Неужели только из-за невозможности воспользоваться моим преимуществом ты повернул все так, что вот сейчас я стою у телефона, во рту у меня кляп, а на шее петля?
Ты что говорил? "Не могу прописываться на твоей территории. Это выглядит так, словно я, провинциальный альфонс, приехал в Москву за жилплощадью. Ты же меня сама уважать перестанешь…" Впервые за пять лет с той весны, когда ты пропал на две недели, я плакала и разубеждала тебя, собирая все аргументы - и были они не такими уж глупыми! Но я-то апеллировала к рассудку, а ты думал ущемленным мужским самолюбием…
И тут меня поразила загадочная слепоглухонемота. Видно, в эйфории потрясающего прошлого я решила самонадеянно: "Куда ты денешься!". Чакры, которые раньше улавливали любой твой сигнал, пропустили тревожные импульсы - а они ведь исходили от тебя сплошным потоком с того самого дня, как ты лишился регистрации. Не надо было включать тонкий уровень, чтобы ощутить твою нервозность, даже болезненность. Я снимала ее "домашними" средствами - новая рубашка, ужин повкуснее, "Илюша, пойдем в кино!". Ты все принимал вроде бы с благодарностью, однако под голубизной твоих глаз заклубилась уже донная муть и прикрыла от меня кусочек твоих дум…
Ты сказал, что пока не решится вопрос с регистрацией, работа под угрозой, и я позволила себе надавить. Ты сказал, что хочешь съездить и посоветоваться с мамой… Что бы мне не лечь поперек комнаты, не спрятать твои ботинки, не выпить демонстративно пол-литра столового уксуса? Я ограничилась замечанием, что вряд ли твоя мама "в теме" здешних дел, но если тебе так хочется… Ты уехал в Зосимов, а мне и в голову не пришло, что ты уже подал рапорт на перевод на работу в Зосимовский РОВД… Ты ведь не собирал при мне вещей, не прощался надолго, ты обещал привезти мне поздних летних цветов и спелых зосимовских яблок…
И вот теперь я стою у телефона, во рту у меня кляп, а на шее петля…
- Инненька! Постарайся, пожалуйста, меня понять, как это всегда у тебя получалось!.. - говоришь ты. - Инна, я не могу жить за твоей спиной и пользоваться твоим общественным положением! Инна, я уже был однажды в тени женщины - поверь, это неприятное ощущение. Это не жизнь, это существование. Гибель для мужчины. Инна, я уезжал в Москву не ради Москвы, даже - прости! - не ради тебя, я ведь не знал, что ты на меня налетишь на льду… Я уезжал оттого, что начал чувствовать себя последним ничтожеством в доме, где заправляла жена. И сейчас есть такая же угроза. Не возражай, Инна, я выслушал все твои аргументы. Они справедливы, но не до конца. Какая бы ты ни была умная женщина, ты все-таки женщина. Ты не встанешь на мою доску. Мне потерять работу - это смерть. Молчи, я знаю, что ты скажешь - я не потеряю работу, если пропишусь… ну, черт, зарегистрируюсь к твоей тетке… Инна, у меня в Зосимове дом, где мне надо быть хозяином, и старая мать. Я у нее - единственная надежда и опора. А у тебя я кто?.. Муж, любовник, друг, товарищ и брат - но я тебе не опора. Ты же это понимаешь. Ты настолько сильная, что мое плечо тебе нужно раз в год. Было нужно. Пока мы хоть в глобальном вопросе были независимы друг от друга. А теперь, получается, ты мне плечо подставишь с этой чертовой пропиской! Мне, мужику сорокалетнему! Выручишь меня!.. Да что ж я - содержанец, жиголо, что ли? То одна меня из грязи вытащила, в органы устроила - в сорок лет я на воротах стою, скажите, какая радость! То другая меня в Москве пристроит работать… Инна, обижайся или нет, но это не дело, так не пойдет, и жить в таком идиотском положении я не могу!..