- А что, это чудесное яйцо золотое, или позолочено? - спросил он, трогая пухлым пальцем сияющий подарок.
- Как можно, владыко. Подлинное золото девяносто шестой пробы, - воскликнул Маерс.
- И ладно. А то мода пошла следить за духовенством, какие часы мы носим, на каких машинах ездим, на каких тарелках едим. - Владыка взмахом руки освободил запястье от шелковой ткани, показав платиновые часы с бриллиантами на золотом браслете. Три стрелки - часовая, минутная и секундная, украшенные крохотными сапфирами, показывали обычный ход времен. Четвертая, с маленьким огненным рубином, показывала время, которое оставалось до конца света. - А хоть бы и на золотых тарелках и на серебряных "мерседесах". Не для своей гордыни, а во славу божью. Богатство - не грех, а бедность - не добродетель. Если человек богат, значит, так Богу угодно. А если беден, так и это Бог попустил.
Владыка посмотрел на часы, давая понять, что аудиенция завершается.
- Был рад знакомству. Благословение мое получаете. На праздник пожалую, а если выпишете из Австрии группу "Воронье гнездо", то исполню песню: "Не бойся, бэби, целовать свою маму". Что еще я могу?
- Еще самую малость, владыко. Известный итальянский католический скульптор Лоренцо Проскини сделал в абстрактной манере скульптуру сидящего Христа в багрянице. Позвольте несколько таких скульптур установить подле православных храмов и возле вашей резиденции?
- Как она выглядит? - поинтересовался владыка.
Маерс кинулся к дверям и щелкнул пальцами. Черноволосый араб внес в кабинет красную деревянную скульптуру, у которой вместо головы был небольшой цилиндр. Вокруг цилиндра, едва различимое, трепетало сияние. Оба монаха, отец Ферапонт и отец Пимен, пугливо перекрестились. Но владыка, понимающий современную эстетику Запада, чуждый ортодоксальных предрассудков, произнес:
- Вижу нимб, вижу багряницу. На древе распятый, сам есть древо, - и он протянул для поцелуя свою сдобную душистую руку, к которой подбежал Маерс, схватил персты владыки и трепетно поцеловал. Пятясь подобострастно, вышел.
Проводив гостя, владыка Евлампий отослал секретаря отца Пимена:
- Ступай, отче, и отредактируй поприлежней текст моей статьи в Журнале Московской Патриархии. Особо то место, где я хвалебно отзываюсь о святом Патрике. А ты, отец Ферапонт, поможешь мне.
Отец Пимен, пылая очами, вышел. А отец Ферапонт, потупив черные глаза, отворил дверь в соседнюю комнату, подле которой, как страж, сидел красный деревянный человек.
Комната была отделана розовым кафелем с огромным сверкающим зеркалом. Посреди стояло джакузи, перламутровое, словно морская раковина. Суровый монах включил воду, которая забурлила, заклокотала, вскипая на поверхности пузырями и брызгами. Плеснул из флакона душистую струю, которая превратилась в пышную пену с радужными пузырями. Подошел к владыке и бережно снял с его головы камилавку и панагию, отложив в сторону. Владыка мановением головы распушил золотистую копну волос. Отец Ферапонт запустил свои пальцы в бороду владыки, что-то поддел и осторожно отлепил усы и бороду, обнажив полный подбородок с ямочкой и розовые нежные щеки. Подхватил полы шелкового подрясника, потянул вверх, снимая облачение, и обнажилось пышногрудое женское тело с мягким дышащим животом и солнечным лучистым лобком.
Отец Ферапонт нетерпеливо снял с запястья женщины бриллиантовый браслет с часами, жадно обнял округлые плечи и стал целовать полные груди, хватать губами розовые соски.
- Ну полно, Ферапонтушка, приложился, и будет, - сказала женщина. Шагнула к джакузи, перенося через фаянсовый край полную и, тем не менее, грациозную ногу. Счастливо охнула, погружаясь в пену, из которой смотрели ее зеленые счастливые глаза, выглядывали блестящие плечи, а пунцовые губы дули на перламутровые летучие пузыри. - Ну иди же сюда, Ферапонтушка.
Монах разбросал по сторонам обременявшие его покровы, и его коричневое волосатое тело упало в джакузи, и там все смешалось, заревело, застенало, словно в кипящем нерестилище. Пена летела до потолка и стекала по розовому кафелю.
Маерс, садясь в машину, раскрыл перед собой ладонь. Навел на ладонь прозрачный, летящий изо лба луч. На ладони вспыхнул экран, на котором клокотало джакузи, из которого появлялась то полная женская спина с розовыми ягодицами, то свирепая бородатая голова с рыкающим ртом. Маерс дождался, когда кустодиевская красавица утомленно вышла из душистой пены. Монах, обмотав чресла махровым полотенцем, накинул на плечи купальщицы мягкий халат. Женщина вернулась в кабинет, где на столе красовалось большое золотое яйцо. С женским любопытством раскрыла яйцо и заглянула внутрь. Там лежал золотой пенальчик с французской губной помадой фирмы "Эсте Лаудер". Женщина раскрыла пенальчик и тронула пунцовые губки помадой.
Маерс ехал по городу П., и повсюду виднелись красные человечки. Они сидели на кровлях домов, свесив ноги. Стояли перед входом в городские учреждения, как красные гвардейцы. Устроились на ступенях храма, окруженные нищими. Одни из них замерли в позе бегунов на аллеях парков. Другие стояли на перекрестках, как постовые. На кладбищах, у заводских проходных, у витрин супермаркетов, - везде были красные человечки.
Горожане удивленно их рассматривали. Некоторые крестились. Другие показывали им "носы". Большинство же шло мимо, предаваясь своим заботам и хлопотам.
Маерс из машины глядел на красных человечков, довольно улыбаясь. Попросил араба-водителя остановиться. Вышел из автомобиля. Некоторое время задумчиво шел по тротуару, стараясь не наступать на трещинки в асфальте. Затем неожиданно подпрыгнул, ударил ножка о ножку, совершил в воздухе восемь поворотов, превращаясь в размытое веретено.
Приземлился. Сделал книксен. Одернул полы пиджака. Важно сел в машину и покатил, надменно приподняв подбородок.
Часть ВТОРАЯ
Глава седьмая
Антон Тимофеевич Садовников в прежние советские времена работал в секретном научном центре, который занимался космическими разработками и помещался в лабораторных корпусах и заводских цехах, составлявших гордость городской науки и техники.
Именно с этим центром связывала молва загадочные явления в небе, где вдруг появлялись сверкающие шары, светящиеся ромбы, млечные грибы и зеркальные медузы, которые плавали над городом, застывали над рекой, ныряли в воду и выносились на поверхность в буре огня и света. Одни утверждали, что это новое космическое оружие. Другие доказывали, что это американские космические разведчики. Третьи, из общества уфологов, уверяли, что это корабли пришельцев.
Когда сменилась власть, в город приехал с инспекцией самый влиятельный из молодых реформаторов и привез с собой группу американских инженеров, специалистов космической отрасли и офицеров разведки, изучавших советскую оборонную мощь. Американцы несколько недель работали в научном центре. И увезли с собой грузовик секретной документации, несколько грузовиков с приборами и опытными образцами и закрыли исследовательский центр.
Рабочие, еще недавно строившие звездолет, монтирующие космические телескопы и лазерные дальномеры, устроились в мастерские автосервиса и ремонтировали подержанные иномарки. Ученые и инженеры, - одни уехали в Америку и продолжали работать, теперь уже по американской программе. Другие отправились в Китай "челноками", но уже не космическими, закупали мешки с китайскими плюшевыми игрушками и махровыми полотенцами и торговали, стоя на барахолках. Третьи, не научившиеся торговать и не пожелавшие служить недавнему неприятелю, запили горькую, а несколько стариков не вынесли ужасного зрелища, когда из цеха вывозили белоснежный космический корабль, так и не прошедший заводских испытаний, и умерли, кто в петле, кто от разрыва сердца.
В прежних лабораториях разместились офисы торговых фирм. В огромном цеху, где раньше на стапелях красовался громадный, похожий на белую бабочку звездолет, теперь, драгоценный, как кристалл, расположился супермаркет и склады, наполненные иностранными телевизорами, диванами и костюмами.
И город П. постепенно забыл, что от него дороги уводили не только за Урал, в соседнюю Сибирь, но и ввысь, к звездам.
Антон Тимофеевич Садовников был из тех, кто, уйдя из научного центра, не уехал в Америку, не стал мелким торговцем, не повесился и не спился. Переселился из служебной квартиры в центре города на тихую окраину, в деревянный одноэтажный дом, где незаметно и скромно, без жены и детей, жил, добывая на хлеб тем, что преподавал рисование в сиротском приюте.
Он был высок, сухощав, с продолговатым лицом и упрямым прямым носом, на котором чуть выделялась волевая горбинка. Такое лицо с сухой загорелой кожей и тонкими складками у кончиков губ и в уголках глаз бывает у спортсмена, неутомимого в тренировках, чьи тонкие гибкие мышцы играют, готовые к прыжку и неутомимому бегу. Его глаза синего цвета смотрели сосредоточенно и пытливо, словно хотели увидеть в обыденных явлениях неявную скрытую суть. Но вдруг светлели до детской прозрачной голубизны, восторженно замирали, будто узрели что-то чудесное и небывалое, но это была всего лишь утренняя росинка на кончике придорожной травы, и он, наклоняя голову, любовался ее волшебными переливами.
Его сознание обладало способностью сосредотачиваться на явлении, осмысливать его до предела, где кончались возможности разума и явление превращалось в точку, не подлежащую дальнейшему уменьшению. Но из этой точки явление, как взрыв, расширялось до объема Вселенной, и разум, ликуя, купался в мироздании среди светил и галактик.