Глава 2
Оперативное совещание
Если бы Борис Кумбарович был повнимательнее и сообразил, какую ценность на самом деле представляет его небольшая статейка именно для Ильи Артамоновича Филимонова, он ни за что не стал бы так поспешно ретироваться с жалкими пятьюдесятью долларами, а пожалуй, задержался бы в вагоне и поторговался с незнакомцем, крепко поторговался… Запросто мог бы выручить долларов эдак двести-триста, а то и больше…
Впрочем, с другой стороны, если бы он знал, с каким страшным человеком свела его судьба, он ни за что не вошел бы в этот вагон, а переждал бы два-три поезда, прежде, чем продолжить свой путь. А то и вовсе поднялся бы наверх и поехал на троллейбусе, пряча свой злополучный журнальчик в самом сокровенном отделении портфеля.
Вечером того же дня в неприметном особнячке, обнесенном глухим бетонным забором и расположенном в глубине Измайловского парка, произошло нечто вроде небольшой читательской конференции. Обсуждалась именно статья Бориса Кумбаровича "Золото партии". Нельзя было назвать это обсуждение бурным и оживленным, ибо присутствовало на нем всего только три человека, да и сама дискуссия развивалась не совсем обычно и только в конце разговора тема прозвучала в полный голос и вещи были названы своими именами.
Илья Филимонов, еще в метро бегло и жадно ознакомившись со статьей, войдя в свой рабочий кабинет, приказал охраннику никого к себе не впускать, сел за стол и прочел ее дважды, теперь уже более внимательно и критически, кое-что отчеркивая карандашом и ставя на полях галочки и восклицательные знаки. Во время чтения он несколько раз в одних и тех же местах удовлетворенно прищелкивал пальцами, потирал руки и качал головой. Затем встал и принялся в задумчивости расхаживать по кабинету. Наконец, снова вернулся к столу, склонился над раскрытым журналом и рассеянно глядя на жирное оранжевое пятно, тихо и не совсем уверенно сказал вслух:
- Кажется, перспектива есть … - и тотчас добавил голосом твердым и решительным: - Да! Есть!
Он усмехнулся, вспомнив, какими окольными путями привел его случай на эту встречу в метро, какими громоздкими декорациями обставил сцену. Поистине, три классических единства - единство места, времени и действия… Он, Филимонов, привыкший ездить исключительно на "мерседесе", едва ли не впервые за последние полгода попал в подземку. И надо же было судьбе так устроить, чтобы машина сломалась в двух шагах от входа в метро и он, подняв уже руку, чтобы остановить такси, вдруг отчего-то передумал и стал спускаться вниз вместе с обычным народом. Но ведь надо же было еще сесть в нужный вагон и именно в ту минуту, когда там находился этот баран со своей статьей…
Но и это ничего бы не значило, если бы буквально накануне телохранитель Клещ не рассказал ему в сауне историю, над которой в ту минуту Филимонов только добродушно посмеялся. Теперь же эта история и журнальная статья сошлись вдруг, как две половинки магнита, разлом к разлому, и сцепились в единое целое. Многое, конечно, еще шатко и неопределенно, многое предстоит еще выяснить, над многим основательно подумать, но…
- Есть перспектива, - еще раз повторил Филимонов и, выглянув из кабинета, поманил к себе Клеща.
- Вот что, - сказал он озабоченно, - тут одно дело намечается… Связанное с эмвэдешными архивами. Ты вызвони-ка к вечеру Галамагу на предварительный разговор… Часам, эдак, к шести…
- В шесть у нас с "чехами" стрелка, - напомнил Клещ. - По поводу авторынка…
- Помню. С чехами отбой, - равнодушно сказал Филимонов. - Перенеси на другой день.
Тень удивления промелькнула на лице Клеща, он открыл было рот, чтобы возразить, но взглянув на Филимонова, покорно кивнул головой и вышел из кабинета.
Ровно в шесть часов вечера в дверь осторожно и вежливо поскреблись и вслед за тем в кабинет заглянула озабоченная красная рожа Галамаги:
- Можно, Илья Артамонович?
- А, Семеныч! - откликнулся Филимонов. - Входи, входи, полковник… Как всегда, точен по-военному. Ценю…
- Честь имею, - весело отозвался коренастый, плотный Галамага. - Милицейская, так сказать, привычка, Илья Артамонович. Протокол. "Прибыл-убыл, заступил-сдал"…
- Молодец, - похвалил Филимонов. - Входи, не торчи в проходе…
- Что за срочные дела, Илья Артамонович? - продолжал Галамага, задом протискиваясь в кабинет и затворяя за собою дверь. - Я уж в баньку собрался, веничек, можно сказать, распарил… А тут мне этот ваш елдак звонит и как всегда толком ничего… Э-эк… - осекся он, заметив наконец сидящего в углу этого самого "елдака".
Клещ сидел в кабинете Филимонова, уйдя с плечами в мягкое глубокое кресло, и не мигая с ненавистью глядел на паясничающего Галамагу. Был Клещ худ и жилист, высушен вялотекущим туберкулезом да тюремным чифирем, лицом темен и неприветлив. Много хлебнул он обид от мусоров, а потому, хоть и понимал необходимость сотрудничества с ними на современном историческом этапе, все-таки скрыть свои эмоции никак не мог. Тем же отвечал ему и подполковник Галамага, а потому, войдя в кабинет и увидев там своего недруга, он после этого больше ни разу на него не взглянул, и обращался исключительно к Филимонову.
- Куда мне сесть, Илья Артамонович? - оглядываясь спросил Галамага.
- Под нарами твое место, - мрачно отозвался Клещ.
- Ты помолчал бы хотя бы в присутствии… - огрызнулся Галамага. - Вы бы, Илья Артамонович, приказали ему помолчать.
- Сам молчи, барсук! - вскинулся Клещ.
- Оставь, - приказал Филимонов и Клещ, скрипнув зубами, снова откинулся в кресле.
Подполковник Галамага, обиженно сопя, сел в такое же кресло у противоположной стены.
Повисло короткое молчание.
- Друзья мои, - переводя взгляд с одного на другого, начал Филимонов. - Дело, ради которого я свел вас здесь, дело особого рода. Оно сильно отличается от наших обыденных дел и поначалу может вызвать с вашей стороны недоверие. Впрочем, мы не сразу приступим к обсуждению… Я хочу, Клещ, чтобы ты повторил нам свою ленинградскую историю. Про старуху, которую вы замучили с Тхорем…
- Я ж рассказывал уже, - проворчал Клещ.
- А ты повтори, - приказал Филимонов. - В общих чертах. Я хочу, чтобы и Семен Семенович внимательно послушал.
- Да история-то больно стремная, - вздохнул Клещ, которому страсть не хотелось унижать себя рассказом в присутствии Галамаги. - Ну вы же помните все, что тут лишние базары… Короче, полоса у меня была. Черная полоса. Мотался по чердакам и вокзалам, сдаваться уже хотел. Честное слово, встал как-то утром и пошел в отделение. Возьмите, мол, сил моих нет. В тюрьму хочу…
- Грех уныния, - заметил Филимонов, усаживаясь за стол.
- Грех не грех, а пришел я в ментовку. Так и так, говорю, сдаюсь… Мусор дежурный глянул на меня… А я в телогрейке, с похмелюги, тот еще видок… "Ты, - говорит, - посиди во дворике и заходи через два часа, когда рабочий день начнется…" Ну вышел я на улицу, а у них там парикмахерская через дорогу, как раз напротив отделения, окна в окна… Свет такой уютный из парикмахерской. Походил я этак минут пять, а потом думаю: "Да хрен ли, думаю, мне терять теперь? Все равно сдаваться ведь… Ускорю, думаю, процесс…"
По мере повествования Клещ все более вдохновлялся. Он забыл уже о присутствии Галамаги, речь его приобрела живые оттенки.
- Ну перешел я улицу, глянул в витрину. А там кресла эти, столики… И, братцы мои, одеколон на одном столике, тройной, почти полный флакон… Обернулся я на отделение, прикинул расстояние. Пока, думаю, добегут, успею выжрать. Поднял шкворень с земли и шкворнем этим по витрине - дзынь!.. Кто из прохожих шел по улице, все врассыпную. На другую сторону перебежали и дунули без оглядки. Я, значит, сквозь витрину эту вхожу и прямо к пузырю. А ящик у столика выдвинут, там мелочь рассыпана. Много мелочи… Сгреб я ее, оглянулся - ментовка не реагирует. Сгреб в простынку машинки ихние, парфюмерию, и с узелком этим обратно в витрину вышел. И пошел себе спокойным шагом и с чистой совестью…
- Это питерские раздолбаи, - хмуро отреагировал Галамага. - У нас бы живо его…
- Хорошо, Клещ, - сказал Филимонов. - Это все хорошо и живописно, но давай ближе к делу. Про нищую старуху, которую вы безжалостно загубили…
- Да мы ее бережно пытали, кто ж мог подумать… Короче, на вокзале встретил я Тхоря. Выпили с ним культурно, побазарили. Он мне и рассказал про эту старуху. "Муж ее, - говорит, - в блокаду продовольствием заведовал, снабженец. Неужели, - говорит, - не прилипло к рукам? Сам, мол, рассуди - мужа загребли после войны, в лагерях сгинул. Но ведь прикопал же где-то добришко. Тогда, в блокаду, за кусок хлеба люди бриллианты фамильные готовы были отдать. Фаберже… А все снабженцы - они ведь по жизни всегда барыги. И старуха эта что-то уж слишком нищая, всю жизнь в своей коммуналке на овсянке да на сухарях просидела. Очень, мол, подозрительная психология. Жадная и бережливая, стало быть, старуха…" Я прикинул, все вроде сходится. Короче, вышли мы на эту старуху. Из коммуналки этой все съехали как раз, одна она там оставалась. Удобно. Часа три мы ее пытали. Тхорь, в основном, у него это профессионально было поставлено. Рожа у Тхоря подходящая, страшная рожа, Царство ему небесное…
Клещ вздохнул, зажег сигарету и глубоко затянулся.