- Апай… - тихо и доверительно заговорил Мельгайвач. - Скажу тебе правду: я Никогда в жизни не видел ни Одного из всех своих келе. И не знаю я, какие они - с рогами, волосатые или голые. Я даже не слышал топота их копыт. Но ты их видел, гнался за ними. Я этому верю. Одному шаману обманывать можно - как обманывал я. Но когда говорят четыре шамана, говорят при людях… Если б все это было неправдой, разве бы столько людей по всем тундрам из рода в род передавали такую неправду? Да я и сам видел, как один охотник ходил только к тем капканам, в которые попадались песцы; к пустым не ходил, а я проверял - и верно: они были пусты… Духи есть. Они подсказывают… Но ты скажи, какие духи мои?
- Да… - протянул в ответ Сайрэ. - Не можешь ты вдохновение получить, не можешь. Потому и не видишь келе…
Сайрэ не ответил Мельгайвачу - это Пайпэткэ хорошо поняла. Но ей было теперь совсем безразлично, кто и как отвечает, тем более что она уже наслушалась всяких толков о духах. Главное, беседа мужчин уже не сулит ничего плохого.
- …Отдай своих духов Каке, - продолжал старик, - отдай. Что тебе делать с ними? Вдохновение-то не приходит. Пусть Кака мучается. А тебе легче будет…
На озере опять раскатисто ухнул лед.
Наступило молчание. Мельгайвач просунул руку под полог и выбил о землю пепел из трубки. Он нащупал кисет, снова стал набивать чубучок табаком.
В этой-то тишине Пайпэткэ наконец спокойно и крепко заснула. Уж если разговоры шаманов казались ей мирными, добрыми, то разве могло насторожить ее их молчание?
Но шаманы не зря подолгу молчали.
Совет хозяина, которого гость называл ласково - дедушкой, был страшным советом. И Мельгайвач думал о дедушке вовсе не ласково. "Разоряет, косой сатана… - Чтобы не выдать волнения, он старался тихо дышать, а прикуривать не спешил, боясь, что огонек осветит лицо - Отдать духов Каке! Да меня же ощиплют купцы, как жирного гуся. Со всех сторон налетят, и Кака - первый.
Без бубна я ничего не стою… А говорят еще, что колченогим ума не хватает.
Этому-то хватает. Двойную выгоду чует: меня распотрошит до конца - прославится, начнет воевать с Какой - еще столько же мешков затащит в тордох. И за Пайпэткэ отомстит. Вот они и разговоры о том, что жирных оленей режут… Ладно - посмотрим…"
- Слушай, Сайрэ, - сказал он. - Отдать Каке духов я не могу. Нет, не отдам. Пусть будет так, как сейчас. Ты ведь нападать на меня больше не станешь? Я вот сам приехал к тебе, приехал мириться, совета просить, я лег с тобой рядом, зла тебе не хочу. А начнешь опять нападать, что про тебя скажут люди? Это уже не шаманство будет, а месть, И еще вот что тебе скажу. Ко мне как-то приезжал русский - тогда у меня гостили Куриль и Кака. Так вот, каюр говорил, что тундру портит русский шаман Чери. Сам-то шаман умер, и могилу его придавили камнем, но духи могут и вылезти… Ты хорошенько подумай. Может, зря меня все обижают? А духов шамана Чери не сравнить с моими. Спроси охотника Пураму - что о нем говорил каюр.
- Знаю, что говорил каюр, - сказал Сайрэ. Сказал - и задумался. Огонька в трубке Сайрэ уже не было, но он продолжал с силой сосать ее - и Мельгайвач догадался, что юкагирский шаман сейчас решает самое главное. Молчать было нельзя.
- Дай мне, Сайрэ, вдохновение, - попросил он. - Дай. Подскажи, как его получить. Я завтра же пригоню к тебе четверть стада… нет, половину: лучше возьми ты - Кака обманет меня, а тебе я верю, ты великий шаман. Наймешь пастухов и заживешь с молодою женой лучше, чем я…
Сайрэ снова задумался, но ненадолго.
- Чери - не шаман, - сказал он твердо. - Я никогда не видел духов его, и никто не видел. А разговор о них ведешь ты один. Отдай своих духов Каке.
Бедности же не бойся - совсем кумаланом не станешь. Может, придется двух жен прогнать и остаться с одной. Но это лучше, чем получить вдохновение.
- Почему ты так говоришь? - дрогнувшим голосом спросил Мельгайвач.
- Знаю, что говорю. Могу рассказать тебе, как я получил вдохновение.
Полез я по крутой едоме, чтоб разорить гнездо сокола. И уже рукой дотянулся.
Но тут у меня все потемнело в глазах, я еле удержался на глине. В рот, на одежду, за воротник хлынула кровь. Чую, что половину света не вижу. А сокол бьет меня, бьет… Я половину света не вижу, но в голове, внутри наступило какое-то прояснение…
- Что ты говоришь такое, Сайрэ? - испуганно прошептал Мельгайвач.
- А то, что не выдержишь всех этих мук… - Омовение кровью совершить предлагаешь?
- Я? Господи! Мельгайвач… - Сайрэ перекрестился, толкнув гостя локтем. - Да как же ты слышишь то, чего у меня в голове нет? Я тебе совет уже дал и совсем другой. Но ты спрашиваешь, как можно получить вдохновение. Я отвечаю и ничего не советую больше. Да тебе это могли сказать и другие… А если в моих словах слышишь зло, то лучше нам лечь поспать и с миром проститься.
- Нет, апай, я отдаю половину стада, и не за простой разговор отдаю - за совет.
- Половину стада… - пробурчал Сайрэ. - Не нужно мне ни половины, ни всего стада. Решишься живот попортить, придет вдохновение - подарок возьму. А наперед не возьму и пачки иголок… А теперь слушай, что я скажу. Пырнуть себя ножом - дело не хитрое. Перед этим надо все тайны раскрыть, а уж потом я мог бы сказать, что делать дальше.
- Ох, Сайрэ, много грехов у меня, много, - вздохнул Мельгайвач. - Слушать, так всей четвертой луны не хватит. И с чужими женами спал, и молоденьких девушек совращал; да таких грехов я уже и пересчитать не могу. Хуже другое… А все это началось с бубна…
- Что - решил тайны открыть? - не сдержал испуга Сайрэ. - Может, лучше договоришься с Какой?
- Нет, я буду шаманом! - со злым упрямством сказал Мельгайвач.
- Смотри. Ты не ребенок. Если случится что - я ни при чем.
- С бубна все началось, - громче и упрямее сказал Мельгайвач. - Пел я о своих хороших оленях, а их у меня было мало - и решил постучать в бубен.
Понравилось мне, еще стал петь и бить в бубен, а руки у меня большие, и звон получался громким. Это, наверно, понравилось духам - вот они и вселились в меня. Но я духов не видел. А тут у Петрдэ сдох олень, и, кажется, ты первый заметил следы от моей яранги. И с тех пор все беды начали сваливать на меня. Умрет от болезни ребенок - говорят, что я его съел, прибьются к моим оленям чужие - духи мои их привели, поломалась нарта, жена от мужа ушла - я виноват…
- Э, мэй, не так говоришь, - перебил его, прячась под одеяло, Сайрэ. - Что делал, то и рассказывай.
- К тому говорю, что сперва мне было обидно…
- А потом ты начал просить выкупа: "Отдай последнего оленя - а я прикажу духам не делать зла"?
- Было и так, - согласился чукча.
- И хуже было, - сказал Сайрэ, - сам призывал делать зло.
- Призывал…
- И мог ножик подсунуть…
- Нож? Какой нож?
- С белой ручкой. Которым Эргэйуо ударил девочку Халерху.
- Что? Господи…
- Ты безбожник - не вспоминай господа.
- Но ведь я просто менялся… А откуда ты знаешь это? Сайрэ! Ты не человек…
- Я шаман. Говори все, что делал. Я лягу, буду дремать; соврешь - я перестану дремать и поправлю. Лучше уж не вертись.
Неожиданность эта подрубила под корень Мельгайвача. Он понял, что у него нет больше сил противостоять старику юкагиру. И в то же время он испытал великую зависть к нему. А зависть туманит ум; она ожесточает и всегда подсказывает одно и то же: ты можешь - и я смогу, смогу даже лучше тебя.
Мельгайвач, ничего не скрывая, стал говорить.
А на воле тем временем начиналась поземка. Тучки сухого снега то и дело наскакивали на одинокий тордох, шурша, облизывали его и катились дальше по скату холма. Ветер дул с озера, а такой ветер самый жестокий. В тордохе зашевелился полог. Костер давно уж потух… Перемена погоды не настораживала Мельгайвача - он ничего не слышал, кроме своего собственного одинокого голоса.
Сперва он говорил с остановками, припоминая давнее прошлое и даже раздумывая, как это мог он совершить такое гадкое дело. Но потом вспоминать стало легче, а раздумывать больше уж не хотелось, и речь потекла быстро и ровно. Покачиваясь, даже распевая слова, он говорил, говорил, говорил. И лишь когда вспомнилась совсем юная, белолицая, плохо одетая Пайпэткэ, слова его будто наскочили на крутую едому. Скорее, чтобы Сайрэ не заметил этой заминки, Мельгайвач с усердием принялся перечислять, что он ругал в природе - волну, пургу, дождь, луну.
Ветер уже сильно давил на тордох, а пурга шумела вовсю, когда он облапил лицо руками и ткнулся головою в колени.
- Сайрэ, - тихо сказал он, - Сайрэ… Пусть меня по дороге домой растерзают волки, пусть я замерзну и останусь без рук и ног, но я теперь буду добрым шаманом. Дай мне вдохновение, дай. Как ты, буду подарки брать за хорошее дело, как ты; буду приказывать духам своим нападать на злых духов…
- Ты все сказал? - спросил старик, не шевелясь.
- Нет. Я не открыл тебе еще одну тайну. Но я открою ее; когда сяду на нарту.
- Пусть будет так… Но после того, что услышал я, трудно сказать, придет ли к тебе вдохновение.
- Придет. Я знаю. Ты только скажи, что делать дальше, как и когда делать.