- Конечно, - сказал Авраам. - Все готово.
Ее рука легла на Средиземное море, скользнула вдоль береговой линии на север, поднялась по горам Галилеи, спустилась в долину Хулы и оттуда к югу по Иордану.
- Это Киннерет, - сказала она, и лицо ее осветилось. Она прошла еще южнее, повернула на запад и медленно-медленно двинулась вдоль Изреэльской долины, пока не достигла Хайфского залива. - Великое море, - сказала она.
Потом она встала, перешла к другой стороне карты и, найдя Мертвое море, принялась ощупывать Негев и спрашивать "Что это?" и "Что это?" обо всех его котловинах, и высотах, и больших вади.
- Замечательно! - сказала она наконец. - Когда мы сможем ее забрать?
- Когда захочешь. Она закончена.
В ДЛИННОМ И В ОБЩЕМ-ТО РЕДКОМ РЯДУ
В длинном и в общем-то редком ряду моих воспоминаний огромный желтый кот из Дома слепых выглядит совсем как человек - на двух задних лапах, с колючей щетиной усов, рядом с другими такими же созданиями, тоже похожими на людей и тоже опасными: Дзын-Дзын-Дзыв с кометным хвостом его точильного камня, Хромой Гершон с его предполагаемым "томаганом", мясник Моше, обладатель быстрого секача, забавного произношения и мясной лавки рядом с бакалеей, и Готлиб-садовник, гребущий по дорожкам парка верхом на своей коляске.
Мясник Моше говорил "мильён" вместо "миллион" и "зиун" вместо "зиюн". Своим постоянным покупательницам он рассказывал о том, "какие красивые пиёны он видел на горе Иродиён", а постоянным покупателям - "какие зиуны он имел в Тель-Авиве". Я не вспоминал о нем многие годы, пока недавно, в поезде на Хайфу, - я ехал поглядеть на тот дом, который раньше принадлежал родителям Роны, и на тот маленький двор, где мы поженились, - вдруг услышал, как какой-то человек говорил своему соседу: "Я таки поимею зиун с этой Шошаной, и не только потому, что ее таки стоит поиметь, но чтобы ее хахаль не воображал, что ему светит зиун с женой нашего Шломо", - и тут же, в честь предстоящего "зиуна" Шошаны и Шломо, передо мной возник образ мясника Моше - как он быстро-быстро рубит на куски курицу для нашего пятничного супа и расспрашивает, как мои дела в школе.
Так или иначе, желтый кот Дома слепых глубоко врезался в мою сетчатку. Мама, как я уже, кажется, говорил, ненавидела этого кота великой ненавистью, швыряла в него камни и называла не иначе как "гнусное животное". Но те же причины, что вызывали ее ненависть, у Черной Тети пробуждали симпатию. Она скребла его твердый затылок, похлопывала по могучим лопаткам, приносила ему остатки нашего субботнего обеда и ласково называла "дикарем".
Меня не раз удивляло, что они сестры. Черная Тетя была высокой, а Мать маленькой, Тетя была костистой и шумной, а Мать мягкой и молчаливой, та играла в игры и любила желтого кота, а эта читала книги и того же кота ненавидела. Одна смеялась, и прыгала, и искала общества мужчин, а другая, замкнутая и замкнувшаяся за монастырскими стенами своего тела, даже смотреть на них не хотела.
"Что я могу сделать?! - развела руками Черная Тетя на одном из секретных собраний Большой Женщины. - Так уж у меня внизу устроено!"
Вот она - гонится за коровой, что забрела с поля в переулки нашего квартала. Не помню, жила она уже тогда с нами или только приехала навестить, и уж конечно не помню, была то корова из маленькой молочной в Гиват-Шауле или из коровников Лифты, но, как положено мужчине-импрессионисту, помню ее рога, слышу ее мычание и вижу синее пятно - свитер мальчишки-пастуха, который сидит - низкая полоска лба, длинные пейсы - на одном из камней в поле и докуривает сигаретные окурки, вытаскивая их из кармана и прикуривая один от другого.
Там были четыре или пять коров, которые забрели на поле полакомиться свежей травой и теперь шли и качали головами в вечном своем согласии, распространяя вокруг запах навоза и молока. Они шумно лакали воду из глубокой, как озеро, лужи, которая в те дни еще собиралась каждую зиму на нашем поле, щипали траву и оставляли за собой среди камней большие дымящиеся кучи.
Но одна корова отбилась от группы и направилась прямиком к нашим домам. Она забрела в один из дворов, испугалась хозяйки, которая начала кричать и размахивать руками, и помчалась по улице, как обезумевшая, волоча на рогах веревки с бельем и топча копытами цветы и грядки.
Поднялся большой переполох. Женщины перекрикивались друг с другом с веранд, дети забрались на большой тополь, чтобы забросать вторгшегося агрессора сорванными ветками, отцы семейств, вооружась палками от метел, поспешно ринулись в бой и так же поспешно разбежались, спасая жизнь, по своим подъездам и лестничным клеткам.
И тогда Черная Тетя вышла из дома, ловко и быстро успокоила корову оглушительными трубными звуками, которые с огромным удовольствием извлекла из свернутой в трубку ладони, и повела прочь, то и дело похлопывая по шее и заду, пока корова не побежала, как первотелка, задрав хвост и прыгая неуклюжими прыжками, похожими на прыжки подрастающей девочки. Черная Тетя следовала за ней зигзагами пастушьей собаки, направляя ее в центр поля, и там наконец они остановились, запыхавшись и улыбаясь друг другу.
Вот они: тетя наклоняется к земле и протягивает руку, словно поднося корове пучок травы, а корова приближается, радостно качает головой, берет гигантским языком траву, которая существует только в их парном воображении, и позволяет Черной Тете почесать белое пятно в центре лба и отвести ее обратно на то место, откуда она пришла.
Когда тетя, потная и веселая, вернулась домой, Мать сказала ей что-то отвратительное, я уже не помню что, и между ними вспыхнула страшная ссора, не первая и не последняя.
И несмотря на все это, я снова напоминаю себе: сестры они, сестры. Одним и тем же лоном были выношены, в одном и том же доме были выращены, один и тот же отец оставил их обеих сиротами, и участь им была предназначена обеим одна и та же.
БОГАТЫЙ ЕВРЕЙ ИЗ АМЕРИКИ
"Богатый еврей из Америки пожертвовал слепым кота, и вот так получилось, что он прибыл сюда и стал моим, - рассказывал Готлиб-садовник Черной Тете. - Этот еврей, который жертвовал слепым много-много денег, пожертвовал им еще и кота, а также уплатил за его билет на аэроплане и заказал для него "такси-спешиаль" от самого аэродрома".
Сидя в великолепной на вид дорожной сумке, сопровождаемый не менее великолепным на вид аудитором, кот прибыл из аэропорта в наш иерусалимский квартал. Утреннее солнце только-только взошло над холмом Дома сумасшедших, протянув горизонтальные лучи над крышами наших домов, и голубая "де сото" Хромого Гершона медленно-медленно, словно сознавая величие момента, всползла по грунтовой дороге, приятно прошуршала шинами, взметнула за собой маленькие клубы золотистой пыли и торжественно въехала в большие ворота Дома слепых, все засовы которых были отодвинуты, все цепи сняты и обе створки распахнуты настежь в честь высокого заокеанского гостя.
Мы, "умники-глазастики", висели на заборе снаружи и оттуда наблюдали за представлением. В шестой день недели это происходило, и слепые ждали уже с раннего утра, как обычно раскачиваясь на месте. Их большой рояль, что уже с рассвета был вытащен из здания наружу и поставлен на дощатую подставку, тоже ждал высокого гостя. Хромой Гершон заторомозил свою "де сото" у ступеней здания, открыл дверцу, и кот тут же выскочил наружу, побегал туда-сюда, фыркнул, вернулся к машине и потерся о ноги аудитора. Директор заведения прошептал: "Начинайте!" - и все клавиши разом грянули, все рты разом разинулись и запели и все прибывшие на встречу деятели Еврейского агентства разом склонились в почтительном поклоне, левыми руками поддерживая снизу круглые животики, точно женщины, которые не могут удержать струйку, когда чихают или смеются, а правыми руками придерживая на головах черные кипы, чтобы эти их круглые животики не оторвались или черные кипы, упаси Боже, не упали на землю.
Кот прищурил желтые глаза и облизнул губы толстым розовым язычищем, и Черная Тетя, которая тоже стояла вместе с нами, громко сказала: "Вы только посмотрите, какие у него симпатичные яичечки!" - и все стоявшие за забором услышали и засмеялись.
Яйца у него были большие и черные и резко выделялись на желтизне тела, но слепые дети их не видели и поэтому не стали указывать на них пальцами и хихикать, как все мы. Они кончили свою песню, посчитали: "Раз, два, три…" - как учила их Слепая Женщина на генеральной репетиции, дружно сделали три шага вперед и подали коту приготовленные для него подарки: слепые мальчики сплели ему камышовую колыбель, задрапировав ее тканью, а слепые-девочки сшили и преподнесли ему одеяло, украшенное яркими вышитыми цветами и пятнами крови от уколов иголки.
Сама Слепая Женщина стояла сбоку, прямая и молчаливая, как обычно, и прислушивалась к словам директора, который читал и переводил для собравшихся письмо американского благодетеля, где сообщалось, что, невзирая на свой желтый цвет, "прилагаемый к сему кот" относится к породе, именуемой "североамериканскими черно-белыми гигантами", среди которых раз на десять тысяч рождается редчайшая желтая особь.