- При удачном попадании, - поспешил исправиться Юра. - При удачном, Кузьма Захарович, попадании…
Зашедшая на кухню баба Вера тоже заслушалась, стоя с веником в руках.
- Трактор, - перечислял Юра. - Прицепил шесть плугов, пошла пахота. Убыстрение? Так точно. Не соха же. Теперь следи за мыслью дальше. Кран повернул… - Юра поднялся, подбежал к мойке и включил кран. - Пожалуйста, горячая вода, не надо греть, тратить дрова… Тоже убыстрение…
Кран, однако, только зашипел и вода не потекла. Ни горячая, ни холодная. Все дружно засмеялись.
- Неважно, - серьезно сказал Юра. - Суть все равно ясна. Телевизор. Новость в одну секунду во все концы земли…
- А лекарство? - спросила баба Вера.
- Убыстрение лечения, - тотчас объяснил Юра. - Моя теория ко всему подходит, в этом ее сила. Укол, антибиотик, встал, пошел…
- Встал, пошел? - опять влез скорняк. - У меня дядька…
- Причем тут твой дядька?.. Ты еще тетку вспомни… Я про общую суть говорю. Теперь компьютер. На кнопку нажал, пожалуйста - сумма, разность… Миллиарды…
- Мельтешение, - сказал полковник, которому разговор наскучил. - Суета. Все скачет, торопится, а дальше что?
Глава 7
Надежда
До выхода оставалось часа три, и Родионов, присев к столу, чтобы как-то занять это время, незаметно увлекся. Первое, что он сделал - принялся исправлять имя главной героини. Зачеркивал Ирину и печатными буквами выводил сверху - Ольга. Ольга сказала, Ольга подумала, Ольга вошла, Ольга улыбнулась… Потом перешел к более тонкой и деликатной работе, нужно было как-то затушевать слишком легкомысленное начало повести, утяжелить его, избавиться от излишнего ерничества и пошловатого юморка, потому что, повесть его, по мере продвижения сюжета, все более приобретала черты трагические…
Кто-то тихонько вошел в комнату, остановился на пороге.
- Входи, Надюша, - сказал Павел, не оборачиваясь.
- Звонила она? - спросила Надя.
- Мысленно, - отозвался Родионов, вычеркивая абзац. - Это же просто повесть, вымысел.
- Ну и что он ей сказал?
- Про свое детство…
- Зря. Ему надо было про нее расспрашивать… Если красивая, значит, глупая, а если глупая, то любит, когда про нее говорят. И вообще, надо побольше пустяков наговорить…
- Для читателя, Надюша, неинтересно. Читателя надо за рога сразу брать… Иначе ему скучно.
- Читатели… - усмехнулась Надя. - Им что ни напиши… Поглядите в метро, что читают… "Граф Ковиньяк побледнел и выхватил шпагу…"
- У меня не дрянь, - похватался Родионов. - У меня, как бы тебе выразить… Чистая сказка о любви.
- В конце поженились, я там был, мед-пиво пил, по усам текло…
- А в рот не попало, - согласился Павел. - Отсюда следует, что никакой свадьбы, никакого пира не было. Вымысел.
- А вам, между прочим, шторы пора стирать. И вообще живете вы как-то безалаберно…
- Жизнь писателя известна… - откинувшись на спинку стула, рассеянно сказал Родионов.
- Не пользуйтесь словом "писатель", - поморщилась Надя. - У нас в школе был недавно "писатель". Противный такой, важный… У него рыльник такой еще… Про свое детство читал. У моей бабушки, пишет, были белые разваренные руки. Я как представила, меня чуть не стошнило.
- Знаю! - обрадовался Родионов. - Это он. Толстый, долгогривый, с тростью. Помню я эти сваренные руки. Это же Сагатов, он мне все нервы вымотал…
- Ну а вы, тоже про детство? Как там бедно было и по-сиротски?..
- Ну, не совсем так, Надя, - серьезно сказал Родионов. - Ведь что такое повесть? Что такое вообще художественная литература?
Тут он запнулся, подыскивая нужное сравнение. В эти несколько секунд напряженной паузы, шевеления пальцами и невнятного мычания, он как-то одним взглядом охватил громаду материала, из которого нужно вывести сейчас самое главное, существенное, характерное. Но столько было тут главного и характерного, что он растерялся, не умея выразить это в простой и внятной форме.
- Ладно, скажу проще, - сдался он. - Повесть, это кусок мира, где живут вымышленные люди… Дом…
- Вроде нашего?
- Ну да, допустим, что так. Кстати говоря, наш дом идеален в этом смысле… Хотя, могут не поверить, что в Москве еще есть такие дома, да уж очень он хорош, как образ! Но самое главное - что-то в этом доме должно случиться, что-нибудь необычное и неожиданное: наводнение, пожар…
- Тараканы.
- Что тараканы? - не понял Родионов.
- Ну тараканы ведь живут в доме. Мыши всякие, крысы…
- Об этом упоминать нежелательно. Это ненужный натурализм. Мы же с тобой приверженцы красоты и гармонии. Но самое главное, Надюша..
- Уже было "самое главное". - напомнила Надя. - Наводнение, пожар…
- Ну да, было… Но тут многое самое главное. Что ни возьми, все самое главное… Каждый герой, к примеру, должен быть не просто живым человеком, за ним должна стоять какая-нибудь глубокая идея. К примеру, тот же скорняк, это может быть еще и символ наживы, это же шкурник в переводе со старорусского…
- Папа трудится все время, - сказала Надя. - Его мама и так пилит, что она больше зарабатывает. Не надо зря обижать.
- Извини, Надя… Но честно тебе признаюсь, литература жестокое дело. Не хочешь, да обидишь кого-нибудь. Читатель ценит, когда кого-нибудь обижают… Когда бедную Лизу топят… Или собачку Муму… Или когда любимая женщина доводит невинного человека до крайней черты… У меня вот тоже. Живет-живет человек, не добрый, не злой. Обычный. Умный читатель любит читать про обычные вещи. Ну а талантливый литератор, вроде меня, любит описывать обычные вещи. Мир уютный. Чтобы человеку было там хорошо. Литература - это усмиренная стихия жизни. Туда хочется вернуться… Так-то. Ты понимаешь, о чем я?
- Да. В общем, да…
- Но обычному человеку не дают жить нормально. Вот в чем штука. Идея…
- Литература больших идей? - серьезно спросила Надежда.
- Это ты сказала? - не поверил Родионов. - Ну да ладно, продолжаю. Весь мир свихнулся, а он всего-то, человек мой, хочет жить по-своему. Ему кричат: "Вот это хорошо! И это…" А он знает, что это не так. Знает и все тут. И не хочет подчиняться, хоть убей его…
- А откуда он знает?
- Всякий человек знает. И вот что происходит, это я сюжет рассказываю, слушай внимательно. Случайно герой мой попадает в сложную ситуацию. Тут я еще деталей не продумал, но к примеру, кто-то когда-то замуровал в стену у него под ванной какие-нибудь ценности. Золотишко… Прежний хозяин, скажем. Ну и куда-то пропал, сгинул. И вдруг злые люди узнают про это, про этот случайный клад, о котором мой бедный человек и не подозревает. И вот вокруг человека мир начинает темнеть и сгущаться, начинается вокруг него непонятная для него возня, свистопляска. Он поневоле оказывается в самой сердцевине страшных событий, вокруг бьются за это золотишко посторонние враждебные силы. А ему и невдомек, почему это все вдруг к нему льнут и ходят кругами, втираются в доверие, лгут, обманывают, притворяются. А он живет своей обычной, нормальной жизнью и знать не хочет никакого притворства. Он может быть, давно приметил эту ложь и притворство, но принимает все за чистую монету, живет по-своему и все тут. Не хочет так же хитрить…
- Вы довольно сумбурно все рассказали, но я вроде улавливаю суть. Он должен победить.
- Но жить по-настоящему бывает очень больно…
- Зато по-настоящему… А я ведь вам тогда главного не сказала, дядя Паша. - неожиданно сменила разговор Надя и внимательно поглядела Родионову в глаза.
- Ну говори свое главное. - неизвестно отчего волнуясь, сказал Павел.
- Вокруг вас что-то происходит. Эта Ольга ваша, которую вы все называете "вымысел", когда приходила, присела ко мне на скамейку и стала расспрашивать про Розенгольц. Так, как бы между прочим. Кто к ней приходил в последнее время, с кем она дружила…
- Ну-ну, - помрачнел Родионов. - Значит, она и про меня расспрашивала?
- Про вас-то она расспрашивала больше всего.
- Вот как. - только и смог сказать Родионов, ошеломленный и сбитый с толку. Такого поворота событий он никак не ожидал. Какая-то посторонняя сила втягивала его в свою интригу, делала его жизнь частью какого-то не вполне ясного, вернее, совсем неясного, запутанного сюжета.
Глава 8
Филин
На встречу с Ольгой Родионов решил идти пешком, нельзя было вступать с нею в поединок сразу, без подготовки, что называется, "с колес". Словцо "поединок" вымолвилось в душе его как-то само собою и более всего подходило к тому состоянию, в котором он теперь пребывал.
С веселой злостью, в которой определенно было что-то спортивное, шел он на это свидание, и одна мстительная мысль целиком владела всем его существом - "проучить эту самоуверенную, невесть что о себе вообразившую красавицу…" Мысль эта конечно была совершенно безоосновательная, глупая, родившаяся неизвестно от каких воображаемых или позабытых обид, но именно по этой причине она была особенно навязчивой и мучительной. Удручало Родионова еще и то обстоятельство, что ему никак не удавалось полностью обмануть себя и поверить в картонный образ пустой светской барышни, который он придумал ради собственного спокойствия и безопасности. Конечно же, Павел был обречен и сам об этом догадывался, но боялся признаться, а потому глупая мысль крутилась и крутилась в голове, не давая возможности успокоиться, остановиться и трезво оценить ситуацию.
Он вышел на прямую широкую аллею, в конце которой высился белый Дворец.