Майя ушла из школы в середине четверти и пять раз в неделю выполняла обязанности гувернантки при двух маленьких девочках. Девочки были довольно славные, но Майе, равнодушной к детям, эта работа казалась скучной. Правда, она позволяла убить время. Девушка чувствовала, что должно произойти что-то ужасное и неминуемое. Половину своего жалованья Майя откладывала, а остальное тратила на одежду, зная, что при любых обстоятельствах не имеет права выглядеть бедной и опустившейся. Два вечера в неделю она посещала курсы счетоводов, решив воспользоваться своими способностями к математике. Правда, в роли бухгалтера она себя не представляла. Это слово ассоциировалось у нее с роговыми очками и плохо сшитыми твидовыми костюмами.
В дверь позвонили, когда она сидела в гостиной и шила. Была среда, вторая половина дня, и в ушах Майи еще звенели французские неправильные глаголы. Стоял август, погода была теплая, и Майя приспустила жалюзи. На стенах в бело-зеленую полоску и на натертом паркете играли солнечные зайчики.
Салли не откликнулась, так что Майе пришлось открывать самой. За дверью стоял Лайонел Каммингс, президент маминого теннисного клуба. Этот полноватый усач выглядел лет на сорок с небольшим. На Лайонеле были легкий пиджак в полоску и белые фланелевые брюки; в руке он держал соломенную шляпу.
Майя попросила его подождать в гостиной и пошла за матерью. Родители были в саду (в кои-то веки вместе). Когда она сказала, кто пришел, Джордан изменился в лице. Острая ненависть к матери заставила Майю бегом припустить обратно.
Когда Майя вернулась в гостиную, Лайонел Каммингс встал.
- Мистер Каммингс, мама пошла попудрить носик, так что вам придется провести несколько минут в моей компании.
Он подкрутил кончики смешных усов.
- Очень рад, мисс Рид. С удовольствием.
Каммингса она тоже ненавидела. Его приход был для отца оскорблением. Майе захотелось наказать мать, причинившую отцу страдания, и унизить этого глупого, мелкого человека, разрушившего ее семью.
Она лучезарно улыбнулась ему.
- Какой жаркий день, мистер Каммингс! Принести вам прохладительного?
Лайонел покачал головой. Тогда Майя села на диван и похлопала по нему рукой.
- Садитесь, мистер Каммингс. На днях я видела вас в клубе. У вас чудесный удар справа. А вот мой никуда не годится.
Она загоняла его в ловушку. Это было проще простого - стоило только посмотреть мужчине в глаза, улыбнуться, заставить его почувствовать себя большим, сильным и умным. Лайонел Каммингс был полным болваном.
- Мисс Рид, я мог бы дать вам несколько уроков.
- Мистер Каммингс, это было бы замечательно! Но беда в том, что по утрам я работаю и днем буквально с ног валюсь, какой уж тут теннис.
- Бедняжка… Знаете, таким хорошеньким девушкам нельзя работать на износ.
Бедро Лайонела коснулось ее бедра, и Майе пахнуло в нос виски и табаком. Она встала, не выдав своего отвращения.
- Может быть, вы дадите мне урок сейчас, мистер Каммингс?
- Просто Лайонел. Зовите меня Лайонел, ладно?
- Лайонел, - с глупой улыбкой повторила Майя.
Когда Лидия вошла в комнату, Каммингс обнимал ее дочь за талию и держал за руку. Миссис Рид выдохнула сквозь зубы, у нее потемнело в глазах. Смущенный Каммингс отпустил девушку.
"Так вам обоим и надо!" - подумала Майя.
- Мамочка, мистер Каммингс просто учил меня удару справа, - объяснила она и села.
Ей нравилось быть нежеланным свидетелем их вымученной беседы. Когда Лайонел Каммингс не видел, Лидия Рид поднимала брови и взглядом указывала дочери на дверь. Но Майя и не думала уходить. Она злобно забилась в угол дивана и сидела, прикрыв рот ладонью.
Наконец Лидия проворковала:
- Майя, разве тебе не нужно делать уроки? Кроме того, я думала, что ты поможешь Салли с пудингом.
- Я сделала все домашние задания до конца недели. - Майя скрестила длинные ноги; при этом ее юбка приподнялась, обнажив колени. У Лайонела Каммингса глаза полезли на лоб. - А насчет пудинга… Мамочка, ты же прекрасно знаешь, какая из меня кулинарка.
И тут до них донесся звук. Короткий громкий хлопок, от которого зазвенели безделушки на каминной полке и посуда в буфете.
- О боже! - ахнула Лидия и выбежала из комнаты.
Майя встала, но не пошла за матерью. В короткое мгновение между выстрелом и криком Лидии она ощутила такой ужас и чувство вины, что полосатые стены показались ей черными, тени на полу стали размером с булавочную головку. Жара, полумрак, горячка юности, осознание своей власти перепутались с потрясением от внезапной смерти так сильно, что впоследствии Майя не могла их разделить. Когда темнота наконец рассеялась, она ничком лежала на полу, в комнате было пусто, а в доме эхом отзывались материнские крики.
После этого все пошло прахом. Утро, день и вечер смешались, и Майя часто лежала ночью без сна, а днем внезапно засыпала. В дом приходили родные и знакомые и выражали соболезнования Майе и ее матери, сидевшим в гостиной. Но иногда девушка не могла вспомнить имени собеседника и не слышала его слов; в ушах Майи неизменно стоял другой голос. Голос отца. "Будь я проклят, если знаю. Может быть, пустить себе пулю в лоб?"
Однако по мнению следователя это был несчастный случай. Джордан Рид чистил ружья, с которыми охотился на пернатую дичь, и нечаянно спустил курок. Все время думал о деньгах, ничего вокруг себя не замечал, и вот… Когда в тот страшный день мать и дочь остались наедине, Лидия прошипела: "Никому не говори, что он сказал! Никому!" Майя тут же поняла, о чем идет речь. Увидев горящие голубые глаза матери, она кивнула как загипнотизированная. Тем более что она и сама не собиралась повторять слова отца ни родственникам, ни полицейским, ни следователю. Ее пугали смутные воспоминания о судьбе тех, кто наложил на себя руки: самоубийц хоронили на неосвященной земле или перекрестках дорог, чтобы их души не могли бродить по ночам. Майю переполняли стыд и отчаяние. Почему отец решил причинить такую боль своим родным? Почему не подумал о горе дочери? Когда следователь спросил Майю, не выказывал ли Джордан Рид намерения покончить с собой, ни один мускул не дрогнул на ее лице и она под присягой ответила "нет".
Похороны запомнились ей плохо. Какие-то люди пожимали ей руку; она смотрела им в глаза сквозь черную вуаль и пыталась говорить то, что от нее ждали. Обняв сначала Робин, а потом Элен, она задумалась, следует ли считать похороны вехой женской жизни. Можно ли приравнять самоубийство отца к потере невинности или поездке за границу? Ей казалось, что можно.
Робин прошептала:
- Майя, приезжай и поживи у нас. Тебе нужно отдохнуть. Мама и папа будут рады.
Майя схватила ее за рукав и потащила в угол.
- Я не могу этого вынести. Давай сбежим, а?
Майя проскользнула в боковую дверь и рванула через сад, зная, что Робин и Элен бегут следом. Они нагнали подругу только на Хилл-роуд. Ее вуаль и черное летнее пальто развевались по ветру.
- Майя… - с трудом переводя дух, пролепетала Элен. - Куда мы идем?
- К реке, - не оглядываясь, ответила Майя.
Она порылась в карманах и наскребла мелочи, достаточно, чтобы взять напрокат лодку.
Потом растроганная Майя вспоминала, что подругам и в голову не пришло отговаривать ее от дикой затеи покататься по Кему в траурном одеянии.
- Как Харон, - сказала Робин, залезая в лодку.
- Или три Парки - богини судьбы.
Майя сняла шляпу и бросила ее за борт. Шляпа упала в воду, зацепилась за камыш, немного попрыгала на волнах, а потом утонула.
Элен, сидевшая рядом, положила ладонь на дрожащую руку Майи. На ее глазах проступили слезы.
- Бедная Майя. Какая нелепая смерть…
Майя отчаянно замотала головой.
- Нелепая? Неправда! - воскликнула она и тут же прикрыла рот рукой, испугавшись собственных слов.
- Майя, милая, ну что ты такое говоришь, - успокоила ее Элен, но Робин, стоявшая на носу, уставилась на Майю во все глаза:
- Неправда?..
- Папа покончил с собой. - Слова сами собой вырвалось у нее из саднившего горла. У Майи был жар; ее тошнило. - Я знаю. Он сам говорил об этом.
- Но следствие…
- Я сказала им, что это был несчастный случай. Ничего другого мне не оставалось. А как бы вы поступили на моем месте?
Она молча посмотрела сначала на Робин, потом на Элен. Во рту стояла горечь.
- Как бы вы поступили на моем месте? - повторила Майя, чувствуя, что оправдывается и что в ее словах звучит не столько обида, сколько гнев. - Наверно, вы считаете меня подлой обманщицей…
Ее ногти впились в ладони, терзая черные шелковые перчатки. Когда Робин положила шест и села напротив, лодка заколыхалась.
- Майя, милая, мы не осуждаем тебя, - мягко сказала Элен. - Мы просто хотим помочь.
- Майя, ты сделала то, что считала нужным. - Робин посмотрела на нее. - Мы с Элен не испытали ничего подобного. Мы только начинаем понимать, что тебе довелось пережить. Элен права: мы постараемся помочь тебе всем, чем можем. Это правда.
Майя опустила руки. Обтянутые перчатками пальцы Элен сомкнулись на одном запястье подруги, Робин крепко вцепилась в другое.
- Я больше не хочу об этом говорить. Никогда, - прошептала Майя, и подруги пробормотали, что дают слово.
Это была уже вторая клятва. Первую они дали весной. Теперь их связывала мрачная тайна - возможно, навсегда. Майя поняла, что нуждалась в их благословении.