Пристегнулся. Женька дал отмашку. Я погнал. Просто страшно. Кто ездил по этой дороге, знает, о чем речь. А ездил я тогда на "БЛ". Была такая резина. После десяти градусов мороза - как на коньках.
Снегу намело. В одном месте меня понесло на внешнюю обочину. Успел открутить колеса, переключиться. Ударило. Зацепил обочину, сугроб через капот пошел. А у "восьмерки" на скорости запаса по мощности нет - страшно. А куда денешься, только в этих ситуациях и отыгрывается. Остановиться уже не могу.
Перед длинным подъемом разогнался, вошел на ста шестидесяти (больше она у меня не ехала). И вдруг у обочины замигала аварийка. И мужик с бабой выходят на дорогу и руками машут. Попытался начать тормозить - машина едет, как ехала. Я махнул рукой и снова было добавил газу, и вдруг что-то меня задело. Съехал в обочину (на "БЛ"-ке только так и тормозят). Попереключался, остановился метров через триста. Пока задним ходом до них доехал - шея затекла.
Все, никто уже никого не догнал. Расстроился. Вылезаю из машины. Стоит зеленый "москвич", заиндевевший. И мужик с бабой вокруг него приплясывают.
- Что, - говорю, - случилось у вас? Новый год встречаете?
- Вот масло вытекло, до города не дотянули.
Открыл я багажник, дал им масло. Помог завестись. Чего уж, все равно никуда не тороплюсь. До Нового года еще время есть.
Я говорю:
- Что бы вы делали, если бы я не остановился?
Они вдруг говорят:
- А мы знали, что вы остановитесь.
- Откуда?
- А перед вами парень проехал на синей "восьмерке". У него масла не было. Но он сказал, что следом вы поедете на пятнистой машине. Остановитесь и дадите нам масло. А мы ему говорим: "А вдруг мимо проедет?" "Нет, я его знаю, он точно остановится и точно вам даст масло".
Дальше я ехал уже спокойно и все пытался осознать происшедшее.
Вот так вот мой товарищ отрезал мне все пути для отступления. Он просто выдал мне аванс, который я продолжаю отрабатывать до сих пор.
"РАБ КПСС"
…Всю жизнь он ждал, что выйдет его альбом. Когда мы уже его собрали, Витя сам занимался правкой и цветокоррекцией. В четверг вечером он закончил. В пятницу умер. На следующий день после того, как Витю похоронили, рухнул его дом.
Светлой памяти Вити Махотина посвящается этот рассказ
Витя Махотин - уникальный тип. Говорить о нем можно бесконечно. Сразу из детдома он попал в тюрьму. Отсидел ни много ни мало шестнадцать лет. Изъездил этапами весь Союз. Никогда и нигде не унывал. Сделал на лбу наколку "Раб КПСС". В Тагиле на больничке наколку варварски вырезали, на лбу остался шрам. В лагерях Витю все уважали и звали Репин. Кроме того, он вызывающе похож на Ленина.
Освободившись в тридцать лет, Витя получил первый в своей жизни паспорт. В графе "национальность" зачем-то написал: "еврей". Все удивлялись. Витя тоже.
Идти ему было некуда. Питался он в столовой на Химмаше. Брал два стакана чая и поднос с хлебом. Соль и горчица стояли на столе. Хлеб в те годы был бесплатным.
Родители давно умерли. У Вити остался только один родной человек. Старенькая бабушка Вера Витю очень любила. Вот о ней и пойдет речь.
Бабушка Вера была замечательной старушкой. Когда Витя сидел, она писала ему добрые письма, посылала сало, махорку и шерстяные носки. Витя отсылал ей все заработанные в лагере деньги.
Витя всегда жил очень небогато. Прямо скажем, нуждался. Но каждый раз, когда у него появлялись деньги, он их раздавал людям, которым они еще нужнее. Удивительно стойкое неприятие довольства и достатка. А про тех людей, которые слишком хорошо живут, бабушка Вера так и говорила: "Блинами жопу вытирают".
Витя приехал к бабушке Вере. Поселился в маленьком домике. А еще у бабушки Веры жили две собачки и три кошки. На Пасху бабушка Вера белила хатку. Собачки и кошки ютились на диване. Она их шугала, пытаясь выгнать на улицу. Хитрые звери перебегали с дивана на комод, с комода на подоконник и никак не хотели идти на улицу. На что бабушка Вера с укоризной им замечала: "Вы што, дурачки, на улице говны тают, а у вас ноги мерзнут?!"
Витя очень любил бабушку и написал ее портрет. Портрет получился замечательный. Витя вставил его в киот и, куда бы ни переезжал, везде возил с собой. Эта картинка в начале 90-х годов висела в Музее Свердлова на Карла Либкнехта, где работал Витя. Мое внимание на нее обратил Брусиловский. Показал на эту работу и сказал мне: "Все-таки Витя очень сильный живописец".
К тому времени у меня было уже много Витиных работ. У него лично я ни разу ничего не купил. Он мне всегда дарил. Доходило даже до скандала.
Когда Витя был директором выставки, у него висела другая замечательная картинка - "Бабушкино кресло". В глубоком старом кресле дремлет величественная старуха, а сбоку тихонечко, на цыпочках подкрадывается ее маленький рыжий внучек. Я эту картинку видел на фотографиях, она мне очень нравилась. Я знал, что она находится в частной коллекции, и это немало меня удручало.
Однажды на выставке на Ленина, 11 я читал стихи при большом скоплении народа. Витя выпил водки и перевозбудился. "Что я могу подарить тебе?" - кричал он. И тут я увидел на стене эту картинку. "Витя?" - спросил я, холодея от собственной беспардонности. Витя сказал: "Все, она твоя!" Перевернув картинку, я увидел надпись: "Диме и Наташе Букаевым от Виктора". "Как же гак, Витя?" "А вот так!" - ответил он и лихо приписал фломастером: "А также Евгению". Как выяснилось потом, Витя выпросил эту картинку у хозяев на выставку под честное слово на три дня.
Был скандал. Картинка осталась у меня.
Кстати, насчет кресла. Когда Витя жил на Ирбитской, у него был день рождения. Собрались все. Пришел Фил (Виктор Филимонов из консерватории) с какой-то девицей. Но жена Фила пришла еще раньше. Фил с девицей ввалились к Вите, ничего не подозревая. Был ужасный скандал и мордобой.
Жена победила. Фил с девицей убежали зализывать раны. Часа три-четыре умный Фил отсиживался в огородах, ожидая, когда его жена уйдет. И снова они с девицей зашли поздравить Витю. Жена была там. Снова была драка. Соседи вызвали милицию. Милиция приехала через два часа, когда уже все разошлись. Менты вломились в квартиру и застали Витю в халате, сидящего в кресле. "Поехали", - сказали они ему. "С чего вдруг?" - ответил Витя, который, как и все нормальные люди, ментов не любил и имел на это все основания. "У вас тут был скандал", - заявили менты, на что Витя резонно возразил: "Надо было ехать, когда был скандал, а сейчас-то вы на фиг нужны?" "Вам придется пройти с нами!" "С места не встану", - сказал Витя.
И действительно, Витя не встал с кресла. В райотдел его доставили вместе с подлокотниками. Дали пятнадцать суток и увезли на Елизавет. Марина Браславская, Тамара Ивановна, Эмилия Марковна и Светка Абакумова возили ему передачки. Витю все любили.
Все эти годы "Портрет бабушки" не выходил у меня из головы. Я не знал, с какой стороны зайти. Начал я очень деликатно: "Витя, продай мне этот портрет". Витя посмотрел на меня как на идиота:
"Ты сам-то понял, что сказал?! Ты мне предложил продать бабушку! Ты бы свою бабушку продал? Как у тебя язык повернулся?!" Витя побледнел. Я понял всю глубину своего падения и к этой теме больше не возвращался. Но портрет бабушки мне нравился очень, и я считаю, что это одна из лучших Витиных работ.
Через пару лет я забежал к Вите в музей. Смотрю, сидит ошарашенный Костя Патрушев и держит в руках портрет бабушки Веры. "Вот, - говорит, - у Вити купил. За сто двадцать рублей". Я очень расстроился, посмотрел на Витю и говорю: "Витя, как это могло случиться?" "Да, - говорит Витя, - неловко как-то вышло, бабушку продал…" Я говорю: "Витя, а как ты теперь собираешься мне в глаза смотреть?" Витя очень смутился. Все замолчали. Мне было очень обидно… Вдруг Витя поднял указательный палец вверх и сказал: "О! Я знаю, как исправить!.. Я сделал нехорошо, я продал Косте бабушку! Я виноват!" Он бросился к сундучку: "Я все исправлю!.. Я продам тебе дедушку!" И торжественно вручил мне замечательный акварельный портрет дедушки Никиты. Портрет был хорош, но обида еще осталась. "Нечестно, - говорю, - Витя, дедушка-то не родной". Витя говорит: "Вот, чудак, кто ж тебе родного-то продаст?"
Однажды нашего товарища Олега Пасуманского в начале 90-х годов жестоко избили омоновцы. Ни за что, просто так. Олег лежал в 14-й больнице у доктора Ваймана. Мы с Витей решили Олега навестить и утешить. Я заехал за Витей на Ирбитскую. Витя только что закончил автопортрет. Автопортрет мастерский. Витя в тельняшке, похожий на Ленина, на фоне горисполкома. "Витя, продай картинку", - взмолился я. "Забирай", - сказал Витя. Я дал ему пятьсот рублей, забрал картинку, и мы поехали навещать Олега. Уже в больнице Витя забеспокоился: "Что ж мы, как индейцы какие, с пустыми-то руками. Так и опозориться недолго". Мы зашли в палату, Олег лежал весь перебинтованный. Олег увидел автопортрет и просветлел. "Вот, - говорю, - Олег, это тебе от нас". "Что значит от нас, - возмутился Витя, - ты-то тут при чем?"
Я уже говорил, что почти все свои работы Витя мне подарил. Он также подарил мне две работы Валеры Гаврилова 70-х годов, несколько замечательных работ Лысякова, лучшую работу Вити Трифонова "Обком строится", несколько картинок Брусиловского, старые работы Валеры Дьяченко, одну картинку Языкова, Лаврова, Зинова, Гаева, да и не вспомнить всего.