* * *
"Итак, я уже второй день в доме тети Зины и дяди Гены. Родственные связи, наконец, установлены: тетя Зина - бабушкина двоюродная сестра, а дядя Гена - её муж. Они живут в одноэтажном доме с плющом на стенах, скрипучими полами и баней вместо ванной. Две недели без душа, эх! Туалет во дворе, магнитофона нет вообще, так что я не зря взяла плеер. Ехали от вокзала на машине, посреди дороги заглохли - пришлось толкать. На бампере до сих пор отпечатки моих ладоней. Меня поселили в "зале" (так тут называют гостиную), что, с одной стороны, хорошо, ведь это лучшая комната в доме. Ну, конечно, тут сервант с горами хрусталя и фарфоровыми слонами, искусственные цветы на окне, над диваном "Утро в сосновом лесу" неизвестного ткача… Если художника - говорят "кисти", а так, получается - "иглы неизвестного ткача"? Я облюбовала кресло у окна, и сейчас сижу в нём, потому что на улицу выйти сил нет, жуткая жара. В общем, условия сносные, но есть и минусы. Во-первых, за стенкой спальня тети Зины и дяди Гены, а тетя Зина, как выяснилось, храпит. Во-вторых, здесь стоит телик, и она вечером приходит смотреть сериалы - это святое. Вчера я легла спать, и мне стало так тоскливо, так захотелось домой! Потому что в этом захолустье вряд ли что-нибудь мне светит. Я заметила за собой такую странность: больше всего на свете хочется уехать, а как только приезжаешь на новое место, что-то начинает ныть внутри и зовет домой. В первую ночь я, конечно, положила под подушку расческу, чтобы приснился жених. Какое вранье, непонятно кому выгодное, все эти народные приметы! Мне снился Сталлоне. Оказывается, он весьма недурно говорит по-русски. И терпеть не может крабовые палочки.
Во дворе живет пес с оригинальным именем Шарик, несчастный и потрепанный жизнью. Его где-то подобрали. Стоило мне погладить Шарика, как он в меня влюбился. Каждый раз, как выхожу из дома, он бежит ко мне ластиться. Хочет, чтоб я чесала его за остатками ушей.
Тетя Зина и дядя Гена очень милые. Тетя Зина каждый день укладывает свои длинные волосы с помощью, наверное, сотни шпилек. Дядя Гена ниже её на голову, коричневый - загар не сходит, видимо, круглый год - и весь в морщинах. Он очень смешно произносит букву "ч" - как "тс". А вот сыновья у них явно не удались. Они вчера приходили, мои троюродные братья - Коля и Боря (еще есть Костя, но я его пока не видела), один сварщиком работает, второй машины гоняет из Тольятти. Коля выглядит так, словно его постоянно хранят в кладовке - похож на ворох старой одежды. Разговаривать с ним не о чем. Когда он услыхал, что я знаю английский, поверить не мог и попросил что-нибудь сказать. Детский сад какой-то! Я сказала: "I hate this room, I want to go home". Он: "И что это значит?". Я: "Мне очень нравится этот дом, я так рада, что к вам приехала". Молчит. Я испугалась, что он все понял, но напрасно. У него просто ненормальное благоговение перед всяким, кто способен сказать хоть пару фраз по-английски. Немудрено: Колина золотая мечта - уехать в Америку. Какая банальность! Со вчерашнего дня он смотрит на меня так, будто я - академик-лингвист. И просит переводить ему надписи с упаковок сигарет и банок с краской. Боря, старший… Меня от него просто тошнит. Мужчина рыночного типа. Когда мы приехали, было, понятное дело, застолье, ну, водка там, селедка, огурцы соленые - всё как обычно. Я поела салата "оливье" (куда же без него?) и ушла в комнату, читать. Приходит этот Боря, морда красная, начинает меня пытать: а как у тебя с мальчиками? "Не жалуюсь", - говорю. Сгребает в охапку, хлопает по мягкому месту и заявляет: "Куда ж ты с такой попой худосочной, а? Мужику и подержаться не за что". Кажется, хотел проверить, что я из себя представляю повыше, но я отодвинулась. Бабушка сказала, что его бросила жена, и он в депрессии. Но это же не повод хватать меня за причинные места! Смешное выражение - "причинные места". Причина чего? Так, меня зовут, сейчас дядя Гена повезет нас смотреть город".
Полина сунула дневник под подушку, взяла фотоаппарат и побежала во двор.
- Полина! Ты же не поедешь в этом? - бабушка скрестила руки на груди (знак абсолютной власти).
- А что?
- Срам какой! Подумают, что ты нищая, ходишь в рванье.
- Бабуля, это же панковские шорты. И дырок-то всего три.
- Нет слов, одни буквы. Ты знаешь, я это твое рванье видеть не могу. Сейчас же переоденься.
- Ну, бабуля!
- Никаких "бабуль". Надень уж лучше сарафан. И захвати подарок для Кости.
Полина, вздохнув, пошла переодеваться. С бабушкой спорить - дохлый номер. Но в сарафане ещё лучше показываться народу: ноги видны во всей красе. Мама любит рассказывать, что когда Полину, вернее то безымянное существо, розовое как гриб-волнушка, которое позднее превратилось в Полину, принесли на первое кормление, было сразу отмечено, что ноги у ребенка удались на славу - длинные и стройные.
Полина повертелась перед трюмо. Пожалуй, трюмо было единственной вещью в "зале", представлявшей для нее ценность. Раньше у Полины не было возможности подробно изучить себя в профиль. Свои боковые отражения она нашла весьма соблазнительными.
Полина взяла сумочку и побежала в бабушкину комнату. Там, на кресле с поролоновыми проплешинами, лежал тетрис - подарок для Кости. От встречи с Костей Полина, после общения с его братьями, уже ничего хорошего не ждала, но все-таки он - ровесник, так что, наверное, будет проще. Костя на два дня уезжал к другу на дачу и потому до сих пор не засвидетельствовал гостям свое почтение. Когда Полина спустилась по ступенькам крыльца, из кустов материализовался Шарик, и приткнулся к её коленке.
За сараем под наполовину разобранной "Окой" валялся Коля. Увидев Полину, он поднял голову и стукнулся головой о бампер. Полина прыснула в кулак.
- Ну, моя-то дивчинюшка - красавица! - сказала тетя Зина и оставила на Полиной щеке малиновую розочку помады.
- Давай, хорошая моя, на борт! - провозгласил дядя Гена, открывая дверь неразобранной машины.
Бабушка уже сидела на переднем сиденье и обмахивалась журналом "Здоровье" 86-го года выпуска.
- Ты знаешь что, у нас в У. Пушкин жил целых два дня? - гордо спросил дядя Гена.
- Нет.
- Как же! У нас ведь был Яицкий городок! С двадцать первого по двадцать третье сентября 1833 года! Есть и дом, где он останавливался. Он тут про Емельку Пугатсёва узнавал. У нас Пугатсёв женился, в Старой церкви. Туда тоже поедем, только вот заберем Костю.
- А где он?
- У вокзала болтается, двоетсник. А, так твою и растак! Клуша!
Переходившая дорогу курица с воплями скувырнулась в канаву.
Одноэтажные домики и заборы довольно быстро сменились обычной городской застройкой. Машина затряслась по буграм и ямам улиц, какие есть во всех городах бывшего СССР - прямых, уставленных бетонными коробками. Если бы не надписи на казахском - "Дәріхана", "Киім", "Дәмдеуішi" - могло бы показаться, что из России они и не выезжали. В центре, однако, оказалось много зелени, попадались симпатичные здания: "Краеведтсеский музей, областной акимат, управа балайская" и памятники - "это Тсяпаев, хотите анекдот про Тсяпаева? Прибегает Петька и критсит: "Василий Иванытсь, белые лезут! "Не до грибов сейтсяс, Петька, вот разобьем контру, тогда и пособираем!". Увидела Полина и главное украшение города - красно-коричневый Храм Христа-Спасителя с двумя треугольными башнями, похожими на шапки звездочетов. В остальном архитектура не радовала. Над скучными серыми домами все еще стояли слова-динозавры: "Слава великому советскому народу!", "Коммунизм женедi!", "Марксизм-Ленинизм". Прошлое нескромно напоминало о себе с фасадов, хотя Казахстан вот уже четыре года был страной независимой и демократической. Полина почему-то вспомнила кришнаитов из поезда. Воображение подкинуло нелепую картину: лысые братья лезут на крышу, чтобы составить из светящихся букв фразу "Харе Кришна!".
У вокзала, за кособокими ларьками, сидели казашки в платках, перед ними на столах пестрели красно-желтые горки помидоров и перцев. Рядом на бетонных блоках курили трое парней. Когда дядя Гена остановил машину, один, бритый, как кришнаит, быстро вынул изо рта сигарету и бросил ее в жидкую пыльную траву.
- Костя! Опять куришь, едритингедрит! Тсего тебя, выпороть, тсьто ли?
- Здорово, - сказал Костя, щурясь на солнце.
- Здрасьте, дядь Ген, - поддержали его товарищи.
Полина, изучив контингент из окна машины, решила, что самый симпатичный - стройный, загорелый казах с короткой стрижкой, явно старший. На нем были потертые джинсы и черная футболка. Второй мальчик, сутулый и конопатый, сидел, вытянув ноги в оранжевых шортах, и щупал свой бицепс, а вернее, его отсутствие.
- Поди поздоровайся, - велел Косте дядя Гена все ещё сердитым голосом.
Полина опустила стекло. Костя встал и вразвалочку подошел к машине. Глаза у него были прозрачные, как у Коли, но не пустые, а дерзкие, веселые. Поверх выгоревшей майки сверкал на цепочке крестик.
- Это тетя Оля, Ольга Ивановна. Помнишь, мы к ней в Ленинград приезжали, когда тебе пять лет было.
Костя наклонился к окошку и улыбнулся. От улыбки лицо его разъехалось во все стороны, и он стал похож на резинового утенка.
- Здрасьте, тетя Оля.
- А это Полина. Помнишь Полину?
- Привет.
- Привет.
Полина Костю совсем не помнила, но знала, что, гостя у них, он заперся в кладовке, и соседу пришлось выпиливать замок. Когда Костю открыли, он сидел в обнимку с "бабой на чайник", с которой ни за что не хотел расставаться, и маме пришлось согласиться на её переезд в город У.
- Садись, поедем к Старой церкви, - предложил дядя Гена.
- Да ну!
- Константин! Я показываю тете Оле с Полей город. Живенько, живенько.
- Давай ты оставишь нам Полю? Мы ей сами город покажем.