* * *
Виль прекрасно знал третье слово, но произнести его, увы, не мог.
Ректор с нетерпением смотрел на него, но тот мялся и молчал.
- Не может быть, чтобы перестройка шла такими темпами, - удивился ректор. - Неужели это слово возникло после вашего отъезда?!
- Оно возникло задолго "до", - протянул Виль.
- Тогда в чем дело, родной мой? Общими усилиями мы - я, ученый совет, кафедра славистики - одолели первые слова: "Профессор, идите…" Но куда? Скажите мне, голуба, куда мне идти?
Виль внимательно смотрел на текст телеграммы и не решался объяснить "куда" - он не мог рисковать, не мог послать старого маразматика на хер.
- Ради перестройки я готов пойти, куда угодно, - с готовностью заявил ректор.
- Но это очень далеко, - сообщил Виль.
- Это меня не волнует. Я готов хоть сейчас отправиться в Москву, в Ленинград, в Сибирь, если хотите.
Виль молчал.
- Что, неужели еще дальше? Неужели они там не знают, что у меня два лишних гена? Мне необходимо солнце - как бы далеко это не было… Солнце там хотя бы есть?
Этот вопрос поставил Виля в тупик. За свою долгую жизнь он никогда не задумывался, есть ли на хере солнце.
- При определенных условиях - есть, - успокоил он ректора.
- Спасибо, - проникновенно произнес профессор, - вы меня утешили. Говорите куда - и я пошел собирать чемоданы.
Виль стоял в нерешительности. Он подумал, что если объяснить ректору, куда его послала Москва - то туда пойдет он, писатель Медведь, а не этот мудак из купола. А его, Виля, за последнее время туда посылали уже несколько раз. А ему надо было зарабатывать деньги, эти проклятые деньги, чтобы они сгорели, невесть где, пусть даже в этом хреновом Университете. А тут судьба заставляет его послать ректора этого самого Университета. И он решил, что никогда, никогда не отправит туда столь дорогого ему человека.
- Профессор, - начал он, - я все перепутал. Вас никуда не посылают…
- Не может быть, - побледнел ректор, - неужели они во мне не нуждаются? В столь ответственный момент?
Вилю показалось, что он присутствует при образовании третьего лишнего гена.
- Что вы, что вы, - произнес он, - как раз наоборот! Идите на хер - это идиома, одна из самых распространенных и лучших идиом великого русского языка!
- Я так и думал, - успокоился профессор, - и что же она означает?
- Всенародную любовь, - брякнул Виль, - и признание.
На глазах ректора появились слезы.
- Неужели народу уже сообщили, что я - отец перестройки? - только и спросил он.
- Согласно идиоме - да! - ответил Виль.
- Гласность, воистину гласность, - протянул профессор и вытер слезу. - Всенародная любовь, - он покачал лысой головой, - это надо же!.. Я им отвечу тем же, именно тем же, пусть там знают, как их любят здесь…
Он вызвал секретаря и начал диктовать, бегая по кабинету мелкими шажками.
- Москва, Кремль, всем, всем, всем! Идите вы все на хер!..
Профессор протянул телеграмму Вилю.
- Взгляните, ошибок нет?
Ошибок не было.
- Все правильно, - сказал Виль.
- Отлично! - вскричал профессор. - Пусть и они знают, что я к ним испытываю всенародную любовь… и признание…
* * *
На следующий день Виль приступил к работе. Приказ отца перестройки был краток и четок: "Зачислить великого русского писателя, знатока идиом Виля Медведя, как бушмена, на кафедру славянских языков". Таким образом, ректор сумел, не нарушив устав Университета, взять себе неоценимого помощника - никто не мог гарантировать, что из Москвы завтра не поступит новая идиома…
Вся славянская профессура города была возмущена. Она даже хотела провести демонстрацию протеста, были подготовлены лозунги, написаны обличительные речи - но пошел дождь, и никто не явился. Все возмущались в кафе.
Надо сказать, что почти вся русскоязычная профессура была безработной. Город, помимо страуса и Бема, славился еще и низким уровнем безработицы. Экономические кризисы, биржевые крахи, падение цен на нефть и очередная речь американского президента не отражались на нем. Безработных городу поставлял только Университет, особенно кафедры философии и славистики. Городские власти много раз умоляли Ученый совет Университета закрыть к чертовой матери эти кафедры, чтобы свести безработицу к нулю и хоть в чем-то выйти на первое место в мире, но после долгих и упорных боев обе кафедры продолжали свое черное дело. Каждый год на них защищалось около десяти диссертаций, после чего доктора, даже не заходя домой, бежали в офис по безработице становиться на учет. К моменту прибытия в город Виля там уже скопился небольшой, но сплоченный отряд докторов наук, которые и хотели выйти на демонстрацию.
И это было вполне справедливое возмущение - их предки обитали здесь по восемь-девять веков, все они обладали учеными степенями, говорили хореем, заказывали пиво по-латыни и не произносили ни одной фразы без предварительного семантического анализа…
А Виль произносил. И даже писал.
И взяли - его…
Особенно их возмущало, что Университет попирал свои же многовековые принципы - они были середняками, посредственностями, никому не известными - а взяли этого, крупного, известного, переводимого во всем мире…
В соответствии с теорией этой монолитной группы, язык мог преподавать только тот, кто его знает плохо, а еще лучше - если не знает совсем. Только такой человек, считали они, мог по-настоящему прочувствовать проблемы, стоящие перед студентами.
А Виль язык знал. И даже идиомы. Как же он мог преподавать?..
Резкий протест вызвало и то обстоятельство, что Медведь даже не слышал о методике преподавания русского языка, предложенной в семнадцатом веке в Северном Китае крупным лингвистом Бао-Дэ. А по их глубокому убеждению, это была единственная методика, по которой следовало вести преподавание.
Самое страшное, что бесило докторов и доводило их до кипения - это отсутствие у Виля филологического диплома…
- Профессор литературы с дипломом пищевого института, - хохотали они, - лучше бы Бем устроил его к своему брату!..
Через несколько дней после назначения Виля они гурьбой ворвались к ректору, выкрикивая свои доводы, резоны, аргументы. Они стучали по столу дипломами и методикой Бао-Дэ и потрясали генеалогическими деревьями, с которых сурово и осуждающе смотрели их предки.
- Well, - произнес профессор, - bene! Переведите мне это и я возьму любого из вас.
И он протянул телеграмму.
Профессора долго рылись в Бао-Дэ, что-то выискивали в своих диссертациях, некоторые пристально смотрели в окно, стараясь увидеть Волгу…
- Подите прочь, - приказал отец перестройки, - и заберите вашего китайца вместе с дипломами. Что вы знаете о всенародной любви?..
Долгие годы кафедра готовила безработных, и вот, когда появилось одно вакантное место, всего одно на полсотни - появилась русская блядь, наполовину еврейская - и захватила его!
И все это только из-за того, что все они не знали, куда послала Москва ректора…