Так холодильник присоединился к длинному списку всех тех, кто злоумышлял против Бабушки и растрачивал впустую ее деньги, и вскоре поднялся на его вершину и захватил себе первое место. В этом списке числились "шоссоны" автобусной компании "Мекашер", эти соблазнители и искусители, предлагавшие себя людям, которые могли бы в противном случае "чуть постараться", дойти до нужного места собственными ногами и сэкономить "уйму денег" на поездке. Были там и зловредные желтые жестяные тюбики с зубной пастой, которые упорно отказывались расстаться с последней молекулой своего содержимого, и Бабушка вновь и вновь скручивала и выдавливала их, сначала пальцами, а потом прокатывая качалкой для теста от донышка до ротика. И еще там были обертки от маргарина - вот, я снова слышу их раздражающее шершавое шуршанье, - которые рвались после каких-нибудь пятнадцати отмываний и высушиваний, после чего в них уже нельзя было больше заворачивать мои и твои школьные бутерброды.
Вначале урчание холодильника было слышно в любом месте квартиры и в любое время, потом только в тихие ночные часы, а под конец оно совсем растворилось и потонуло в общем квартирном шуме - в той тонкой паутинке постоянного легкого гула, что сплетена из негромкого дыхания, и шелеста перелистываемых страниц, и медленного, пузырящегося кипения кастрюли с супом, и мягких "тинков" женского созревания, и шаркающих шагов, и тихих всхлипов, и капанья крана, и выблевывания рвоты, и перебирания чечевицы, и шумного шмыганья носом.
С тех пор его слышала одна лишь Бабушка, и похоже, что она наловчилась чувствовать даже работу его термостата. Стоило ей вдруг улыбнуться про себя и свободно вздохнуть, и мы уже знали, что в эту секунду холодильник завершил свой цикл и отключился, а через несколько минут, когда она вся сжималась, как от таинственной внутренней боли, всем становилось понятно, что термостат вновь замкнул электрическую сеть - тинк! - и электричество, как жертвенная кровь, вновь плещет и хлещет впустую.
ЧЕРНАЯ ТЕТЯ ПРИШЛА
Черная Тетя пришла к нам с двумя чемоданами через несколько дней после холодильника и сказала, что будет жить в моей комнате вместе со мной, но Бабушка сказала: "Ты будешь жить с девочкой!"
Дом немедленно изменился. Воздух закручивался вихрем от стремительных движений ее тела, предметы и финиковые косточки взлетали и падали, когда она проходила мимо, стенные часы пристыженно завидовали абсолютной точности ее яичников, ошеломленные стены возвращали ее смех.
Квартал напрягся. Мужчины останавливались посмотреть на нее, бегущую - вечно опаздывая - на работу. Дети начали собираться в ожидании, когда она выйдет поиграть с ними на тротуаре. Уличные кошки терлись о ее ноги, и даже Бризон-молочник терял спокойствие духа, когда она выходила к нему по утрам в своем запахе и в своей ночной рубашке.
Она злила мою Мать, она беспокоила Бабушку, она обижала и стригла Рыжую Тетю, она ссорилась с соседями и стала мне лучшей подругой. Днем я играл с ней в игры, ночью мне снились о ней сны, намного предварявшие "правильный возраст" моего тела. Дядя Авраам изготовлял мне все новые и новые камни для "пяти камешков", и я пытался научить ее иерусалимскому варианту этой игры, в котором я демонстрировал и до сих пор демонстрирую чудеса. Но Черная Тетя предпочитала бороться со мной, состязаться в пережимании рук и прыжках в длину, соревноваться, кто дольше задержит дыхание и кто быстрее влезет на тополь возле тротуара и на фикус Дома слепых.
"У наших соседей в Киннерете, у семьи Шифриных, тоже был во дворе большой и красивый фикус, но как мог такой вырасти в этом иерусалимском холоде, не могу себе представить".
Она вечно подворачивала лодыжку, спотыкалась и падала, но тут же подымалась и снова посылала ноги вперед. Шаги ее были такими широкими, а дыхание таким глубоким, что она всегда догоняла меня, хотя я бегал куда быстрее.
"Я тебя догнала, догнала, догнала!" - задыхалась она и падала на спину, широко раскидывая руки и ноги.
Я ложился рядом с ней и клал голову в костистое ущелье между колючками ее грудей, вдыхая ее нежно-горьковатый пот и прислушиваясь к ее большому сердцу, которое даже после быстрого бега билось медленно, с каждым толчком выбрасывая огромные струи крови. Как-то я приставил к ее груди завещанный мне Отцом фонендоскоп, но Черная Тетя сказала, что "слушать сердце совсем не интересно". Она приложила фонендоскоп к моему колену и велела мне выпрямлять и сгибать ногу, потом приставила его к моему пупу и велела надавить, а под конец прижала к моему лбу и сказала:
- Подумай мысль.
Мы оба смеялись.
- А теперь давай я послушаю твои тинки и тонки! - попросил я.
- Когда ты вырастешь, Рафаэль, - сказала она. - Когда ты вырастешь, я дам тебе послушать все, что ты захочешь.
Ее тело быстро расслаблялось, кожа на животе успокаивалась. Она была способна заснуть мгновенно, как ребенок, и проснуться внезапно, прыжком.
Ее тело вздрагивало.
- Мне снилось… - бормотала она.
- Что тебе снилось?
- Что я не могу заснуть.
- Так засни сейчас.
Она засмеялась, и глаза ее затянулись поволокой.
- Мне нужен мужчина, чтобы меня усыпить, Рафаэль, так уж я устроена.
- Давай я тебя усыплю.
- Ты еще маленький, Рафаэль. Ты маленький и ты запретный. Ты кровный.
Дядя Элиэзер был старше ее на пятнадцать лет, и Черная Тетя стала молодой вдовой. Она не раз сообщала нам, что была беременна, когда он умер.
Рыжая Тетя навострила уши:
- Да? Так где же ребенок?
Черная Тетя ответила:
- Он умер у меня в животе.
Женщины посмотрели на нее с изумлением.
- Что значит "умер у меня в животе"? - спросила Мать. - Даже если он умер, он должен был как-то выйти оттуда.
- Он растворился у меня в животе, и все, - сказала Черная Тетя серьезно и печально и тут же прыснула своим ликующим смехом.
- Жаль, что сейчас они у тебя не растворяются, - заметила Мать.
- Как это получается, что женщина, которая выглядит, как мальчишка, каждый раз ухитряется забеременеть? - удивлялась Рыжая Тетя на одном из секретных совещаний, которые Большая Женщина устраивала сама с собой, чтобы перебрать вопросы и чечевицу, а я бы подслушал ее из-за дверей и стен.
- И как это, что после такого количества абортов, которые уже обошлись нам в уйму денег, ты все еще плодовита, как финиковое дерево? - дивилась Бабушка.
- И почему ты не предохраняешься, дура? - резко произносила Мать.
- И почему ты ходишь с такими мужчинами? - осмелев, присоединялась к допросу и расследованию Рыжая Тетя.
- Чем я виновата? - возражала Черная Тетя. - Я пробую все, что нужно, - и резинку, и вату, и все такое, и я всегда сверху, и я всегда спрыгиваю потом, и я всегда принимаю потом душ, в точности как вы мне говорили, и я мою с лимоном и содой, но стоит мужчине подышать возле меня - и все, росточек уже в грядке.
- Может, проще всего держаться подальше от мужчин, которые на тебя дышат? - заметила Мать.
- И что? Чтобы в моей памушке тоже завелась ржавчина, как в ваших?
- Уличная кошка, - сказала Мать. - Подставляет задницу и задирает хвост. Такая сестра мне досталась.
Черная Тетя не раз исчезала из дома на несколько часов. Бабушка говорила:
- Интересно, с кем она сейчас?
А Рыжая Тетя говорила:
- Интересно, что она делает сейчас?
А Мать говорила:
- Я не знаю, с кем она сейчас, но я точно знаю, что она сейчас делает.
Но не все эти исчезновения Черной Тети заслуживали тех подозрений, которые они порождали в воображении других женщин, потому что зачастую она вовсе не отправлялась к какому-нибудь мужчине, чтобы тот ее усыпил, а ограничивалась тем, что крадучись пробиралась в заветный парк Дома слепых. Там она ложилась на траву, нюхала цветы и рассматривала жирных золотых рыбок, которые лениво плавали в маленьком бассейне.