- Он издавал "Руководство по сельскому хозяйству". По виду и формату оно ничем не отличалось от других подобных изданий. Вначале там шли сведения, пригодные в каждом хозяйстве, о почве и навозах, о скотоводстве в Дании и тому подобное, точно не скажу, я видел только один номер, повторяю то, что мне говорили, ведь это по-польски. Ну а под тем тонким слоем - взрывчатка - статьи о том, как с нами бороться, отчеты о политических процессах, сведения о приговоренных к смерти, к каторге, о сосланных в Сибирь и так далее, а также различные скандальные сплетни о правительственных и придворных аферах, о Распутине... Все это он делал сам, издавал, редактировал; корректор и экспедитор в одном лице, пожилой садовод-любитель, выдающийся агроном. Писем он почти не получал, люди у него бывали редко. Раз в год к нему приезжал оптовик, якобы из Канска, передавал материал, забирал ящики с овощами, потом в Канске на них клеили этикетки местной сыроварни и под видом сибирского сыра отправляли в Варшаву. А в Варшаве полиция пять лет голову ломала, устраивала засады на предполагаемом маршруте "Руководства" из-за границы, из Лейпцига, Швейцарии или Франции!
- Значит, он пять лет выпускал "Руководство по сельскому хозяйству"?
- Да, один, без чьей-либо помощи. На маленьком печатном станке "бостонке".
- И как же это раскрылось?
- Случайно. При разгрузке в Варшаве один из ящиков рухнул с высокой платформы и разлетелся. Вместе с сыром вывалилось "Руководство". Полиция не растерялась, быстренько все убрали и ждали, когда явятся за грузом. Никто не явился, очевидно, те наблюдали или у них были на станции свои люди. Ну, тогда начали потихоньку искать. Послали людей в Канск. Оказалось, что там действительно жил оптовый торговец овощами, поляк, из бывших политических ссыльных, ездил за товаром, в частности, и в Удинское, но уехал неделю назад. Куда - неизвестно. Значит, успели предупредить. А вот, как ни странно, мнимого ксендза не предупредили... Пришедшие с обыском застали его за печатанием очередного номера "Руководства" за тысяча девятьсот четырнадцатый год.Провели обыск у всех политических ссыльных в регионе в радиусе двухсот верст. Вы последний. Следователю придется закрыть дело, поскольку единственный обнаруженный преступник погиб.
- Вы сказали, погиб... Как это случилось?
- Оплошность следователя. После целого дня обыска и допросов он писал протокол. Мнимый ксендз попросил отметить, что Серафима невиновна, она неграмотна и ни о чем не знала. Затем сказал, что хочет попить воды, вышел в соседнюю комнату, но вместо графина схватил свою стоявшую в углу охотничью двустволку. В начале обыска он заявил, что ружье не заряжено, и следователь поверил. Схватил он, значит, ружье и со словами "Стар я уже для каторги!" на глазах у Серафимы сунул себе в рот оба дула. Нажал на оба спусковых крючка одновременно. В стволах была дробь, и от него осталось...
- Ради бога, не рассказывайте, что от него осталось! - взмолилась Вера.
- Сколько ему было лет, как вы думаете? - спросил Бронислав.
- Ну, уж во всяком случае за шестьдесят... И знаете, ему оставалось всего четыре года ссылки, по амнистии вечное поселение заменили двадцатью годами. И в таком возрасте, в таком положении он взялся один-одинешенек... Следователь, сам уже пожилой, сказал, что наградил бы его орденом... Не помню, каким. Может, подскажете, какие у вас были ордена за храбрость?
- "Виртути милитари".
- Вот-вот... Виртути... Я дал бы ему, говорит, "Виртути милитари" первой степени за доблесть...
Он взглянул на их опечаленные лица и смутился.
- Простите, я так разглагольствую о покойном, а может, он был для вас близким человеком?
- Я понятия не имел о его деятельности, но любил его и уважал,- сказал Бронислав.
- Я виделась с ним всего три раза и то успела полюбить,- добавила Вера.
- Да, да, понимаю... У нас бывают дела, от которых хочется бежать, но куда?
- А Серафима? - спохватилась Вера.- Что с ней?
- Уезжая из Удинского, следователь опечатал Серафимин дом, а ее увез с собой. Она в тюрьме, в распоряжении губернского жандармского управления. Совершенно убита, и, похоже, ей безразлично, что с ней будет. А будет одно из двух: либо полное оправдание ввиду неграмотности и старости, либо несколько лет каторги за соучастие.
- Петр Саввич! - воскликнула Вера.- Ей нужен хороший защитник! Надо немедленно телеграфировать в Москву адвокату Булатовичу, чтобы защиту взял на себя Декартон и приехал в губернию, каких бы денег это ни стоило. Он лучший защитник, мой защитник. Сделайте это для меня!
- Ваша просьба для меня приказ, мадам!
- Благодарю вас. Вечером я дам вам текст телеграммы,- она помолчала, а затем изменившимся голосом добавила тихо, словно вспоминая: - В последний раз, провожая меня в сенях, Серафима сказала: "Мой ксендз - святой человек. Я и знать не знала, что такие люди бывают на свете..."
Воцарилась тишина. Поденицын поднялся.
- Вы не обидитесь, если я вас теперь покину? Мне еще надо поработать немного.
Он поцеловал Вере руку и вышел.
Из кухни выглянули Дуня, Митраша и Федот.
- Что-нибудь случилось, Бронислав Эдвардович? - с тревогой спросила Дуня.
- Да, случилось. Я опасался за Павла, а беда постигла ксендза Серпинского. Его больше нет в живых.
- О господи! - воскликнула Дуня, сжимая виски, й словно в ответ из комнаты донесся плач Зютека.
- Займись им, пожалуйста, Дуняша, я не в силах, расстроилась, как старая гитара.
- Хорошо, Вера Львовна, иду...
Она побежала к малышу, а Федот с Митрашей вернулись на кухню.
Вера потянулась за сигаретой, Бронислав закурил трубку.
- Поэтому он и отказался нас с Зютеком крестить,- сказала Вера, провожая глазами колечки дыма.
- Ясно. Он мог обманывать власти, прикидываясь ксендзом, но не верующих... Это было бы святотатством.
- Знаешь, у меня как-то не укладывается в голове, что он не ксендз.
- И у меня.
- В разговоре мы его продолжаем называть ксендзом...
- Должно быть, он так долго играл роль ксендза, что в конце концов стал им.
- Засунул в рот оба дула и выстрелил... Господи, что он думал в тот момент? Что чувствовал?!
- Видишь ли, у нас много двуличных патриотов, которые служат одним, и другим, и третьим, людей с подленькими душонками. Это ложь, что неволя закаляет человека, она его калечит... Все наши восстания были трагичны. Походили на бунты лилипутов под ногами трех великанов. Я не верю, что Польша может обрести независимость, пока существуют государства-захватчики: Австрия, Германия и Россия. Но народу, чтобы спастись от окончательного падения, сохранить веру в себя, достоинство, нужны время от времени такие безумцы, как этот ксендз или не ксендз, человек без имени, боровшийся в одиночку против целой империи и умерший в жутком одиночестве... Даже враг, даже следователь, убивая его, готов был одновременно наградить его орденом "Виртути милитари" за доблесть.
Прекрасный августовский день, солнце клонится к закату. Зеркало пруда сверкает за оградой в его косых лучах, гладь кажется неподвижной, но моментами там слышится шум, и под водой мелькает серебристая спина Радуни.
Собаки дремлют под террасой.
Неподалеку на полянке лежит Маланья со своими Фунтиками размером уже в рослую собаку. Медвежата играют. Один атакует, карабкается на баррикаду материнского туловища, второй сталкивает его.
Из-за ограды долетает мерный стук топора - Павел делает последнюю связку для крыши. Митраша ему помогает. Дом стоит фасадом к пруду.
По дорожке от амбара к дому Дуня осторожно, шаг за шагом, ведет за руку Зютека. Внезапно она его отпускает, и малыш, слегка пошатываясь, неуверенно, но все же продолжает семенить ножками.
- Вера Львовна! Зютек пошел!
Услышав это, Вера, возившаяся на огороде, бросает лейку, бежит к ним, хватает Зютека на руки:
- Пошел! Солнышко ты мое! Подходит Бронислав.
- Ну-ка, Зютек, покажи, что ты можешь...
- Сделай для папки три шага,- говорит Вера, ведя его за ручку.
Она отпускает его, и Зютек делает даже не три, а пять шагов, поворачивается, смеется, потом вздыхает и садится на траву. Дуня поднимает его и ведет дальше за ручку к дому, к медведям.
- Когда дети начинают ходить? - спрашивает Бронислав.
- По-разному. Девочки раньше, мальчики, как правило, чуть позднее, где-то к году. Зютек пошел в неполных одиннадцать месяцев.
Они возвращаются к прерванной работе. Вера берет одну лейку, Бронислав вторую, продолжается поливка... В этом году они увеличили площадь огорода вдвое. Урожай обещает быть прекрасным. Помидоры поспевают, через неделю надо снимать.
За забором смолкает стук топора, Павел и Митраша в четыре руки забивают гвозди - ставят леса.
- Когда Павел достроит избу?
- В сентябре.
- Значит, надо написать Серафиме, пусть готовится в октябре приехать.
- Написать ты можешь, но я привезу ее сам. В октябре поеду в Удинское за покупками на зиму и захвачу с собой Серафиму.
К этому времени Павел с Эрхе переберутся в свою избу, Митраша обвенчается с Дуней и поселится в их комнатах, а Серафима получит Митрашину комнату. Им вспомнились все хлопоты и старания по делу Серафимы. Адвокат Декартон проявил чудеса ловкости и таланта и добился ее освобождения.
Они подошли с лейками к усыпанным плодами яблоням. Начали поливать.
- Еще одно чудо природы,- говорит Вера.
- Ты о чем?