Поезд начал притормаживать, зашипели внизу тормозные колодки. Парень открыл дверь купе, обернулся:
- Поезжай в свою деревню и работай. Тогда и тосковать не будешь и пьянствовать, и женишься второй раз. Детей у тебя нет, жалеть нечего.
- Откуда ты знаешь?! - почти крикнул Василий.
- Чудак! Ты же сам рассказывал.
- Не говорил я про то.
- До свиданья!
Дверь захлопнулась, и все тотчас же сгрудились у открытого окна. Даже старушка осмелилась - глядела, приподнявшись на цыпочки и вытянув шею, через плечо Краснова.
Парень выпрыгнул из вагона и побежал к станции.
- А имя ты откуда узнал? - крикнул вдогонку Василий.
Парень на ходу обернулся и показал кисть руки. Все поглядели на Василия и на его руку: у большого пальца темнели синие буквы его имени.
- Как просто, - сказал Краснов. - И о лесоводстве он узнал, вероятно, по вузовскому значку на пиджаке.
- Ты догадливый, - сказала жена.
Поезд тронулся, проплыла мимо неказистая станция с милым названием Ночка, и Краснов подумал, что скоро придет ночь, вагоны остынут от солнца, и можно будет полежать и подумать, не страдая от духоты. Они уж так одурели от духоты, что сообразить простых вещей не могут, самые элементарные наблюдения за пророчество принимают. А какой пророк этот парень, ничего особенного нет, обыкновенный парень. Надо снять рубашку и остаться в одной майке, правильно он заметил. И насчет лесоводства правильно спросил, хоть и не совсем деликатно. Может, вот так и надо жить, открыто и доверчиво, принимая все, что было и есть, и веря в солнечную бесконечность грядущего, потому что без такой веры жить невозможно. Да без такой веры и не живут. Разве Краснов сейчас живет? Так себе, чиновник, функционер. Вначале надеялись, избрали в райисполком, а теперь перебрасывают с отдела на отдел…
- И ведь все в аккурат, прямо в десятку, - сказал Василий. - И насчет жены, и насчет детей. Если бы у меня были дети, я бы не запер жену с тещей в ванную. И насчет тоски правда. В городе я чужой человек, а он из села, сразу меня почуял.
Жена Краснова улыбнулась этой простоте и сказала, что тут особого чутья не надо, по разговору видно.
- И что я, старая дура, морковь у него взяла, зачем?! Ждал бы сейчас да грыз себе, зубы молодые, здоровые…
- Доедет, - сказала жена Краснова и подумала, что им нужен ребенок.
Может быть, тогда муж выйдет из состояния удручающей отрешенности. Первая жена не могла этого сделать и, видимо, чувствовала свою вину перед ним, а ему нужен родной человек, любящий и доверчивый, как ребенок. Даже с этим парнем он вступил в какую-то игру, поддавался ему, а с людьми он сходится трудно.
- Вентиляторы надо здесь поставить, - сказал Василий. - С вентиляторами станет хорошо, как в ресторане.
- Потерпим, - сказала старушка. - Мне ночью сходить.
Краснов промолчал: один живой человек был в купе, да и тот ехал не туда.
1967 г.
ЧТО, КУМА ЛИСА, ПЛАЧЕШЬ?
У околицы совхозного поселка, возле пруда с ветлами и тополями вольготно расположились на зеленой лужайке строения центральной пожарной службы: трехногая ветхая вышка, дежурный дом, депо для двух машин и одного конного выезда.
Солнце поднялось в зенит, и от вышки лежит короткая решетчатая тень. В эту тень и прислонил свой без крыльев над колесами велосипед начальник пожарной службы Артюхин. На вышке его племянник Славка рассматривал в морской бинокль поселок.
- Ничего не видать? - громко спросил Артюхин.
Славка не отозвался: он считал дома.
Артюхин подождал, снял форменную, фуражку и помахал ею, остужая вспотевшее горячее лицо.
У раскрытых ворот депо лежали на лужайке дежурные шоферы Козловы, отец и сын. Оба в брезентовых робах, как и положено дежурным. Они только что выкупались, волосы еще мокрые, и вот улеглись на солнышке, сушат.
На двери дежурного дома висел большой амбарный замок: летом дом пустовал. Ворота конного отделения депо тоже были заперты - там стоял один старый ручной насос "Красный факел" да висело несколько огнетушителей.
Не дождавшись ответа, Артюхин поглядел вверх: загорелые Славкины руки, согнутые в локтях, почти незаметно вели вдоль поселка черные окуляры бинокля.
- Триста двадцать один, триста двадцать два, триста двадцать три, - бормотал вполголоса Славка.
- Ты што там считаешь? - начал сердиться Артюхин.
- Дома, не мешайте! Триста двадцать семь, триста двадцать восемь…
- Не считай. Пятьсот тридцать шесть домов и сто девятнадцать прочих построек. Ничего не видать, спрашиваю?
- Все видать, - сказал Славка, не отрываясь от бинокля. - Вот директорская "Волга" едет с поля… Плотники на обед пошли, под пазухой обрезки досок несут… А вон на вашем огороде чей-то теленок шастает. Сбегать прогнать?
- Не дури, ты на вахте. Не горит, спрашиваю?
- Нет, - вздохнул Славка, опуская бинокль.
- И не будет, - сказал Артюхин. - Не должно быть никаких пожаров. Никогда. Но глядеть надо в оба.
Осенью год исполнится, как Артюхин стал учить племянника терпению и порядку, есть уже кой-какие надежды, а все-таки проверить лишний раз не мешает. Вот приехал, а на огороде чей-то теленок лазит, все огурцы, поди, потоптал, стервец. Чего только Марфа там делает!
- Стой и гляди, - по привычке наставлял Артюхин. - Тебе жалованье за это платят, рабочим считают, и должен глядеть.
О Козловых он не беспокоился: Степан двадцать второй год на пожарке, при лошадях еще состоял, пока их не заменили машинами, - беспокойно, кормить-поить надо, убирать навоз, да и силы-возможности у лошади слабые. Но и тогда Степан не подводил, а сейчас машина у него всегда на ходу, и сына Петюшку содержит в аккуратности. Петюшка ровесник Славке, из армии прошлой осенью вместе пришли, служили в одном полку, а люди разные. Утром Петюшка примет машину у сменщика, проверит и ложится у ворот с книжечкой - читает. А Славка будто жеребец стоялый - того и гляди из оглобель выпрыгнет, только вожжи ослабь.
- Главное в нашем деле што? - механически продолжал Артюхин, думая, что надо опять заехать к директору насчет вышки. - Главное в нашем деле работа, а не пожары. Профилактика. Зачем? А затем, штобы упредить стихию. Я двадцать три года здесь вкалываю, и вот плоды: четвертый год ни дыминки.
- Что же тебе медаль за такое геройство не дали? - спросил Славка. - Есть медаль "За отвагу на пожаре", в Дубровке брандмейстера наградили.
- Пускай. Только геройство наше не в пожарах, а в том, што нет их. Так я говорю, Степан?
- Эдак, - сказал Козлов-старший. - Какой от них прок, от пожаров, никакого проку.
- Всё знаете, - сказал Славка. - Правильные вы оба, мудрые, всё знаете.
- А ты не знаешь, - рассердился Артюхин. - Сколько раз говорил, не скидать форму на дежурстве, опять самовольничаешь! Тебе тут пляж или што?
- Или што, - усмехнулся Славка.
Артюхин взял за рога прислоненный к вышке бескрылый велосипед, сказал Козлову строго:
- Не отлучайся, Степан, гляди тут. Мне надо к директору насчет вышки съездить.
- Поезжай, поезжай, - сказал Козлов-старший. - Он такой, директор, не будешь донимать - не сделает. - И поглядел в плотную форменную спину начальника, закрутившего педалями: он-то знал, что не за этим поехал Артюхин, теленка сгонять поехал. А насчет вышки - это для важности сказано: вот, мол, такие дела я с кем решаю, с директором! Два года уж решают, а толку нет. Упадет скоро вышка - два столба-стояка ненадежны, крестовина одна сломалась, лезешь наверх, и вся вышка скрипит, ходуном ходит…
- Пап, расскажи сказку, - попросил Петюшка, зевая. - Или байку какую. - Он уж дважды прочитал приключенческий роман, а тут делать нечего, лежишь и лежишь. - Надоела мне книжка.
- Другую возьми, - сказал Козлов-старший.
- Библиотекарша в отпуске, вот вернется - возьму.
- Расскажи! - крикнул с вышки Славка. - Или для родного сына сказки жалко?!
Он навел бинокль на Козловых, глянул и опустил: очень близко, в самые глаза лезут их сивые головы. Зевнул. Лежат на травке, как цыплята, хорошо им, спокойно, всю жизнь лежать согласны. Лежать или сидеть, все равно.
Славка положил бинокль на лавку рядом с телефоном, поглядел на мертвое зеркало пруда. Искупаться, что ли? Можно бы искупаться, да вода в пруду тихая, теплая, неинтересно. Вот на Буг бы сейчас, на стремя! Прыгнешь с крутизны, вода студеная, будто кипятком ошпарит, тело сожмется, как пружина, силу почувствуешь, а поток уж несет тебя на камни, и берег далеко, и ты борешься с потоком, бешено работаешь руками и ногами, и глаза, как у ястреба, все замечают: и другой берег, и камни, на которые тебя несет, и пенный водоворот у камней, и все-все. А с берега старшина орет испуганно: "Вернись сейчас же, утонешь - на "губу" посажу!"
- Ну ладно, слушай вот эту, - говорит Козлов сыну. - Шла лиса по дорожке, нашла грамотку, отдала попу читать. Поп читал, читал и говорит: "Ну, лиса, будет гроза, всех вас, зверей, перебьет…"
Этот старшина был вроде Артюхина: соблюдай устав, следи за порядком, слушайся командиров. Не послушаешься - наряды вне очереди, утонешь - на "губу". А как он посадит на "губу", если утонешь, вот ведь остолоп!
- Пошла лиса и заплакала. Навстречу - волк: "Что, кума лиса, плачешь?" - "Как же мне не плакать-то? Вот шла я по дорожке, нашла грамотку, отдала попу читать. Поп читал, читал и говорит: "Ну, лиса, будет гроза, всех вас, зверей, перебьет". Пошли они оба и заплакали…