* * *
Паровоз, словно из последних сил, дотянул до станции и замер, попыхивая. Как выдохшийся трубокур, который поднимался по лестнице, не выпуская трубки изо рта. За паровозом - весь воинский эшелон. Сделалось неожиданно тихо. Казалось, слышно стало, как уныло тянулись низкие сизые облака, не смея больше проливаться на и без того насыщенную влагой землю. И в этой тишине вначале послышался тяжелый удушливый топот бегущего из последних сил человека и тут же - истошный душераздирающий женский крик:
- Родненькие, не оставьте! Дома дети малые погибают…
Неуклюжая тетка в вязаном платке, сползшем на вылупленные глаза, с выбившимися космами седых волос, с мешками в обеих руках, как раз под окном Имре готова была бухнуться на колени, умоляя подвезти:
- Третьи сутки… третьи сутки… - машинально повторяла она, не находя более убедительных доводов.
Но, разглядев иностранную форму и заслышав чужую речь, мгновенно переменилась в лице, обессиленно охнула и в ужасе тиканула от эшелона. Вслед раздался дружный хохот с улюлюканьем и свистом.
- Не сметь! - взвизгнул командирский голос. - Вы - часть великой венгерской армии, а не стадо… каких-нибудь…
Командир запнулся, подыскивая слова, сердито тряхнул головой, добавил:
- Каких-нибудь русских.
"Черт знает что! - Имре чуть не стошнило. - На русских перевел стрелки. Пушкин, Чайковский, Достоевский, Толстой - пришли на ум первые попавшиеся фамилии. Это все русские… Отец говорил: "Культура нации определяется по ее вершинам". Если бы эти вершины были известны солдатам, они не превращались бы в бешеных собак, которых науськивают друг на друга. Ну, я вот знаю эти вершины. И что? Не на экскурсию же еду. И кортик со мной, - Имре даже слегка дотронулся до груди, где под надежностью офицерской формы ощутил свой талисман, - знак чести и доблести… Нет, мне не хочется ржать над человеком, как бы он ни выглядел. Тем более - над женщиной", - не без доли самодовольства подумал Имре.
Минут через пять эшелон тронулся. Поползло мимо облупленное деревянное станционное помещение с пропыленными окнами, пакгауз, мятый сотнями ног дощатый настил, старый выщербленный штакетник, лопоухая дворняжка с отвисшими сосками…
"И все это - жизнь", - равнодушно подумал Имре и пошел в свое купе. Оттуда навстречу грохнул смех: сосед Имре, тоже лейтенант, травил анекдоты, а еще двое однокашников составляли благодарную аудиторию.
- Ты все мечтаешь и мечтаешь. Брось! Садись с нами, - подвинулись Шандор и Мате. - Тут Миклош такое загибает… - стал втолковывать Шандор. - Где он их только берет? Я вот, как анекдот услышу, сразу забываю. А ведь я их сотни слышал…
Гул самолетов обрушился на состав, врезался в уши и, заставив всех подскочить, пронесся куда-то.
- Спокойно, господа, - поднял Миклош указательный палец. - Это наши "мессеры".
- Хорошо, что "мессеры", а могли бы быть…
- Господа, не будем каркать. Мы на войне, и этим все сказано.
- Ну, ладно! - Шандор махнул рукой:
- Чепуха эти анекдоты. Смеемся над всякой чепухой, только чтоб не рыдать.
- Доберемся до места, некогда будет выспаться, - вставил слово Имре.
Но настроение заметно переменилось. Каждый о чем-то своем задумался. Имре - не исключение. "Что-то теперь там делает Марта? Еще бы чуть - и стали бы официально мужем и женой. Надо же так случиться: заболел священник, не явился в условленное место. Что ж за болезнь такая? Деньгами я его, кажется, не обидел. Ну и ладно, ладно, ладно… Большое дело совершается, не торопясь. А венчанье с любимой - не пустяк какой-нибудь. Событие на всю жизнь! Может, и хорошо! - утешал себя Имре. - И Марте хорошо. Если со мной что случится, я ей руки не связывал, и родители мои пока ничего не знают: не о чем им зря переживать". Он перебрался на верхнюю полку, вытянулся вздремнуть. Мысли об Марте не отпускали.
"Чем же она сейчас занимается? Попробует отвлечься книгой или пойдет потрепаться к подругам? На людях тоска не так тянет, как в одиночестве. Двое суток, как мы расстались, а кажется, тысячу лет. Главное, когда находишься в одном городе, можно и встретиться в любое время, разлуки не заметно, а так - впору дни считать".
Имре стал вспоминать моменты, когда даже уставал от общенья с Мартой, особенно, когда она на шею вешалась: "Имре, милый, обними меня! Ну, Имре!.."
Он слышал сейчас ее голос, прямо вот здесь, рядом, близко-близко, только обернуться - и почувствуешь ее родные пухлые губы. И она вся - такая близкая, трепетная, своя до ноготка, до родинки на правой щеке, до дурацкой башни на голове. Любит почему-то она эти высокие прически. Сколько упрашивал ее поменять, доказывал, что ей пошла бы короткая стрижка, как другим девушкам. Не уговорил. Только когда уезжал, пообещала: "Уберу эту башню в знак верности и любви. Понял? В знак любви и верности".
"И чего я пристал к ней с этой прической? Да пусть носит. Я уже давно привык. Я ее другой, наверное, и не вижу. Пусть носит".
- Имре, ты спишь? - почти шепотом над самым ухом прервал размышления Шандор.
- С чего ты взял? Разве я храпел? - пошутил Имре.
- Ну да. Этого я не учел. Значит, думаешь. Хочешь, угадаю о чем?
- Ты меня заинтриговал, Шандор. Сам бы я ни за что не догадался.
- Ты все шутишь?
- Ладно. Не обижайся. Без шутки прокиснуть можно. Но, правда, о чем же я думаю?
Имре повернулся лицом к Шандору. Почти синие полудетские глаза. Раньше не приглядывался. Весь народ в новенькой военной форме казался на одно лицо: грубые, сильные парни, готовые в огонь и в воду. Будто их собрали из готовых частей на оружейном заводе, смазали машинным маслом и запихали в вагоны. "Такое же первое впечатление и я, наверное, произвожу. На самом деле он застенчив, почти робок".
- Так о чем же я думаю?
- О своей невесте, наверное?
- Извини, Шандор, но что тебя заставило податься в летуны, напялить эту армейскую форму? Твое место в университете! Ты ж прирожденный психолог!
- Что? Отгадал? - искренне обрадовался Шандор. - Это не ты один заметил. Мне моя Беата то же самое говорила. Я не поверил. Может, мне и правда надо было на психолога учиться. Мне нравится с малышней возиться: преподавал бы я им сейчас психологию. "Ну, дети, кто из вас не приготовил домашнее задание? Сейчас буду спрашивать…" - он мечтательно улыбнулся, представляя себя на уроке перед веселой беззаботной ребятней. - А в летунах я оказался из-за зависти! Есть во мне, оказывается, такая пакостная черта.
- Как это?
- А так. В одно прекрасное утро довелось мне увидеть парашютистов. Учебные прыжки, как обычно. Ты сам не раз прыгал. Так вот, я пацаном был, за ручку шел с матерью в магазин детских игрушек и вдруг… Черт побери, наверное, попали в такую минуту… Обалдел! Живые человечки купаются в прозрачном небе, а над каждым из них - сказочная снежинка. "Никакого подарка мне не надо ко дню рождения, - говорю матери, - пойдем, посмотрим, где они сядут!.." Мне само место казалось волшебной землей… Понимаешь? Потому что, думалось, не могут эти люди на парашютах сесть на обыкновенную землю… А когда на аэродром попал, когда самолет вот так, как тебя, увидел вблизи…
- А зависть при чем?
- Что ж это, если не зависть? Другие в небе купаются, а я что, рыжий? Вот она, зависть.
"Рыжий-то как раз и не стал летчиком, - подумал Имре о Габоре, - а я такой же чудила, как этот Шандор".
- Мы с тобой отравленные романтикой. У меня тоже с парашютистов началось. Лежу на зеленой травке, солнце, песочек, река рядом, и вдали - эти самые учебные прыжки с парашютом. Красотища! Куда только красотища нас не затаскивает, как мух в паутину…
- Ты прав. Я-то хотел вначале авиаконструктором стать, - продолжал Шандор, - но летчик есть летчик. Только что с Беатой познакомился. Летчик - это она понимает. А что такое авиаконструктор? Человек в синем халате с чертежной линейкой в руках.
- Ну, не скажи… - возразил Имре.
- И я так думаю, но попробуй моей Беате объясни. Правду ты говоришь: красота нами руководит. Так мы, наверное, устроены. Что, я не прав?
- И где ты нашел девушку с таким красивым именем - Беата, - искренне подыграл Имре.
- Правда, красивое? - загорелся Шандор. - А сама она, знаешь какая?
- Конопатая и ноги кривые… - неожиданно подсказал Миклош с нижней полки. Они с Мате все это время внимательно слушали разговор Шандора с Имре.
Шандор только усмехнулся:
- Чудак! Ты же не знаешь, что кривые ноги у девушки - писк моды.
- Оправдывайся!..
- Я и оправдываться не стану. В местечке, где я жил, совсем недавно специально проводили конкурс "У кого самые кривые ноги?"
- Ну, рассвистелась птичка! - вежливо осадил Миклош. - Попробуй, скажи какой угодно женщине, что у нее ноги кривые. Не пробовал? Она тебе глаза выцарапает, а потом пойдет к себе домой и на гвозде повесится.
- Не знаю, не знаю, - недоверчиво протянул Шандор. - Впрочем, если хочешь знать, это от местных властей зависит.
- А власти при чем?
- Э, милый друг! При умной власти - кривому счастье, - философски заметил Шандор. - Например, у нас глава городишки - семь пядей во лбу. Он, думаешь, объявил конкурс, свистнул и ждал, когда девушки сами придут, станут ножками хвалиться? Женскую натуру знать надо!
- Что-то непонятное загибаешь, - подал голос молчавший до сих пор Мате.
- Ничего не завираю. Тут главное - премия! Ты объяви настоящую премию - от участниц отбоя не будет.
- И какую же премию у вас объявили?
- Ни за что не догадаетесь! - интриговал Шандор.
- А что догадываться? Конечно, кучу денег.