Слова звенели в ее голове, сливаясь в единый шум, кровь в висках стучала так, что казалось, будто сосуды сейчас не выдержат, лопнут, и ей начало казаться даже, что глаза начали выкатываться потихоньку из ее глазниц, а лопающиеся сосуды где-то внутри головы начали производить кровоизлияние в мозг. В усталый мозг, еще живой, еще нетронутый мозг. Значит, она все-таки умрет. Кто-то схватил ее сзади, заломив ей руку, но в ту же секунду она дернулась так, что в левой руке ее что-то хрустнуло и заболело. Высвободившись, она вскочила на подоконник и принялась изо всех сил долбать по оконной раме, пытаясь дотянуться пальцами до находящегося за ней стекла.
– Не трогайте, не трогайте меня, сволочи! Я не дамся, я покончу с собой, я спрыгну отсюда, слышите??
Она плакала и кричала, и била рукой по окну, надеясь хотя бы на то, что, может, отвалится рама, и тогда ей удастся добраться до стекла – но ничего не получалось.
– Лера, Лера, не надо прыгать! Лера, успокойся, слезай оттуда, слышишь?
Обернув к своим врагам заплаканное лицо, она замерла, дрожа всем телом и задыхаясь. Их столпилось недалеко от нее уже много, и она закричала отчаянно, рыдая и захлебываясь своими слезами.
– Я выпрыгну! Я все равно выпрыгну! Вам все равно не удастся меня порвать на органы на своих опытах! Не подходите ко мне, уйдите все отсюда, я не дамся, не дамся!
Вперед всех вышла одна из женщин в белых халатах. Казалось, она была спокойна.
– Лера, прекрати сейчас же и слезай оттуда, – строго сказала она, – Лера, что ты себе позволяешь? Немедленно слезь.
Лера внимательно посмотрела в лицо женщине и, всхлипывая, осторожно шагнула на пол одной ногой.
– Вот так. Молодец. Тебе помочь?
Она спустила вторую ногу и остановилась, глядя на своих обидчиков. Казалось, они вздохнули с облегчением.
– Вот так, Лерочка. Давай вернемся в палату.
В палату! Они смеют называть эту камеру палатой!
Подпрыгнув к ближайшей кровати, она схватила книгу, лежащую на тумбочке, и тут же отчаянно швырнула ее в эту садистскую шайку, попав кому-то в живот. Судорожно выдергивая из тумбочки ящики, она выхватывала оттуда все, что там лежало и отправляла найденные предметы вслед за книгой. Если она не может от них высвободиться, то она их хотя бы покалечит. Жаль только, что в тумбочке не нашлось ничего подходящего, что могло хоть как-то сойти за оружие, там валялись только стопки жалких журналов. Но ничего, в ней самой есть еще достаточно сил, чтобы драться. Пусть у нее нет оружия, но зато еще целы руки, ноги и зубы. Пусть только попробуют подойти к ней опять. Хотя, если взять ручку, то ей можно выколоть кому-нибудь глаз…
– Лера, остановись!
Ручку у нее отобрали, и тут же ее скрутили так сильно, что на мгновенье дыхание ее сперло, а сама она, казалось, стала совсем обездвижена. Но тут же ярость захлестнула ее новой волной, и она со всей силы укусила одного из тех, кто ее держал, что позволило ей выиграть долю секунды, которой оказалось вполне достаточным для того, чтобы освободить одну руку. Ударив кого-то из своих обидчиков, она снова дернулась, оттолкнув другого и оцарапав ему лицо обломками ногтей. Высвободившись на мгновенье, она рванулась прочь, но убежать ей все-таки не дали. Когда ее схватили вновь, она упала на пол, что не помешало ей, однако, ползти прочь, отбиваясь от своих убийц ногами. Когда ей снова заломили одну из рук, она схватила край простыни, свисавший с одной из постели, свободной рукой, и тут же рванула его на себя, пытаясь обмотать им свою шею. Но удавиться ей тоже не позволили – тут же она почувствовала острую боль в области заломленной руки – такую, как будто в нее воткнули шприц, и тут же рука ее, сжимавшая край простыни, стала слабее, и она сама не заметила, как отпустила свою шею, а затем и вовсе уронила лицо на пол. Она лежала на полу, не в силах пошевелиться, а перед самыми глазами ее был все тот же противно-бежевый старый линолеум.
"Все, больше некуда бежать, и нет сил бороться", – подумала Лера, с отвращением и в то же время с каким-то странным безразличием разглядывая этот бежевый пол у нее перед глазами, – "Я попалась. Торжествуйте, друзья мои, это конец.".
Мысли ее, рассыпавшись, ухнули куда-то вглубь ее души, потонув и затерявшись, перестав снова быть ощущаемыми, как было до этого, когда она лежала в постели – и тут же в глазах ее потемнело, и она потеряла сознание.
"Конец", – успела она прошептать одними губами напоследок.
Глава 4. На сцену выходит доктор Громов
– Лера, проснись.
Мысли медленно ворочались в голове. Сознание, кажется, потихоньку возвращалось, но соображать было по-прежнему трудно.
– Лера, ты слышишь меня?
Она наморщила лоб. Открыть глаза по-прежнему не получалось. Чей это был голос? Чего они опять хотят от нее?
– Лера.
Голос мужской. Тихий, вкрадчивый. Мужчина говорил полушепотом. Но зачем он говорил тихо, если хотел разбудить ее? Зачем ему было таиться, если он один из них?
– Лера, открой глаза, я сказал! И слушай меня.
Так, в голосе появились властные нотки. Голос стал настойчивее, в нем появилась жесткость. Она сама не знала, почему, но не повиноваться ему было невозможно.
Лера послушно открыла глаза и посмотрела на своего собеседника. Это был действительный мужчина, молодой мужчина, лет, возможно, двадцати шести. Он был тоже одет в медицинский халат, как и все эти гнусные доктора, но лицо его, худое, с большими выразительными карими глазами, со свисающей на лоб прядью темных, почти черных волос, склонившееся к ней совсем близко, почему-то вызывало у нее некое подобие доверия или по крайней мере симпатии.
– Наконец-то проснулась, – голос его снова стал тихим, – Здравствуй.
Она молчала, глядя в лицо доктору и не понимая, что происходит и что ей делать дальше.
– Не отвечать, на мой взгляд, невежливо, особенно с учетом того, что я, говоря между нами, твой друг.
– Друг? – губы ее, покрытые засохшей коркой, шевелились с трудом, говорить ей было сложно, но она не могла скрыть своего удивления, услышав то, что кто-то здесь, оказывается, имеет наглость называть себя ее другом.
– Говори тихо, – сделал он ей замечание, – Нас могут услышать. А это нам совсем не на руку, и принести вред может в первую очередь только тебе.
Она молчала.
– Я не понимаю, – ответила она после некоторой паузы.
– Я объясню, – он присел на край ее кровати около ее ног, и тут, взглянув на место, на которое он сел, Лера отметила с удивлением, что она не привязана к постели, и капельницы возле нее не стоит. Она не знала, как они могли оставить ее в таком здравомыслящем состоянии, сохранив ей полную свободу движения, после всего, что она натворила. Память ее не была доскональной, но все же в общих чертах она имела представление о том, что случилось накануне, и вполне могла представить, какую ярость она, должно быть, вызвала у докторов своей выходкой, а потому она не могла понять, как они могли так просто оставить ее после всего этого. Или все самое страшное еще впереди? Правда, она не могла даже приблизительно сказать, когда это все произошло – вчера ли или двадцать минут назад, да голова немного кружилась, вызывая противное чувство тошноты. И по-прежнему хотелось пить.
– Я понимаю, о чем ты думаешь, – произнес доктор, проследив за Лериным взглядом и, вероятно, прочитав ее мысли в ее глазах, – Спешу тебя заверить, что на данный момент ты находишься в относительной безопасности, и мы вполне можем с тобой спокойно поговорить.
– Почему я должна тебе верить? – устало спросила Лера.
– Вот это хороший вопрос, – откликнулся доктор, – Наверное, хотя бы потому, что больше тебе ничего не остается. Бежать отсюда самостоятельно у тебя все равно нет никакой возможности, доверять тебе больше абсолютно некому – во всяком случае, без моей помощи ты не сможешь узнать, кто здесь есть кто – ты ведь, конечно, не пойдешь расспрашивать кого-нибудь об этом? – она покачала головой, – Делать тебе больше абсолютно нечего, это я тебя могу точно заверить. Так что тебе просто ничего не остается кроме того, как довериться мне, в противном случае у тебя просто не будет другой возможности на надежду. Так что придется тебе, Лера, послушать меня. Конечно, ты можешь отказаться от моей помощи, дело твое. В конце концов, это тебе надо бежать отсюда. Лично у меня все в порядке, и я захотел тебе помочь лишь потому, что ты показалась мне симпатична как человек. Конечно, у меня есть и личные интересы, но справиться с ними, поверь мне, я прекрасно смогу и без тебя. Так что решать тебе, Лерочка.
Было видно, что молодой доктор очень уверен в себе, и ему доставляет удовольствие демонстрировать ей свою самоуверенность.
– Я вас слушаю, – хрипло ответила Лера.
– Вот и прекрасно! – воскликнул он с воодушевлением громким шепотом и слегка похлопал ее по коленке через одеяло.
Оглядевшись по сторонам, он покосился сначала на других заключенных, но они все занимались своими делами – кто-то спал, кто-то лежал, бесцельно глядя в потолок, кто-то пытался тихонько переговариваться, но никому из них определенно не было ровно никакого дела ни до нее, ни до таинственного доктора, озиравшегося по сторонам – и, не приметив в них ничего подозрительного, перевел взгляд на женщину, сидевшую на месте Надзирательницы – на сей раз это была другая, помоложе, рыженькая, абсолютно безжизненная. Надзирательницы по каким-то причинам на сей раз здесь не было, и ее место занимала, вероятно, ее помощница. Молодой доктор смотрел на нее некоторое время – угрюмо, исподлобья, но она так и не проявила к ним интереса – она сидела на стуле Надзирательницы и читала книгу.